сценарий.- Мавр сделал свое дело. Поясним, что он в силу своей перверсии
ненавидел гетеросексуальных мужчин и подсознательно стремился к их уст-
ранению.
- По-моему, вы перегибаете палку,- забеспокоился генерал.
- Молчи, покойник! - весело сказал господин Мархель.
- Тогда бы надо освободить тех... в лагере,- сказал Петер.
- Да? - господин Мархель отложил карандаш, почесал переносицу.- Нет.
Рановато. Они нам еще пригодятся. Вот закончим мост, тогда...
- Саперы говорят, рабочих рук не хватает,- напомнил Петер.
- Ерунда,- сказал генерал.- Плохому плясуну всегда яйца мешают.
- Нет, Йо, ты не прав,- сказал господин Мархель.- Нельзя так сразу
отказываться от такого резерва рабочей силы. Не по-хозяйски это. Да-
вай-ка ты, пока живой, заставь Тунборга проверить, действительно ли не
хватает и сколько. Можно будет часть штрафников освободить и направить
на работу.
- А как же их предательство? - спросил генерал.
- Как было. Сажали-то их для перевоспитания, не так ли? Вот и отберем
тех, кто успел перевоспитаться.
- Ваше дело,- сказал генерал.
- Да, и еще,- сказал Петер.- По сценарию у нас в одном кадре получа-
ются и генерал Айзенкопф, и полковник Мейбагс. Но...- Он кивнул на гене-
рала и развел руками.
- Без проблем,- сказал господин Мархель.- Под бывшего генерала загри-
мируем кого-нибудь из штабных. Подполковника этого... как его?
- Азаусси,- подсказал генерал.
- Азаусси? - переспросил господин Мархель.- Где ты их берешь с такими
фамилиями?
- Старинная дворянская фамилия,- сказал генерал слегка обиженно.- Уж
тебе-то надо знать историю Отечества.
- Ну извини,- развел руками господин Мархель.
- Извиняю,- сказал генерал.
- Значит, так, Петер,- сказал господин Мархель.- Сейчас в самом быст-
ром темпе надо состряпать несколько сцен с генералом и полковником в од-
ном кадре, потом с генералом отдельно, потом гибель генерала на боевом
посту, и где-нибудь ближе к вечеру уже надо будет дать официальное сооб-
щение.
- Тогда прямо сейчас и начнем,- сказал Петер.
Подполковника-адъютанта загримировали под генерала Айзенкопфа, полу-
чилось довольно похоже, но играл он плохо и путал реплики. В глазах его
застыло выражение тихого панического страдания. Его снимали в группе
офицеров и соло, статично и в движении, со словами и без. В одном из мо-
ментов съемки - около статуи Императора - Петер, воспользовавшись тем,
что рядом никого не было, шепнул ему:
- Сматывайся, дурак. Убьют.
- Куда? - с полной безнадежностью в голосе спросил подполковник-гене-
рал, и стало ясно, что он все понимает.
- Куда-нибудь. Хоть в плен. Но поскорее.
- Убьют...- пробормотал подполковник, и ему было все равно: что так
убьют, что так - тоже убьют, но уже при попытке к бегству.
Но все же полчаса спустя он, позируя в легковой машине, вдруг быстро
выбросил шофера - тот распластался на снегу,- вскочил на его место и дал
газ. Ему стреляли вслед, но безуспешно.
Брунгильде было плохо, она не знала, куда себя деть, днем спала, а по
ночам бродила по блиндажу, и Петер тоже не спал, засыпал и просыпался от
ее хождений, и приходилось лежать и притворяться спящим; после того се-
анса телепатии, который приключился с ним во время болезни, он стал от-
носиться к Брунгильде по-иному, научившись различать, где у нее лицо, а
где маска,- Брунгильду следовало оставить в покое, позволить ей самой
пережить - перемолоть - все случившееся, никакого вмешательства она не
потерпела бы и могла бы сорваться и наделать глупостей. Под глупостями
Петер понимал не обычную женскую дурь, а глупости по большому счету, ко-
торые Петер, верный своей привычке не называть демонов по именам, ста-
рался не определять и не загадывать. Но пока что Брунгильда просто сум-
рачно ходила из угла в угол, или сидела за столом, уронив голову на
скрещенные руки, или, за столом же, начинала ворожить, водя пальцем по
алюминиевой тарелке. Впрочем, днем она спала, и крепко.
Менандр стал исчезать временами. Петер посвятил его в тайну Баттена,
и Менандр взял на себя жизнеобеспечение беглеца. Там у них велась ка-
кая-то своя жизнь, и Петер с облегчением выпростался из-под одной из
нош. Менандр на новом месте развернулся сразу и широко, и еда вновь ста-
ла генеральской.
Объявление о кончине генерала Айзенкопфа породило массу самых диких
слухов. Большинство сходилось, впрочем, на том, что генерал остался жив,
а сообщение сделано затем, чтобы ввести противника в заблуждение.
В одну из ночей, когда Менандр отсутствовал, бодрствующая Брунгильда
услышала - сквозь бетон! - какую-то возню снаружи, а потом стон. Никого
не будя, она сама с одним пистолетом в руке вышла на разведку и обнару-
жила на снегу человека; снег под его головой стремительно темнел. Без
посторонней помощи она втащила его в блиндаж, и от этого шума хроникеры,
наконец, проснулись. Зажгли свет. Это был Козак, без сознания, но живой.
Кровь обильно лилась из раны на голове, нанесенной, видимо, лопатой. Пе-
тер, полив на руку шнапсом, пальцем залез в рану и убедился, что череп
сапера удар выдержал. Козака перевязали потуже, приложили лед - кровь
остановилась. В сознание он не пришел, но и умирать не собирался.
Пока он лежал на тюфяке, без сознания, но с хорошим пульсом и прилич-
ным дыханием, вдали поднялась заполошная стрельба. Все выскочили наружу.
Палили где-то в районе штрафного лагеря, там летели вверх ракеты, осве-
тительные и сигнальные, и разноцветные нитки бус повисали над подсвечен-
ным снегом. Побег, наверное, подумал Петер, сейчас они разбегаются по
лощинам, а кто не успел, того настигают эти самые бусы, издали такие
медленные и нестрашные, и люди остаются лежать на снегу, а некоторые пы-
таются ползти или вырвать из себя застрявший свинец, он вспомнил, как на
его глазах танкист, сидящий у своего разбитого танка, руками разорвал
себе живот, и оттуда хлынула кровавая жижа, и сопровождавший Петера ка-
питан-танкист, сморщившись, дважды выстрелил танкисту в голову... Кажет-
ся, лаяли собаки.
- Не нашего ли Менандра пресекли? - не слишком серьезно спросил Ар-
мант.
- Ну что ты,- отозвался Камерон,- Менандр непресекаем. А, Петер?
Петер промолчал. Не в Менандре было дело там, в трех-четырех километ-
рах отсюда, не в Менандре... кажется, я догадываюсь... или только кажет-
ся? Что это со мной последнее время? Комплекс Кассандры, что ли? Не хва-
тает начать ворожить, как Брунгильда, или, скажем, заняться составлением
гороскопов... но эти чертовы предчувствия взяли за правило оправдываться
- особенно дурные предчувствия...
- Надо бы сходить посмотреть,- неуверенно предложил он.
Оба подчиненных стали его уверять, что нужды в этом нет никакой, что
все уже кончилось, а если не кончилось, то тем более нет резона подстав-
лять голову. Петер с недоумением слушал их, потом вспомнил, как выгляде-
ли тела Летучего Хрена и Эка, и пошел греться. Козак все еще не пришел в
себя, хотя вроде бы раз открывал глаза и что-то пытался сказать.
Петер сел рядом с Брунгильдой, приобнял ее за плечо - это было легко
и естественно, все между ними прояснилось и сошлось на одном человеке -
третьем - и никаких двусмысленностей и прочего быть не могло,- и спро-
сил:
- Ты гадала на него?
Брунгильда поняла и кивнула.
- Ну и?
- Ничего,- сказала Брунгильда тихо.- То есть совсем ничего. Будто его
нет никакого - ни живого, ни мертвого...
- Совсем нет?
- Будто и не было.
Брунгильда доверчиво и уютно прислонилась к нему, и, чувствуя тепло,
не для него предназначенное, Петер испытал острую зависть к Шануру, к
честному сопернику, который вдруг исчез не только из жизни, но и вообще
из бытия, оставив лишь короткую память, которой нет доверия,- исчез даже
из прошлого, будто стертый отовсюду огромным ластиком, и тут вдруг,
представив себе этот ластик, Петер догадался обо всем - догадка еще не
сформировалась, но Петер все равно знал, что вот сейчас, сейчас -
чувство понимания буквально захлестнуло его и, видимо, передалось Брун-
гильде, она внезапно оцепенела, а руку ее, лежавшую свободно, сжало в
кулачок, твердый и сильный; они отстранились друг от друга, и им не
пришлось ничего говорить, чтобы понять мысли другого... это было как
вспышка, короткая и жесткая, от таких вспышек высыхают лица и сужаются
зрачки - и только благодаря им удается изредка прозреть душу насквозь,
до самого дна, и заглянуть в нее без страха, со спокойным пониманием и
снисхождением к собственным заблуждениям и слабостям. И еще Петер вспом-
нил, как они точно так же сидели с Шануром на этой самой койке и прислу-
шивались к ходу времени, и оба поразились тогда холодности и равнодушию
этого хода. "Воды времени холодны и мертвящи, и тот, кто войдет в них,
никогда не выйдет обратно",- вспомнилось Петеру. Но Шанур, зная это, во-
шел в них, потому что не мог мириться больше с этим вселенским равноду-
шием к роду людскому, вошел, чтобы хоть брызг наделать... и нет Шанура,
и не было никогда.
Камерон с Армантом долго не показывались, и Петер, оставив Брун-
гильду, вышел вновь, посмотреть, где же они, в такую беспокойную ночь
следовало держаться настороже. Они, оказывается, преспокойно любовались
полярным сиянием. Сияние расцветало невысоко над горизонтом, над хребтом
Ивурчорр, переливалось, переходя из красного в зеленое, нервно подерги-
валось временами, тускнело, потом разгоралось ярко - и погасло мгновен-
но, как перегоревшая лампочка. А на юго-востоке небо уже светлело, и вот
оттуда, из светлеющего неба, протянулась вдруг огненная полоса и вонзи-
лась в скалы неподалеку, беззвучно вспорола снежную пелену и, обрастая
космами быстро остывающего пламени, ползла еще среди скал, теряя остроту
и силу, и, пока она ползла, до ног докатился тугой толчок и последующие
содрогания, а потом по воздуху долетел звук - неожиданно глухой, надт-
реснутый, рассыпающийся; потом там, где упавшее замерло в бессилии -
след, пробитый им, горел желтым чадным керосиновым пламенем,- там вспух-
ло что-то неясное, темное, клубящееся, и из этого темного и клубящегося
вдруг ринулись змеи, и на секунду это стало напоминать голову Медузы, и
Петер почувствовал на себе ее тяжелый, повелевающий окаменеть взгляд...
тысячи змеящихся дымов рванулись в стороны и вверх, и вот они уже валят-
ся сверху, а в ногах вата, ноги не сдвинуть с места и не перенести тела
- в теле тоже вата, везде одна вата, такая дрянь... пятится назад Ар-
мант, то есть ему кажется, что он пятится, а лицо Камерона белее снега и
белее ваты, а дымы валятся сверху, и уже не успеть, и тут рядом где-то
заколотили в рельс - раз! раз! раз! р-раз! р-раз! - и заорали: "Газы!!!"
Петера рванули за плечо, и, зацепившись за порог, он влетел в блиндаж,
не удержался на ногах и упал, и тут же вскочил... Они набивали в щели
какое-то тряпье и черную вату - Петер видел распотрошенный тюфяк,- они
забили отдушины под потолком, потом Камерон жеваным хлебным мякишем стал
залеплять дыру, через которую входил электрический провод, и тут погас
свет. В темноте продолжалось движение, шевеление, шорох и неясные звуки
работы, потом кто-то включил фонарик, и свет его был неожиданно белым и
ярким.
- Дайте бинт,- сказал Камерон,- я руку ссадил.
- Сейчас,- отозвался Армант. Он пошарил где-то - лучик фонаря стал
маленьким и ослепительным,- достал пакет.- Подставляйся.
- Я сам,- сказал Камерон.- Посвети.
Камерон поранился то ли гвоздем, то ли острым бетонным выступом. Рану
залили йодом и перевязали - Камерон шипел и ругался.
- Промыть бы надо,- сказал Армант,- да воды...
- Ладно,- сказал Камерон.- На мне как на собаке.
- Долго нам тут сидеть? - спросила Брунгильда.
- Смотря что это было,- сказал Армант.- Если фтор-селенетин, то сут-
ки. А если "би-куб", то...- Он замолчал, и молчание повисло над всеми,
