- Плохо...
- Почему? - искренне удивился Вацлав. - Ведь гимн - это просто песня!
Я, допив кофе, принялся объяснять ему природу всех трудностей,
которые усложняли работу над гимном, а вместе с этой работой усложняли мою
жизнь.
- Но послушай, - кивая, произнес Вацлав. - Если так трудно, то просто
поищи что-нибудь из уже написанного. Ведь полно случаев, когда гимном
становится какая-нибудь древняя песня...
Эта идея мне понравилась. Я сразу же попытался вспомнить что-нибудь
из песен, но в этот момент к нашему столику подошел парень, про которого я
знал лишь то, что он - венгр, и, нагнувшись к уху Вацлава, что-то
прошептал. Потом отошел.
- В три часа собираемся в кафе у Ирины, - сказал мне Вацлав, отвечая
на мой вопросительный взгляд. - Будет серьезный разговор.
Новость о серьезном разговоре меня поразила меньше, чем то, как он
назвал это кафе. "У Ирины"?! Я-то думал, что только мне известно ее имя,
но выходит, что... Хотя, может быть, я снова преувеличиваю. Ведь Вацлав
видел меня с нею, когда мы первый раз говорили о ее жизни... Не мы, она
говорила, конечно... И он, зайдя, прервал своим появлением наш разговор...
Ну ладно, у Ирины, так у Ирины.
Договорившись о встрече, мы встали из-за стола. Вацлав вышел на
улицу, а я, подойдя к официантке, озадачил ее вопросом:
- Извините, - обратился я к ней, дружелюбно улыбаясь. - Не мог бы я
взять с собой один кусочек мяса... слонятины?!
Она бросила на меня любопытный взгляд.
- Вам понравилось?! Вы могли бы и здесь съесть еще одну порцию, хотя,
честно говоря, это не молодая слонятина...
Я терпеливо улыбался ей в лицо и это возымело действие: она зашла на
кухню кафе и вынесла мне кусок мяса, пожалуй, вдвое больше того, что съел
я за завтраком.
Я взял со стола салфетку и, завернув в нее мясо, вышел на улицу.
Выходя, я не оглядывался, хотя и ожидал ее вопрошающего взгляда
вослед мне.
Идея, которая пришла мне на ум, не была уж настолько странной, но
именно в тот момент я почему-то подумал, что она не совсем обычна.
Неся кусок слонятины в правой руке и ощущая его увесистость, я шагал
по уже знакомой мне "неаккуратной" аллее в сторону заброшенного
ботанического сада. Шел я, конечно, не к заморским цветкам и деревьям, а
немного дальше. Я шел в "сад выбеленных костей" - именно так поэтически
назвал я для себя то место, пребывание в котором так быстро перечеркнуло
мое тогдашнее настроение. Я шел в вымерший зоосад, чтобы покормить
единственных его обитателей - серебристых волков. Я шел и думал о гимне,
но теперь я уже не пытался жонглировать звонкими словами. Я думал о уже
написанных песнях и для начала перебирал в памяти песни о любви, ибо были
они, как мне казалось, ближе по смыслу к будущему гимну, чем военные марши
и прочие нервно-паралитические песнопения, обычно исполняемые мужским или
смешанным хором.
Осталось позади раскидистое фиговое дерево, под которым я пил вино из
одного стакана с будущим президентом. Хорошо бы, чтобы дерево это жило
подольше!
Песни о ревности и о несчастной любви я откинул сразу. Я даже не
предполагал, сколько подобного мусора хранится в моей памяти.
А вот и ржавые заборы, разбегающиеся направо и налево от меня,
прячущиеся в кустах и деревьях и умудряющиеся даже ржавчиной своей
маскироваться под цвет коры старых кипарисов.
Здравствуйте, Эуфорбии и Артензии! Я, ей богу, чуть не произнес
этого!
И снова, кружа по нижней тропинке ботанического сада, я думал о
любви, о песнях, ей посвященных. И опять мне не нравились их слова, я не
верил в искренность этих слов и постепенно приходил к мысли о ложности
моих поисков. Ведь искренность и чистоту нельзя встретить в таких песнях,
исполняемых накрашенными страдальчески кривляющимися певицами и
напудренными, выглаженными до блеска певцами.
Передо мной засияла уже знакомая надпись, запрещающая кормить
животных. Я, ведя себя совершенно по-детски, поднес поближе к этой надписи
завернутый в салфетку кусок мяса, словно хотел, чтобы надпись понюхала и
поняла, как я к ней отношусь. А потом зашагал вдоль вольеров.
Уже показалось впереди, в знакомом вольере, движение, и я прибавил
шагу.
И внезапно вспомнил одну песенку, которую частенько по утрам напевал
себе под нос Айвен. Вспомнил и остановился, пораженный. Ведь слова этой
песенки я знал и раньше. Наверно не все, но припев - точно! И эта песня
возникла в тот момент передо мной, как единственно верный путь к спасению,
как что-то совершенно живое. И, наверно, не только потому, что эта песня
была детской. Хотя, если и говорить о чистоте и искренности, то надо
говорить о детях.
И так я стоял, не дойдя нескольких шагов до волков, почуявших
приближение кого-то чужого и нервно разшагивавших вдоль ржавых решеток
вольера.
А я вдохнул побольше воздуха и негромко запел, прислушиваясь
одновременно и к своему голосу, совершенно не музыкальному, и к словам,
чтобы еще раз удостовериться в своей правоте.
- Пусть всегда будет солнце, - пел я, держа кусок мяса уже в обеих
ладонях. - Пусть всегда будет небо, пусть всегда будет мама, пусть всегда
буду я!!!
Я пропел этот припев еще несколько раз и наступило в моей душе
великое облегчение. Собственно других слов и не надо!
Не сходя с места, я бросил кусок слонятины за решетку вольера. К
моему удивлению волки не кинулись на еду. Один из них не спеша подошел,
понюхал и вернулся на свое прежнее место.
Я приблизился к решетке и заглянул внутрь вольера. Волки напряженно
смотрели на меня.
- Пусть всегда буду я! - прошептал я им и, развернувшись, направился
к выходу из "зоосада".
Без пяти три я остановился у кафе и, помедлив, вошел. К моему
удивлению там никого не было. Я сел за любимый столик, сел довольно
громко, так, чтобы меня услышали.
Но прошла минута, другая, а ко мне все еще никто не спешил. И тогда я
замурлыкал слова будущего гимна, раздумывая о том: понравится ли он
ребятам.
А минутная стрелка уже пробежала трехчасовую отметку и заспешила на
следующий круг.
Взволнованно поглядывал я на входные двери; уж не случилось ли что-то
с ребятами?! Хотя трудно было представить себе, что что-то может здесь
случиться. Так было тихо и солнечно на улице, так было прохладно и уютно в
кафе. Что могло произойти в этом райском месте?!
- Кофе?! - прощебетал знакомый голос за моей спиной.
- Конечно! - воскликнул я и обернулся, радостно улыбаясь.
- Секундочку! - сказала "балерина".
Я решил подождать, пока она вернется, а потом попросить ее послушать
слова гимна.
За стеклянной стенкой кафе показалась маленькая рыженькая собачка.
Она подбежала к чугунному фонарному столбу, понюхала его основание, потом
просеменила к открытой входной двери - я даже увидел в проеме ее мокрый
нос, постояла так минутку, тоже, должно быть, внюхиваясь, и вдруг резко
выскочила на улицу, покрутила мордой по сторонам, словно кого-то искала, и
побежала дальше. Я задумался: где-то я видел эту собачонку раньше.
А "балерина" принесла чашечку кофе и, поставив ее передо мной, ушла.
За стеклянной стенкой наконец появились ребята. Зайдя в кафе, они
направились ко мне. Для того, чтобы всем разместиться за одним столиком -
принесли еще стулья. Получилось тесновато, но сразу я почувствовал
сплоченность и решительность собравшихся.
- Не будем терять времени! - строго произнес Айвен и обвел всех
проницательным взглядом. - Начнем с герба!
Парень, тот самый венгр, который сообщал Вацлаву о нынешней встрече,
выложил на стол маленькую папочку, развязал тесемки и протянул Айвену
несколько листочков с различными вариантами будущего символа государства.
Айвен разложил их перед собой и, сощурившись, рассматривал.
Балерина расставляла кофе.
Все молча косились на эскизы.
Я сидел напротив нашего предводителя и поэтому терпеливо ждал, пока
Айвен насмотрится и пустит рисунки по кругу, чтобы все смогли определить
свое отношение.
Наконец все четыре варианта герба "поползли" по краю стола в мою
сторону.
Парень-венгр напряженно следил за выражениями лиц собравшихся, а я
никак не мог оторвать своего, словно разбитого параличем взгляда от его
"государственного творчества". Было бы непростительно с моей стороны не
описать хотя бы коротко эти четыре варианта. Итак:
ВАРИАНТ 1: Внутри яйцеобразного овала над пшеничным полем, по краям
которого стоят стройные пальмы, восходит пурпурное солнце.
ВАРИАНТ 2: В центре круга из синевы моря торчит вверх гора, на
вершине которой стоит кипарис.
ВАРИАНТ 3: Снова овал, внутри которого посреди пшеничного поля можно
увидеть лошадь и человека, идущего за ней.
ВАРИАНТ 4: Квадрат. Внизу угадывается кусочек земного шара, а над ним
восходит лучистое треугольное солнце.
"Минута молчания" длилась довольно долго.
- Ну-у-у... я не знаю... - пожал плечами Айвен. - Я не художник...
Решайте!
- Вот этот вроде ничего! - показал один из парней на герб с лошадью и
человеком.
Венгр освобожденно вздохнул.
- А что там лошадь делает?! - спросил еще один парень.
- Пашет, - ответил венгр.
- Но там же уже выросла пшеница?! - все еще чего-то не понимал тот
парень.
- А разве это важно?! - спросил венгр. - Это же символ... Свободный
труд...
Айвен, слушая этот разговор, хмыкнул нетерпеливо и предложил всем
проголосовать, чтобы выяснить, какой вариант герба соберет больше голосов.
Вацлав был против голосования.
- Лично мне нравится треугольное солнце! - сказал он.
- Почему?! - удивился Айвен.
- Это же имеет исторические аналогии. Здесь есть что-то и от древнего
Египта, и от масонов...
- А кто это - масоны?! - поинтересовался кто-то.
- Евреи, - коротко бросил Айвен.
Опять возникла пауза и я заметил, как было неуютно венгру в этой
напряженной, недружественной тишине. Он уже не смотрел на лица своих
соратников - взгляд его был потуплен и только дыхание, порывистое и
тяжелое, говорило о его нервозном состоянии.
- Я думаю, что Тиберию придется сделать еще пару вариантов! -
произнес наконец Айвен.
Венгр кивнул.
- Вот и хорошо, а теперь перейдем к следующим вопросам. - Айвен
расправил плечи и, допив кофе, предложил. - Завтра мы объявляем о нашей
независимости. Текст декларации уже отпечатан, осталось только завтра
расклеить его по городу и передать по радио. А что у нас с гимном?!
И Айвен уставился мне в глаза так, что я почувствовал себя прижатым к
стенке.
- Есть, - кратко ответил я. - Я решил взять за основу припев одной
русской песни...
- Какой?!
- "Пусть всегда будет солнце".
Айвен пожевал губы, подумал, потом снова глянул на меня.
- А какая мелодия?! - спросил он.
- Та же, только чуть медленнее.
Айвен попробовал напеть этот припев в замедленном ритме - остальные
внимательно слушали. На словах "пусть всегда буду Я", он непроизвольно,
чуточку по-детски улыбнулся и улыбка эта осталась на его лице.
- Интересно! - произнес он. - Я бы никогда не подумал, что это может
стать гимном, но припев действительно хорош!
- Да! - поддакнул Вацлав.
Остальные пока не решались высказать свое мнение.
- А ну-ка послушайте еще! - твердо предложил Айвен и снова запел.
Подошла Ирина, держа в руках поднос, заставленный чашечками с кофе. С
интересом прислушалась.
- Нравится?! - спросил у нее Айвен, закончив петь.
Ирина кивнула, улыбаясь немножко заискивающе. Нет, в этот момент она
не была собою, она была "балериной", очаровательной и почти бессловесной
