зывается, не имеет продолжения, развития - и все идет на пропасть, и вот
сейчас посыплется...
Не посыпалось. Хотя и было на грани и даже чуточку за гранью. Вошел
господин Мархель, и вновь что-то сдвинулось и переменилось. Петер, как
это бывало с ним в моменты сильного волнения, будто отстранился и смот-
рел со стороны, и вновь ему увиделась шахматная доска - как тихий ход,
сделанный где-то на одном ее краю, отдается громом на краю противополож-
ном, разом меняя оценку позиции и настроения и планы игроков.
- Спокойствие, господа,- сказал господин Мархель. Он был в форме пол-
ковника кавалергардов.- Спокойствие. Итак, майор, вы пошли по шерсть, а
вернулись стриженым? Замечательно.
Майор зло посмотрел на господина Мархеля, но промолчал.
- Извините, господа,- сказал господин Мархель.- Майор превысил полно-
мочия. Ему было поручено *попросить* вас ликвидировать несколько метров
только что отснятой пленки. Я надеюсь, вы не станете возражать, если я
скажу, что сохранение для потомков этого прискорбного эпизода крайне не-
желательно?
- Станем,- сказал Летучий Хрен.- Вы же знаете принципы нашей редак-
ции. Мы можем его не обнародовать, но сохранить обязаны.
- Это особый случай,- мягко сказал господин Мархель.- Ведь мы с вами
присутствуем при историческом моменте зарождения новой религии, идущей
на смену прогнившим насквозь верованиям в полоумного еврейского бродягу.
И допустить, чтобы наши потомки получили страшный эмоциональный удар,
увидев, как мы, их легендарные предки, неумело отправляем священные об-
ряды, допустить, чтобы их религиозные чувства были так оскорблены,нет,
это немыслимо! Делайте со мной что хотите, но этого допустить нельзя.
Да, пусть мы сегодня чуть погрешим против объективной истины, но ведь
потомки простят нам этот наш грех - они будут добры и снисходительны,
наши потомки, новая религия привьет им эти качества. А об истине не жа-
лейте: ее очень много в нашем мире. Весь мир состоит из объективных ис-
тин. Мир бесконечен. От бесконечности отнять один - сколько будет? Бес-
конечность! А отнять десять? Все равно бесконечность!
- А если бесконечно отнимать по одному? - ехидно спросил Летучий
Хрен.
- Бесконечность есть бесконечность! - ликующе провозгласил господин
Мархель.- Так просто ее не исчерпать! Так что давайте пленку, и инцидент
исчерпан.
Неловко было глядеть друг другу в глаза, потому и прощание оказалось
скомканным и вообще не таким, как надо. Известие о том, что ему предсто-
ит уехать, Шанур неожиданно принял спокойно и вопросов не задавал. Даже
не то слово: спокойно,- просто вспышка активности, настоящей, не марио-
неточной, когда разоружали комендатурщиков, и внезапная пустота потом,
после капитуляции - они сожгли в Шануре все, что могло гореть, и ничем,
кроме апатии, Шанур ответить не мог.
- Я буду продолжать,- сказал ему тихонько Петер, когда таскали и ук-
ладывали коробки с пленкой. Шанур кивнул равнодушно.
Потом они пожали друг другу руки и даже обнялись на прощание, но пус-
то и нелепо, исполняя ритуал, не более того, и Петер не мог отогнать
ощущения, что прикасается не к человеку, а к измятой бумаге. Это было
страшно, носить в себе такое ощущение, но мало ли страшного приходится
носить - и ничего...
- Не стреляют,- сказал вдруг Шанур, озираясь, будто стрелять должны
были по ним и сейчас.
- Уже давно не стреляют,- сказал Армант.- Говорят, у зенитчиков в
пушках пауки завелись.
Шанура передернуло.
- Не люблю пауков,- сказал он.
- А я люблю,- сказал Армант.- Помнишь, у меня тарантул жил, его звали
Сарацин.
- Помню,- сказал Шанур.- Я тогда старался не заходить к тебе.
- Но заходил же.
- Заходил. Но это было неприятно.
- Я для него тараканов ловил.
- Надо ехать.
- Везет тебе. Будешь там с девочками баловаться.
- Счастливого пути,- сказал Петер.
Шанур повернулся к нему.
- Петер,- сказал он,- я все пытаюсь вспомнить, что хотел тебе ска-
зать, и никак не могу. Что-то надо было сказать - и забыл. Забыл, и все.
- Напишешь,- сказал Петер.
- Хорошо,- сказал Шанур,- вспомню и напишу.
Подошел Летучий Хрен, остановился в двух шагах. Шанур оглянулся на
него, кивнул головой ему, потом кивнул Петеру, Арманту, потом махнул ру-
кой и пошел к машине. По дороге он запнулся и чуть не упал.
- Петер,- сказал Летучий Хрен.- Так неудобно все получается. Но не
могу задерживаться. Ты давай. Работай. Плюй на всех - и работай. Учти,
что в случае чего советник - в кусты, а расхлебывать тебе придется. Из
этого и исходи. Пленки буду присылать больше, чем указано будет в нак-
ладных. Знай. Ну, вот...
- Ладно,- сказал Петер.- Не забывай там нас.
- Не забуду,- очень серьезно сказал Летучий Хрен.
Эк погудел, и Летучий Хрен заторопился к машине. До темноты надо было
успеть спуститься по серпантину. На том же месте, где и Шанур, он зап-
нулся, не устоял и выстелился во весь рост. Помощи ему, конечно, не по-
надобилось, он тут же вскочил, отряхнулся, чертыхаясь, и пошел дальше,
но Петер видел, как Менандр сморщился и энергично поплевал через левое
плечо. Петер помедлил и сделал то же самое. Армант жужжал камерой.
Снова пошел снег, и машина канула в него, как под упавший занавес.
Петер, давя в себе распухающее чувство уже свершившейся беды, спустился
по скользкому склону к мосту. Мост, такой черный и незыблемый, быстро
терялся в белом мельтешении. Много лет Петеру будет сниться именно эта
картина: мост, пропадающий постепенно, шаг за шагом, метр за метром, та-
ющий и истончающийся, как сахар в кипятке, в белом воздухе, в мелькающих
хлопьях. Это будет сниться ему то часто, то редко, то под утро, то в са-
мом начале ночи, но каждый раз он будет просыпаться от тихого, безнадеж-
ного ужаса перед уже свершившейся бедой, когда еще непонятно, откуда и в
каком виде она придет, но точно известно, что уже ничего не исправить. И
несколько раз другие мосты - обычные мосты через реки, разные мосты в
разных местах - будили в нем этот ужас так внезапно и так мощно, что он
не мог ступить или въехать на мост, и приходилось останавливаться и
ждать, когда все уляжется...
На обратном пути Петер подвернул ногу, поэтому арест инженера Ивенса
снимал Армант. Арест инженера был обставлен исключительно эффектно: к
блиндажу, который занимал Ивенс, солдаты приближались перебежками, как
под огнем; дверь блиндажа выбили толовой шашкой. Инженера и еще одного
капитана-сапера вытащили, завернув им руки за голову, и, подгоняя ство-
лами автоматов, поставили перед генералом Айзенкопфом. Генерал долго и с
сожалением на лице что-то говорил инженеру, а потом своей рукой сорвал с
него погоны. При этом у генерала отклеился ус, и он машинально поправил
его.
На суде инженер не отрицал свою причастность к заговору с целью за-
держать насколько возможно строительство моста и назвал сообщников. По
его показаниям было арестовано еще сто восемнадцать человек.
Сам инженер и те из сообщников, которые отрицали свое участие в заго-
воре, были расстреляны, остальные осуждены на максимальный срок.
Новым начальником строительства стал майор Тунборг, еще месяц назад
ходивший в унтерах.
Странно, но после отъезда Шанура Петер ощутил полнейшую пустоту вок-
руг себя. Пустота эта обладала замечательными звукоизолирующими
свойствами: все, что происходило вокруг, Петер видел, но звуков не слы-
шал и потому почти ничего не понимал. Брунгильда, встревоженная тем, что
Петер не только молчит, но и не реагирует на обращенную к нему речь, по-
пыталась его потормошить и, задев случайно лоб, отдернула руку: Петер
был раскален, как печка. Его тут же растелешили, растерли спиртом, потом
Менандр сотворил дьявольский коктейль: красный стрептоцид, аспирин, нес-
колько капель йода, все это растворить в стакане шнапса; по вкусу питье
напоминало опилки, и с этим ощущением - что рот набит опилками - Петер
погрузился в бред. Бред его был мучителен и поразительно однообразен:
Петер лежал на раскаленном дне реки, настолько раскаленном, что вода
текла в метре над ним, над его лицом, и там медленно проплывали пузатые,
как пузыри, рыбы и медленно колыхались водоросли, а потом сверху вниз
стали спускаться утопленники с синими лицами, и струи воды шевелили их,
придавая чудовищные позы, утопленники достигали жидкого дна реки и выва-
ливались оттуда на твердое дно и начинали высыхать и корежиться от жара,
и оставались лежать, глядя вверх, как там проплывают ленивые пузатые ры-
бины и колышутся водоросли, и так без конца...
При этом, оставаясь на дне, Петер ухитрялся время от времени возвра-
щаться на свою койку в блиндаже; так, он запомнил, как приходил фельдшер
и говорил, что это точно не тиф, потому что тиф бывает только при эпиде-
миях, и тогда санитарное управление дает указание лечить от тифа, а пока
что таких указаний не было, поэтому здесь не тиф, а простуда, малярия
или отравление. Потом он вернулся, когда рядом с ним сидела Брунгильда и
думала, что ее никто не видит; лицо Брунгильды было некрасивое и почти
старое, уголки рта опустились, а на отяжелевших веках видны стали лило-
вые жилки. Брунгильда не знала, что ее видят, поэтому по ее лицу было
легко понимать, что она думает, и мысли ее были такие же усталые и нек-
расивые, как и ее лицо. Петер тоже был в этих мыслях, и даже не он сам,
а карикатура на него: этакий брезгливый ломака, чистоплюйчик... и в то
же время он был все-таки отдельно от остальных, которым от Брунгильды
нужно было только одно... он да еще Шанур, но Шанур был не окарикатурен,
а наоборот... Боже ты мой, подумал Петер, что же я натворил, я же видел,
но я хотел как лучше, ладно, это мы исправим, хоть это-то можно испра-
вить, завтра же, завтра... Он задохнулся от жалости, он захотел сказать
или как-то по-иному дать понять Брунгильде, что любит ее и желает ей
счастья, но не удержался в этом мире и снова оказался на дне реки, на
белом, спекшемся в бетон песке.
Он пролежал в бреду двое суток, потом быстро пошел на поправку, но в
день, когда привезли то, что осталось от Эка и Летучего Хрена, Петер был
еще очень слаб.
Их нашли только потому, что хорошо искали. У полковника Энерфельда, в
которого сразу после смерти превратился Летучий Хрен, было много сильных
друзей, они-то и организовали поиски, когда полковник не вернулся в наз-
наченный срок. Полугрузовичок нашли на плоскогорье, километрах в шести-
десяти от стройки, причем тридцать километров из этих шестидесяти - в
сторону от шоссе. Там, в развалинах древнего греко-православного монас-
тыря, и наткнулись на сожженную машину с двумя трупами на сиденьях. Шо-
фер и полковник были приколоты к спинкам сидений офицерскими кортиками -
кортиками саперных офицеров со скрещенными топориками на темляках.
- Садитесь, лейтенант,- сказал Петер лейтенанту-десантнику, который
доставил тела.- Садитесь и рассказывайте все. Извините, я просто очень
слаб, переболел чем-то странным...
- Сверх рапорта - ничего, господин подполковник,- сказал лейтенант.-
Каких-либо следов мы не обнаружили.
Петер покивал.
- Только два трупа,- сказал он полувопросительно.
- Так точно,- сказал лейтенант.
- В машине было трое,- сказал Петер.
- Только два,- сказал лейтенант.- На переднем сиденье.
Петер вспомнил очень отчетливо, как именно садились они в машину: Ша-
нур на переднее сиденье, Летучий Хрен - на заднее, он всегда ездил сза-
ди, потому что там можно было поспать.
...могли остановить под видом патруля и потребовать старшего по зва-
нию пересесть вперед, и Шанур мог схватиться за пистолет, и его застре-
лили на месте и бросили - там масса мест, куда можно бросить труп, и
никто не найдет, скажем, в обломки машины или самолета, а потом Эку
приставили пистолет к затылку и полковнику тоже, и полковник возмущался,
