между светом дня и светом вечера, пока вдруг не ударит тебя по глазам
густой южной темнотой.
Уже вернувшись в свой номер, я отгородился от кровати Айвена
ширмочкой и, выключив свет, улегся. Первые минут пятнадцать бодрился и
заставлял себя не закрывать глаза, ожидая, и в то же время побаиваясь
прихода Ирины. Но было так тихо вокруг, что очень скоро мои глаза
сомкнулись. Через открытое окошко в комнату струился прохладный и чистый
воздух, откуда-то сверху, может быть с неба, доносилось едва различимое
жужжание и подумалось мне, что это восходящий морской воздух соприкасается
с раскаленными добела звездами.
А в коридоре и на улице было тихо, и тишина эта усыпляла и создавала
некую сказочную иллюзию, готовя меня к вступлению в сон, который опустит
меня на совершенно другую землю и еще раз докажет, что нет пределов ни
мечтам, ни желаниям.
И действительно, пролетело как будто несколько мгновений, и я уже
вступал в иной, сказочный мир, полный зелени и неба. И был я сильным и
счастливым, а навстречу мне, приветливо улыбаясь, шла русоволосая Ирина. И
я шел навстречу ей и чувствовал на себе еще один чей-то взгляд, и ощущение
это могло сравниться только с ощущением солдата, пробирающегося ночью к
позициям противника и вдруг освещенного лучом мощного прожектора. И я
обернулся и тут же увидел недалеко от себя, на невысоком холме девушку,
черная косичка волос которой торчала вверх. На руках она держала маленькую
рыжую собачонку. На лице ее не было улыбки.
Я остановился. Показалось, что расстояние между мной и каждой из
девушек было равным, но Ирина шла мне навстречу, а та, вторая, имя которой
я не знал, стояла на месте и взгляд ее, словно сотканный из безразличия и
одиночества, пронизывал меня насквозь, пропитывал мои чувства жалостью к
ней, жалостью, в которой она, возможно, и не нуждалась.
Но Ирина приближалась, и я уже мог считать, сколько шагов осталось ей
преодолеть, чтобы дотронуться до меня.
И она дотронулась, она взяла меня за руку, и я послушно пошел за ней,
все еще кося взглядом на ту, оставшуюся стоять. И слышал как отрывисто и
кратко взвизгнула собачонка - может быть ее хозяйка, повинуясь собственным
мыслям, совершенно случайно, но довольно больно ущипнула ее?!
А я шел за Ириной по зеленому лугу и слышал звуки из жизни насекомых,
и вылавливал взглядом среди зелени желтые пятна одуванчиков.
И вдруг услышал вокруг себя леденящий топот марширующих ног, обутых в
тяжелые походные ботинки. Бросал взгляд на Ирину, но она, казалось, ничего
этого не слышала. А топот тем временем нарастал, и я даже сквозь сон
почувствовал, как меня бросило в холодный пот, и наволочка, и простыни
мгновенно пропитались им и я заерзал от неприятных ощущений, не будучи в
состоянии проснуться в той степени, когда движения тела тебе полностью
подчинены. Так мой сон неожиданно превратился в заурядный кошмар,
продержав меня в том состоянии до утра.
А утром в окно снова светило добродушное солнце, и начинавшийся день
ничем не отличался от предыдущих.
Айвена в кровати не было, и я подумал, что он вовсе не приходил в
номер - может быть так и заночевал у генерала, а может быть, после моего
ухода они со всей серьезностью разрабатывали план действий на сегодняшний
день?! Во всяком случае, если в городе к тому утреннему часу что-то и
происходило, то лишним шумом оно явно не сопровождалось.
Выйдя на улицу, я тут же обратил внимание на развешанные на дверях и
стенах домов листки бумаги. Только начав читать один из них, я сообразил,
что это и было то воззвание, или, если быть точнее - декларация о
независимости города, о которой я уже слышал от Айвена. Но кроме
присутствия этой декларации никаких изменений, по крайней мере внешних, в
пространствах, доступных моему взгляду, я не наблюдал.
Захотелось поесть, и ноги сами привели меня в то просторное кафе, где
три раза в день кормились, если не все, то уж наверняка почти все герои,
отдыхавшие в городе.
Внутри кафе было непривычно спокойно. Только несколько столиков были
заняты посетителями, да и то, посетители эти, вопреки уже утвердившейся в
городе традиции, ели молча, и, казалось, как-то сосредоточенно.
Я присел за свободный столик и принял позу нетерпеливо ожидающего
клиента: уперся локтями в полированную поверхность стола и покрутил
головой, нащупывая взглядом следы официантки.
Она не заставила себя долго ждать. Но вместо того, чтобы предложить
мне меню, она опустила на столик поднос и поставила молча передо мной
тарелку овсянки, два кусочка хлеба и стакан чая.
Я поднял на нее вопросительный взгляд, но она устояла и только перед
тем, как развернуться, проговорила тем же глуховатым голосом, которым
однажды произнесла "слонятина...": "Если бы не объявили ночью о своей
независимости, то и продукты бы вовремя прислали..."
Вкус овсянки напомнил мне о моем недавнем прошлом и я, еще не доев
ее, уже забеспокоился - нынешнее меню пахло приближающейся войной.
Я поискал среди посетителей кафе знакомые лица, но никого из друзей
не увидел.
Вышел на улицу, вспотевший после чая.
Город был тих и ласков. Он лежал, расслабившись под лучами солнца, на
относительно пологом спуске. В мареве, испаряемом землей, линии стен и
крыши домиков теряли правильность и ровность, они пульсировали, дышали,
тяготясь, возможно, этой влажно соленой жарою.
Этот город за пару минут успокоил мои нервы лучше валерьянки и я,
поначалу медленно, а потом все свободнее и раскованнее зашагал назад, к
своей гостинице с надеждой встретить там Айвена или Вацлава и разузнать у
них, что происходит.
В гостинице было безлюдно. Деревянный пол коридора потрескивал под
моими ногами, и из-за того, что кроме своих шагов я ничего не слышал, на
душе снова стало немного тревожно.
В моих дверях торчала записка и, взяв ее, я заметил, что пальцы мои
дрожат.
"Очень жаль, что вы не застали меня. Если возможно, придите сегодня
вечером. Адель".
Я зашел в комнату, перечитывая на ходу эти два предложения.
Конечно, это было больше, чем неожиданностью.
Убрав ширмочку, я присел на кровать и задумался.
В голове не укладывалось, что сегодняшний день, такой до странности
обычный, должен был изменить мою жизнь.
Я встал с кровати и выглянул в окно. И увидел Айвена, Вацлава и
других ребят, деловитою походкой двигавшихся по другой стороне улицы.
Держа в руках какие-то бумаги, они на ходу о чем-то спорили.
Оставив записку на кровати, я выбежал из номера. Догнал всю компанию,
остановил их и потребовал, именно потребовал сообщить мне: что происходит.
- Самое интересное ты проспал! - сразу ошарашил меня Айвен. - Еще
ночью мы взяли телеграф, радиостанцию и все остальное.
- Как "взяли"?! - вырвалось у меня.
- Совершенно спокойно... - ответил Айвен.
- И без единой капли крови! - добавил Тиберий.
- А телеграфист даже поздравил нас с независимостью и в нашем
присутствии отстучал на своей машинке текст декларации, который мы
направили во все основные информационные агентства мира...
- Только арабы нас подвели... - чуть грустновато произнес Вацлав. -
Ушли все ночью...
- Черт с ними! - махнул рукой Айвен.
- Не черт, а Аллах! - поправил его кто-то.
- Прошли ночью маршем через весь город! Напугали всех! Те, кто спал -
подумали, что войска вводят! - сказал коренастый парень с татуировкой
якоря на предплечье.
- А в остальном - все в порядке! - подытожил Айвен. - Теперь ждем,
когда нас начнут признавать другие державы... Вечером приходи на площадь
святого Лаврентия - будем праздновать День Независимости. Будет, кстати,
первое исполнение нашего гимна!
- Ну, а сейчас вы куда?! - спросил я, поняв, что самое важное к этому
часу уже произошло.
- Выбираем дома для правительства, штаба и т.д., - объяснил Вацлав, -
потом будем выбирать дома для себя...
- Не бойся, о тебе тоже не забудем! - пообещал Айвен бодрым голосом.
- Ага, - кивнул я сам себе, переваривая новости.
- Ну до вечера! - крикнул мне Вацлав и вся компания будущих министров
и просто жителей вольного города, отвлекшись от меня, направилась дальше.
Я еще постоял минут пять, пытаясь разложить по полочкам несколько
сумбурные мысли, возникшие в моей голове после разговора с ребятами.
Наконец, начав привыкать, а главное - уже твердо поверив во все
происшедшее, я вспомнил о той неожиданной записке, оставшейся на кровати в
моем номере.
- Ну, - подумал я, - если происходят чудеса, то обязательно много и
сразу!
Записка была для меня чуть ли не официальным приглашением, и я, перед
тем, как пойти вверх на авеню Цесаря, вернулся в гостиницу и так долго
мылся под душем, словно старался "очистить" себя не только снаружи, но и
изнутри.
Наконец, я даже погладил свою цивильную одежду - дар Айвена - и
только после этого снова вышел на улицу.
Поднялся к уже знакомому особняку (интересно, а не выберут ли его
ребята под какое-нибудь административное здание?!) и дернул цепочку
колокольчика. Затем услышал легкие спешащие шаги.
- Хорошо, что вы меня застали! - вздохнула, увидев меня, девушка по
имени Адель. - Я же просила вас прийти вечером!
Я стоял перед открытой калиткой и чувствовал себя полным идиотом.
Ведь в записке действительно шла речь о вечере, а я сорвался и прибежал
сюда, совершенно забыв об этом.
- Проходите! - девушка сделала шаг в сторону, таким образом
освобождая для меня аккуратную, посыпанную золотистым песком тропинку,
ведущую к ступенькам крыльца.
Тропинка была узкая, я шел впереди, а Адель, сопровождая меня,
неслышно ступала за моей спиной, но все-таки не след-в-след, потому что
иногда, повернув голову, я мог видеть ее загорелое округлое плечико.
Я старался идти как можно медленнее, растягивая это расстояние во
времени. Но как я ни старался, а через минуту мы уже входили в особняк,
потом поднимались по широкой винтовой лестнице и в конце концов оказались
на той самой террасе, возвышавшейся над городом и морем.
- Присаживайтесь! - мягко произнесла хозяйка. - Я через минуту
вернусь!
Я присел за красный столик, посмотрел по сторонам, словно хотел
проверить: на месте ли те четыре пальмы, потом оглянулся и разыскал
глазами извилистую тропинку, по которой я забирался на вершину одного из
предгорий, на мусульманское кладбище и, найдя эту тропинку, вскочил. Я не
знаю, что за сила подбросила меня, но, подавив дрожь, возникшую в руках и
коленях, я понял, что причиной этому было то, что я сидел не на своем
месте. Ошибиться я не мог: у округленного треугольника красного стола
стояли всего лишь три маленьких стульчика и только сидя на одном из них,
можно было отвлечься от города и моря, только один из них позволял сидеть
спиной ко всем, кроме сидящих за этим же столиком. Именно на этом месте и
сидел тогда тот мужчина, сидел и писал что-то, даже не догадываясь, что
кто-то, кто-то совсем ему неизвестный, готов был испепелить его своим
взглядом. За что? Почему? Эти вопросы я задавал себе несколько раз и ни
разу не смог на них ответить вразумительно. И вот сейчас, вскочив со
стульчика и, успокоившись, присев на другой, я не мог себе объяснить корни
собственного поведения. Эта ревность была сродни глупости...
- Извините, - спешащей походкой Адель вошла на террасу. - Я никак не
могла найти Софью, а она, оказывается, убирала в саду. Сейчас она сделает
кофе...
Девушка присела рядом, но тоже не на тот стульчик, с которого я
вскочил.
- Меня зовут Адель... - сказала она. - Я знаю, Софья сказала, что вы
