каждый человек государства, каждый житель города...
ЧЕЛОВЕК... Как написать о тебе хорошую песнь?! Как оставить от тебя в
будущем гимне только хорошее и куда деть все порочное, которого намного
больше?! А, человек?
Но глядя на идущих мне навстречу гуляющих героев и девушек,
приехавших вслед за этими героями, я вижу счастливые открытые лица,
добрые, желающие всему миру процветания, улыбки. Вот оно, хорошее, то, что
сверху и видимо. Вот об этом и надо писать. Вглубь не смотреть, в душу не
заглядывать...
("Животных не кормить!" - вспомнилось мне почему-то).
За всю свою жизнь я написал только одну песню, и, как назло, эта
песня была пропитана воинственностью, гордостью и патриотизмом жителя
великой империи. В нашем полку во Вьетнаме она настолько прижилась, что
приходилось мне ее слышать почти каждый день и помню, как меня тошнило от
ее слов, особенно перед тем, как принял я окончательное решение
дезертировать.
Не знаю, сколько раз я прошел туда и обратно по набережной, сколько
мыслей и идей побывало в моей голове, которая уже начинала гудеть, как
гудят провода на линиях высоковольтных передач. Но тут меня окликнул
Вацлав и я охотно отвлекся от своих размышлений.
Последнее время он как-то глуповато по-английски начинал свои
разговоры. Обращал внимание собеседника на чудесную или же наоборот,
отвратительную погоду, хотя последней, по большому счету, не случалось, и
только затем из его рта вылетали нормальные человеческие слова. В этот раз
о погоде он забыл.
- Сегодня праздник! - сообщил он весело. - День арабской культуры!
- Арабской культуры?! - переспросил я и он, заметив недоумение на
моем лице, пояснил:
- Инспектор по правилам поведения разрешил им...
- И что там будет?!
- Посмотрим! Наверно, что-то вроде арабского народного гуляния.
- А где?
- На площади святого Лаврентия.
- И такая есть?! - я удивился еще больше.
- Да, это единственная площадь в городе. Вверх по лестнице от твоей
гостиницы, - объяснил Вацлав. - Знаешь, там есть пьедестал от какого-то
памятника и надпись на нем сбита молотком... так вот сразу за ним и вверх.
Минут пять идти...
Насколько надо быть ленивым человеком, чтобы не изучить этот в
общем-то крохотный город!
Предупредив, что праздник арабской культуры начнется через час,
Вацлав захотел пригласить туда еще кого-то из своих друзей. Он ушел и я
опять остался в полном одиночестве на набережной. Но больше в этот день о
гимне я не думал. Я смотрел на горизонт и ждал обещанного праздника.
Площадь святого Лаврентия я нашел быстро. В ее центре были сложены
какие-то картонные коробки. Я подумал, что это декорации для будущего
праздника.
Возле коробок дежурили несколько парней из восточных армий. Они
весело переговаривались, улыбались и, время от времени, озирались по
сторонам, проверяя: собирается ли народ на праздник их культуры.
Прошло еще минут двадцать, прежде, чем площадь начала заполняться
зрителями и участниками. Подошел и Вацлав в компании с будущим
правительством - теми самыми ребятами, остававшимися на вершине предгорья
обсуждать светлое будущее. Потом кто-то положил мне руку на плечо. Я
обернулся.
- Привет! - Айвен улыбнулся. - Тоже праздника захотелось?!
- А кому не хочется?! - дружелюбно заметил я.
- У нас скоро свой праздник будет! - твердо заявил Айвен. - И запомни
- главная песня праздника - твоя!
Я кивнул.
- А с этими ребятами, - Айвен кивнул на арабов, - может быть,
придется трудновато. Я уже говорил с ними, но их устраивает только
исламская революция с присоединением города к Ирану. Нам с ними явно не по
пути.
- Да, - согласился я. - Мы пойдем другим путем.
- О! - усмехнулся Айвен. - И ты историю любишь?!
В центр площади в этот момент вышел статный герой и что-то громко
сказал, после чего все арабы воздели взгляды к небу и сотворили молитву.
Когда молитва завершилась, они стали в некое подобие хоровода вокруг
картонных коробок и, запев что-то небыстрое, стали медленно ходить по
кругу.
- Очень похоже на русский танец! - сказал Айвен.
Танцующие остановились и стали двигаться в другую сторону.
А в это время трое других представителей арабской культуры оказались
в середине круга и принялись доставать из коробок какие-то толстые книги,
которые тут же опускали себе под ноги.
В конце концов на булыжнике площади возвысилась на метра полтора гора
книжек, обложенная по бокам пустыми картонными коробками. Кто-то из парней
вылил на книги что-то из канистры и бросил горящую спичку. Тут же в небо
рванулось пламя, охватившее книги. А мужской хоровод стал двигаться
быстрее и ритмичнее, и даже послышалось пение.
Айвен сожалеюще причмокнул языком.
Я обернулся к нему.
- У меня на родине за такое количество макулатуры можно получить три
загранпаспорта! - сказал он, негромко возмущаясь.
- Три загранпаспорта?! - Я посмотрел на соседа как на немножко
больного человека.
- Да, - он пожал плечами, не понимая, что меня собственно удивляет в
его словах. - У нас не хватает бумаги на паспорта и поэтому, если ты
хочешь ехать за границу - надо сдать 60 килограммов хорошей бумаги. А
после этого тебе за день выписывают загранпаспорт и ты себе спокойно
едешь!
Танец продолжался, но песня теперь звучала другая. И книги, сгорая,
почему-то распространяли по площади запах горящих автопокрышек.
- Дорогое издание, - пояснил кто-то из европейцев, - корешки на
каучуковой основе...
- А ты что, издателем был?! - переспросили этого умника.
- Нет, переплетчиком, - ответил он и на этом разговор прекратился.
- А хоть что там сжигают?! - не утерпел и спросил я у ребят, стоявших
рядом.
- Какую-то неправильную книжку про Аллаха, - ответил мне низенький
парень с вытатуированным якорем на предплечье.
- А что будет потом?
Что будет потом, парень не знал.
- Пионерский костер! - мечтательно, словно вспоминая что-то дорогое
сердцу, произнес Айвен. - Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры, дети
рабочих...
Последние слова он уже пел.
А я спросил его: что такое пионеры? Это какое-то особое название
детей рабочих?!
- Нет, - он махнул рукой, - это детская политическая партия на моей
родине. И тут же продолжил эту, судя по всему, детскую песенку: - Близится
эра светлых годов. Быть пионером всегда будь готов...
- Забавные слова, - заметил я, - если "мы уже пионеры", то зачем надо
быть готовым еще раз быть пионером?!
- Ты этого не поймешь! - сказал Айвен мягко, стараясь не обидеть
меня.
Книги догорали, но теперь зрители тащили и бросали в огонь сухие
ветки кипарисов. Темнело. Хоровод разошелся, но теперь возле костра
включили магнитофон и подыскивали мелодию повеселее. Наконец нашли и
врубили ее на полную мощь двух колонок. Тут же и арабы, и многие из
европейцев ударились в танец.
Я отошел на край площадки, освобождая пространство для танцующих. Ко
мне приблизился Вацлав. По его лицу было видно, что настроение у него
скверное.
- Во всем этом меня радует только одно, - сказал он упавшим голосом.
- На этот шабаш не пришел генерал Казмо!
- Да, - подумал я. - А ведь генерала действительно не было. Ну что ж,
будущий президент должен беречь свою репутацию и не посещать сомнительных
праздников...
На следующее утро в городе здорово пахло гарью.
Этот запах просто ворвался в наш номер, как только я распахнул окно.
Удивительно, что Айвен не проснулся. Будь я на его месте, я бы мигом
вскочил, подумав, что в гостинице пожар.
Но сосед мой негромко сопел, уткнувшись в подушку.
- В принципе, ему это не страшно, - подумал я, вспомнив про новенький
противогаз.
Уже выходя из номера, я чуть было не упал, споткнувшись о два
посылочных ящика, оставленных почтальоном под нашей дверью.
Хорошо все-таки иметь родственников, которые заботятся о тебе, что-то
присылают, пишут письма...
Город еще спал - я даже не знаю, почему я проснулся так рано в то
утро.
Было так тихо, что я застыдился звука своих шагов, гулко
разносившегося по улице, и старался ступать мягче.
Уже изученной улочкой, ведущей вниз, я шел к набережной.
Солнце только-только стало опускать свои лучи с крыш домов на окна
вторых и третьих этажей - теперь там, наверно, начинали просыпаться люди.
А набережная была пустынна, и море, стараясь не шуметь, плескалось
рядом с песочным берегом.
Солнце тяжело и величественно поднималось над горизонтом и мне
показалось, что я вижу, как оно поднимается. Я даже чуть повел головой
вверх через какую-то минуту - словно провожал взглядом светило,
стремящееся занять свое царское место на небесном троне.
На горизонте виднелась малюсенькая точка какого-то рыбацкого баркаса.
Жаль, не было у меня ни подзорной трубы, ни бинокля. А так хотелось
приблизить к себе этот баркас и посмотреть на рыбаков, на их улов.
Баркас уходил вправо, вдоль линии горизонта, и точка его постепенно
растворялась в этой линии. Я повернулся спиной к морю и посмотрел на гору
- она вся была в солнечном свете и зелень деревьев своей яркостью
ослепляла меня.
И снова пришли мысли о гимне, а с ними - и мысли о человеке, для
которого и о котором этот гимн должен быть написан. И мысли эти не были
мне приятны. Но, терпеливо задумавшись, я снова искал слова, а слова
словно избегали меня. И было тихо вокруг, и в городе, и над городом. А
потом, буквально через несколько минут, странный звук перечеркнул тишину,
раздавшись у меня за спиной. И я, напуганный, резко обернувшись, увидел
мужчину лет сорока в черном рабочем комбинезоне с метлой в руках. Метла
ритмично шуршала по асфальту набережной, а мужчина на мгновение остановив
на мне свой, как мне показалось - грустный, взгляд, сам не остановился и
продолжал двигаться вдоль набережной.
Я еще долго смотрел ему вслед, а солнце тем временем поднималось и
проснувшийся город шумел обувью спешащих к завтраку героев. Горизонт был
чист. Мне тоже захотелось поесть и я покинул набережную.
В кафе мне повезло - я сел за один столик с Вацлавом. Собственно, мы
были одними из первых посетителей и поэтому могли рассчитывать на самую
свежую еду.
Кусок мяса, довольно большой, политый зеленоватым мятным соусом,
занимал больше половины широкой тарелки. Я уже не буду говорить подробно о
гарнире, чтобы не приняли меня за француза. Но я видел, как Вацлав
посмотрел на свою, точно такую же порцию. Клянусь, что и его глаза
блеснули.
Разворачиваясь, официантка сладко проговорила: "Слонятина..."
Потом она поднесла нам еще кусочки лимона и черничный напиток.
- Ты знаешь, Казмо, кажется, согласился! - сообщил радостным голосом
Вацлав, покончив со своим куском слонятины.
- Да?! - сыграл я удивление, не желая расстраивать друга тем, что
новость эта мне знакома.
- Ага! - подтвердил Вацлав.
Потом подвинул к себе чашечку кофе с медом и пригубил.
- И когда он вступит в должность?! - поинтересовался я.
- Ну, это не совсем просто... - Вацлав облизал губы. - Во всяком
случае сегодня или завтра Айвен сообщит всем нам дату...
Я добрался до своей чашечки кофе и воспользовался ею, как поводом
продержать недолгую паузу в разговоре, обдумывая свою ситуацию с
написанием гимна.
И тут совершенно некстати Вацлав спросил:
- А как там у тебя с гимном?!
Мне ничего не оставалось, кроме как сказать:
