шийся наверху, оказался чудовищно грязным. Грудь больного высоко вздыма-
лась и опадала, но дыхание было ровным и глубоким. Йосс с трудом подня-
лась, буквально собирая себя по кусочкам, - каждое движение отдавалось
болью, - развела огонь, поставила греться чайник и заглянула в буфет. К
ее удивлению, там оказалось полно еды; очевидно, старика снабжали из
ближайшего города. Она приготовила себе сытный завтрак и, когда Абберкам
проснулся, напоила его травяным настоем. Его больше не лихорадило. Те-
перь, по ее разумению, единственную опасность могла представлять скопив-
шаяся в легких мокрота - об этом ее когда-то предупреждали врачи, лечив-
шие Сафнан. А ведь Абберкаму уже за шестьдесят, значит, если он вдруг
перестанет кашлять, это окажется дурным знаком. Йосс помогла ему припод-
няться и приказала:
- А теперь кашляйте!
- Больно, - простонал он в ответ.
- Но это необходимо, - строго сказала Йосс, и старик покорно закаш-
лял, правда слабенько. - Сильнее!
Он подчинился и кашлял до тех пор, пока все его тело не скрутила су-
дорога.
- Вот теперь хорошо, - похвалила Йосс. - А теперь спать! - И он зас-
нул.
Ой, Тикули и Губу, наверное, умирают с голоду! Йосс помчалась домой,
покормила своих друзей, переоделась и часок отдохнула у очага, поглажи-
вая Губу и слушая его бесконечное тихое "мур-мур-мур". А потом снова по-
бежала к Вождю.
И снова она до сумерек сушила простыни и без конца перестилала пос-
тель. И опять сидела рядом с больным всю ночь. Но утром ему стало лучше,
и Йосс, пообещав вернуться к вечеру, ушла. Он не ответил, так как был
еще очень слаб.
Вечером кашель стал "мокрым", что было очень хорошим признаком, -
"хороший" кашель, одним словом. Йосс вспомнила, что Сафнан, выздоравли-
вая, тоже "хорошо" кашляла.
Абберкам много спал, а когда просыпался, Йосс вручала ему бутыль,
приспособленную вместо "утки", и он отворачивался, чтобы помочиться.
"Скромность - хорошее качество для Вождя", - думала она. Йосс была до-
вольна и им, и собой. Она еще годится на что-то и может быть полезной,
да еще как!
- Сегодня ночью я здесь не останусь, так что сами следите, чтобы оде-
яла не сползли. Но утром я вернусь, - строго сказала она, в глубине души
очень довольная своей решительностью и непреклонностью.
Вечер был ясным, но холодным, и Йосс ускорила шаги. Войдя в дом, она
обнаружила Тикули, свернувшегося клубочком в углу комнаты, где он никог-
да раньше не спал. Она отнесла его к миске, но пес отказался есть и по-
пытался вернуться в тот же уголок. Йосс стала уговаривать любимца и, ви-
дя всю тщетность попыток накормить его, отнесла животное на кровать, но
он сполз и упрямо улегся все в том же углу. "Оставь меня в покое, - ска-
зал он, закрыв глаза и уткнувшись черным сухим носом в переднюю лапу. -
Уйди, дай мне спокойно умереть".
Йосс легла спать, потому что глаза слипались, а ноги просто не держа-
ли. Губу всю ночь бродил по болотам. Утром Тикули, как и вчера, лежал,
свернувшись клубочком, на том же самом месте, где никогда раньше не
спал. Но он был жив.
- Я должна идти, - извиняющимся тоном сказала Йосс. - Но скоро вер-
нусь, очень скоро. Дождись меня, Тикули.
Он не ответил. Его янтарные, подернутые дымкой глаза смотрели куда-то
мимо хозяйки, в неведомую даль. Он ждал, но не Йосс.
Она зло шагала по мосткам с сухими глазами, чувствуя себя до отвраще-
ния беспомощной. Абберкаму хуже не стало, правда, заметного улучшения
тоже пока не наступило. Она покормила его рисовым отваром, помогла спра-
вить нужду и сказала:
- Я не могу остаться. Мой любимец тяжело болен, мне нужно вернуться.
- Любимец, - повторил Абберкам хрипло.
- Лисопес. Мне подарила его дочка.
Какого черта она извиняется и пускается в объяснения? Йосс решительно
развернулась и ушла. Дома Тикули лежал все в том же углу. Она пыталась
занять себя штопкой, стряпней, попробовала почитать об Экумене, о том
мире, который никогда не знал войн, где всегда стояла зима и все люди
были гермафродитами. Наконец она решила отнести Абберкаму поесть, но в
тот момент, когда Йосс встала с кресла, Тикули тоже поднялся и очень
медленно подошел к ней. Она снова села и наклонилась, чтобы взять его на
руки, но пес положил острую мордочку на хозяйкину ладонь, тяжело вздох-
нул и вытянулся у ее ног, опустив голову на лапы. Потом вздохнул еще
раз. И все.
Йосс плакала навзрыд, в голос, но недолго. Потом встала и пошла за
садовой лопаткой. Вырыв могилку у стены, в солнечном месте, и взяв Тику-
ли на руки, она вдруг испугалась: "Что же я делаю? Ведь он живой!" Но
пес был мертв. Просто еще не остыл - пышный рыжий мех все еще хранил
тепло. Йосс бережно завернула его в свой голубой шарф и уложила в ямку,
ощущая сквозь ткань, как тело холодеет и застывает, словно деревянное.
Потом она засыпала могилу землей, а сверху положила камень, отвалившийся
от очага. Говорить она ничего не стала, лишь отчетливо представила себе,
как где-то в мире ином Тикули бежит по цветущему лугу, устремляется
вверх по солнечному лучу и тает в золотистом свете.
Йосс наполнила миску Губу, так и не показавшего носа домой, и снова
пошла к Вождю. Стало холодно. Стебли тростника поседели, на лужах поб-
лескивал тонкий ледок.
Абберкам уже сидел и чувствовал себя, судя по всему, лучше, но его
еще немного лихорадило. Он хотел есть, и это тоже было добрым знаком.
Когда Йосс принесла поднос с едой, он спросил:
- Как ваш любимец? Поправился?
- Нет, - ответила она и отвернулась. Ей пришлось собрать все силы,
чтобы выговорить это слово: - Умер.
- Теперь он в руце Владыки, - хриплым звучным голосом сказал Аббер-
кам, и Йосс снова увидела Тикули, бегущего по цветочному лугу, реально-
го, живого, как сам солнечный свет.
- Да. - Она немного помолчала и добавила: - Спасибо.
Губы у нее дрожали, горло перехватило. Перед глазами неотступно мая-
чило видение - небольшой голубой сверток. Ее голубой шарф. Ее? Хватит,
надо чем-то себя занять, отвлечься. Йосс разожгла огонь в очаге и бес-
сильно опустилась на лавку, лишь теперь осознав, как безумно она устала.
-До того как стать воином, Камье был простым пастухом, - сказал Аб-
беркам, - а посему получил прозвище "Повелитель скотов". И еще прозывал-
ся порой Оленьим пастырем, потому что, когда он приходил в дикий лес,
все олени сбегались навстречу. И среди их доверчивых стад львы резви-
лись, не трогая ланей. Ибо не было страха меж ними.
Он произнес эти слова так обыкновенно, так буднично, что Йосс не сра-
зу узнала известные с детства строки из "Аркамье".
Она подбросила в огонь еще кусок торфа и снопа застыла на краю лавки.
- Расскажите, откуда вы родом. Вождь Абберкам, - попросила она.
- С плантации Геббы.
- Это где-то на востоке?
Он кивнул.
- И как там?
Огонь в очаге стал гаснуть, и потянуло едким острым дымком. В комнату
прокрались сумерки. Как тихо вокруг. По ночам здесь всегда стоит такая
оглушающая тишина, что в первые месяцы после переезда из города Йосс
просыпалась каждую ночь, не в силах привыкнуть к безмолвию, окружавшему
со всех сторон.
- И как там? - повторила она почти шепотом.
Как у большинства представителей их расы, его зрачки цвета индиго за-
полняли глаз почти целиком, и теперь, когда Абберкам обернулся, Йосс
уловила в полумраке комнаты их отблеск.
- Шестьдесят лет назад, - начал он, - мы жили на плантации все вмес-
те, в одном бараке. Женщины и маленькие дети рубили сахарный тростник и
работали на мельнице, а мужчины и мальчики старше восьми лет - на рудни-
ке. Некоторых девочек тоже брали в шахту - они нужны были в узких забо-
ях, куда взрослый человек не мог протиснуться. Я был слишком крупным с
самого детства, поэтому меня послали на рудник уже в восемь.
- И как там?
- Темно. - Абберкам снова сверкнул глазами. - Оглядываясь назад, я
все время поражаюсь, как мы вообще выживали в таких условиях. Воздух в
шахте был черен от угольной пыли. Черный воздух, да. Свет наших сла-
беньких фонарей пробивался сквозь него не дальше чем на пять футов.
Большинство забоев были затоплены, и приходилось работать по колено в
воде. Однажды в одном из штреков загорелся пласт угля, и забой мгновенно
заполнился удушливым дымом. Но мы продолжали там работать, потому что
рядом проходила богатая жила. Фильтры и маски, которые нам выдали, помо-
гали мало: мы дышали угарным дымом. Тогда-то я и испортил себе легкие.
Это не берлот, а застарелая хворь. Люди умирали от удушья. Умерли все,
кто там трудился. Сорока-сорокапятилетние здоровые мужчины. Боссы выпла-
тили племени деньги за их смерть. Страховку. Премию за труп. Для кого-то
из родственников это еще больше усугубило боль утраты.
- И как же вы выкарабкались?
- Моя мать. Она была дочерью деревенского старосты. Она учила меня.
Учила религии и свободе.
Йосс вспомнила, что об этом он рассказывал и раньше в своих предвы-
борных речах. Это был его стандартный миф.
- Как она вас учила?
Абберкам помолчал, потом медленно, словно нехотя, ответил:
- Она учила меня Святому Слову. Она говорила: "Ты и твой брат - нас-
тоящие люди, слуги великого Камье, его воины, его львы. Только вы двое.
Владыка Камье пришел к нам из Старого Мира, но принял наш мир как свой
и, живя среди нас, сроднился с нами душой". Потому она и назвала меня
Абберкам, что значит "Язык Владыки", а брата Домеркам - "Рука Владыки".
Чтобы говорить лишь правду и сражаться за свободу.
И снова наступила тишина.
- А что стало с вашим братом? - наконец спросила Йосс.
- Его убили в Надами.
И снова тишина.
Надами был первым городом, в котором поднялась волна Освобождения,
которая потом затопила весь Йеове. Рабы с окрестных плантаций и отпущен-
ники плечом к плечу сражались с хозяевами и рабовладельцами. Если бы
восстание не было стихийным и рабы успели договориться между собой, что-
бы сообща ударить по корпорации, свобода пришла бы гораздо раньше и
обошлась бы меньшей кровью. Но не было единого ядра, единого управляюще-
го центра: мелкие вожди племен, главари дезертирских банд тешили свое
самолюбие новообретенной властью, получив возможность грабить и делить
освобожденные земли, а кое-кто не стыдился вступать в сговор с боссами,
надеясь набить себе карман. Понадобилось тридцать лет войны и разрухи,
чтобы несметные полчища уэрелиан убрались с планеты и у жителей Йеове
появился шанс беспрепятственно убивать друг друга.
- Вашему брату повезло, - вымолвила Йосс и искоса глянула на Вождя,
чтобы проверить, как тот воспримет ее слова.
При свете догорающих углей его широкое смуглое лицо казалось почти
умиротворенным. Густые седые непослушные пряди снова выбились из-под
шнурка, который она ему повязала, чтобы волосы не лезли в глаза. Глядя
на умирающее пламя, он тихо произнес:
- Он был моложе меня. Он был Энаром на Поле Пяти Армий.
"Ах вот как, а ты, выходит, ни много ни мало - сам великий Камье?"
Йосс почувствовала, как снова тихо ожесточается и к ней возвращается
привычный цинизм. Вот это эго! Но если заставить иронию замолчать, то.
честно говоря, он мог вкладывать в эти слова совсем другой смысл. Энар
поднял меч на брата своего старшего, намереваясь убить его и не дать ему
стать Господином этого мира. А Камье сказал, что меч, поднятый на брата,
сулит смерть лишь ему самому, ибо нет в жизни иной власти и свободы,
кроме свободы отречения от жизни, надежд и чаяний. И Энар опустил меч и
ушел в пустыню, промолвив на прощание лишь: "Брат, я - это ты". А Камье
поднял его меч и вступил в бой с армией Разрушителя, без всякой надежды
на победу.
Так кем же он был на самом деле этот человек, сидевший рядом с Йосс?
Этот огромный мужчина. Этот больной старик и мальчик из забоя, этот
