разговаривая о последнем походе к верховьям Хорикэна. Возвращение Дунка-
на, вероятно, напомнило им о его профессии и о подозрительных обстоя-
тельствах его появления, но они, казалось, не обратили на него внимания.
До сих пор обстоятельства благоприятствовали планам Хейворда, и ему не
нужно было никакого другого советчика, кроме его собственных чувств,
чтобы убедиться в том, что настало время действовать.
Не выдавая ничем своей неуверенности, он вошел в хижину и сел с важ-
ным видом, гармонировавшим с манерами его хозяев. Одного мгновенного, но
пытливого взгляда было для него достаточно, чтобы убедиться в том, что
хотя Ункас все еще оставался на том же месте, где он покинул его, но Да-
вид куда-то бесследно исчез. Никаких других стеснений, кроме бдительных
взоров молодого гурона, расположившегося около него, пленник не испыты-
вал, хотя вооруженный воин стоял, прислонившись к дверному косяку. Во
всех других отношениях пленник, казалось, пользовался полной свободой;
но он не принимал никакого участия в разговоре и походил гораздо больше
на изваянную из камня прекрасную статую, чем на человека, обладающего
жизнью и волей.
Хейворд, еще так недавно наблюдавший, с какой быстротой индейцы расп-
равляются со своими врагами, понял, что не должен привлекать к себе их
внимания какой-нибудь неосторожной выходкой. Поэтому он предпочитал
больше молчать и размышлять, чем разговаривать; однако вскоре после то-
го, как он сел на свое место, которое благоразумно избрал в тени, один
из пожилых вождей, говоривших по-французски, обратился к нему.
- Мой канадский отец не забывает своих детей, - сказал вождь. - Я
благодарен ему. Злой дух вселился в жену одного молодого воина. Может ли
искусный чужестранец изгнать его?
Хейворд знал некоторые приемы шарлатанского лечения, практикуемого
индейцами в подобных случаях. Он понял сразу, что этим приглашением мож-
но будет воспользоваться для достижения своей цели. Трудно было бы в
настоящую минуту сделать предложение, которое доставило бы ему больше
удовольствия. Однако, зная о необходимости поддерживать достоинство сво-
его мнимого звания, он подавил свои чувства и ответил с приличествующей
таинственностью:
- Духи бывают разные. Одни отступают перед мудростью, тогда как дру-
гие могут оказаться слишком сильными.
- Мой друг - великий врачеватель, - сказал хитрый индеец, - пусть он
попробует.
Дункан ответил жестом согласия. Индеец удовольствовался этим знаком
и, закурив трубку, ждал момента, когда можно будет отправиться в путь,
не теряя достоинства. Нетерпеливый Хейворд, проклиная в душе церемонные
обычаи индейцев, вынужден был принять такой же равнодушный вид, какой
был у вождя. Минуты тянулись одна за другой и казались Хейворду часами.
Наконец гурон отложил в сторону трубку и перекинул плащ через плечо, на-
мереваясь направиться в жилище больной. В это самое время проход в две-
рях заслонила могучая фигура какого-то воина, который неслышной поступью
молча прошел между насторожившимися воинами и сел на свободный конец
низкой связки хвороста, на которой сидел Дункан.
Последний бросил нетерпеливый взгляд на своего соседа и почувствовал,
как непреодолимый ужас овладевает им: рядом с ним сидел Магуа.
Неожиданное возвращение коварного, страшного вождя задержало гурона.
Несколько потухших трубок были зажжены снова; вновь пришедший, не говоря
ни слова, вытащил из-за пояса свой томагавк и, наполнив табаком отверс-
тие в его обухе, начал втягивать табачный дым через полую ручку томагав-
ка с таким равнодушием, точно утомительная охота, на которой он провел
два последних дня, была для него сущим пустяком.
Так прошло, может быть, минут десять, показавшихся Дункану веками.
Воины были уже совершенно окутаны облаками белого дыма, прежде чем один
из них решился наконец заговорить:
- Добро пожаловать! Нашел ли мой друг дичь?
- Юноши шатаются под тяжестью своей ноши, - ответил Магуа. - Пусть
Шаткий Тростник пойдет по охотничьей тропинке - он встретит их.
Последовало глубокое и суеверное молчание. Все вынули изо рта свои
трубки, как будто в это мгновение они вдыхали что-то нечистое. Дым тон-
кими струйками клубился над их головой и, свиваясь в кольца, поднимался
через отверстие в крыше, благодаря чему воздух в хижине очистился и
смуглые лица индейцев стали отчетливо видны. Взоры большинства устремле-
ны были на пол; некоторые из более молодых воинов скосили глаза в сторо-
ну седовласого индейца, сидевшего между двумя самыми уважаемыми вождями.
Ни в осанке, ни в костюме этого индейца не было ничего, что могло бы
дать ему право на такое исключительное внимание. Осанка его, с точки
зрения туземцев, не представляла ничего замечательного; одежда была та-
кой, какую обыкновенно носили рядовые члены племени. Подобно большинству
присутствующих, он больше минуты смотрел в землю; когда же решился под-
нять глаза, чтобы украдкой взглянуть на окружающих, то увидел, что он
составляет предмет общего внимания. Среди полного безмолвия индеец
встал.
- Это была ложь, - сказал он. - У меня не было сына.
Тот, кого так называли, забыт: у него была бледная кровь, это не
кровь гурона. Злой, лукавый чиппевей обольстил мою жену. Великий Дух
сказал, что род Уиссе-ентуша должен окончиться. Уиссе-ентуш счастлив,
что зло его рода кончится вместе с ним. Я кончил.
Это был отец трусливого молодого индейца. Он оглянулся вокруг, как бы
ища одобрения своему стоицизму в глазах своих слушателей. Но суровые
обычаи индейцев ставили требования, слишком тяжелые для слабого старика.
Выражение его глаз противоречило образным и хвастливым словам: каждый
мускул его морщинистого лица дрожал от муки. Простояв минуту, как бы
наслаждаясь своим горьким триумфом, он повернулся, точно ослабев от
взглядов людей, и, закрыв лицо плащом, бесшумной поступью вышел из хижи-
ны, чтобы в тишине своего жилища найти сочувствие со стороны такого же
старого, несчастного существа - его жены.
Индейцы, верящие в наследственную передачу добродетелей и недостатков
характера, предоставили ему возможность уйти среди общего молчания. За-
тем один из вождей отвлек внимание присутствующих от этого тягостного
зрелища и сказал веселым голосом, обращаясь из вежливости к Магуа, как к
вновь пришедшему:
- Делавары бродят вокруг моей деревни, как медведи около горшков с
медом. Но разве кому-нибудь удавалось застать гурона спящим?
Лицо Магуа было мрачнее тучи, когда он воскликнул:
- Делавары с озер?
- Нет. Те, которые живут на своей родной реке. Один из них вышел за
пределы своего племени.
- Сняли с него скальп мои юноши?
- Его ноги оказались выносливыми, хотя его руки лучше работают моты-
гой, чем томагавком, - ответил другой, указывая на неподвижную фигуру
Ункаса.
Вместо того чтобы проявить любопытство и поспешить насладиться лицез-
рением пленника, Магуа продолжал курить с задумчивым видом. Хотя его
удивляли факты, которые сообщил в своей речи старик отец, тем не менее
он не позволил себе задавать вопросы, отложив это до более подходящего
момента. Только после того, как прошел значительный промежуток времени,
он вытряхнул пепел из своей трубки, засунул томагавк за пояс и встал с
места, первый раз бросив взгляд в сторону пленника, который стоял немно-
го позади него. Бдительный, хотя и казавшийся задумчивым Ункас заметил
это движение; он внезапно повернулся к свету; взгляды их встретились.
Почти целую минуту оба смелых и неукротимых воина твердо смотрели друг
другу в глаза, и ни тот, ни другой не испытал ни малейшего смущения пе-
ред свирепым взглядом противника. Фигура Ункаса стала как бы еще больше,
а ноздри его расширились, как у загнанного зверя, приготовившегося к от-
чаянной защите; но так непоколебима была его поза, что воображению зри-
телей нетрудно было бы превратить его в превосходное изображение бога
войны его племени. Вызывающее выражение на лице Магуа сменилось выраже-
нием злорадства, и он громко произнес грозное имя:
- Быстроногий Олень!
Все воины вскочили на ноги, когда было произнесено это хорошо им из-
вестное имя, и на некоторое время удивление взяло верх над стоическим
спокойствием индейцев. Ненавистное и тем не менее уважаемое имя было
повторено всеми воинами и прозвучало даже за пределами хижины. Женщины и
дети, ожидавшие у входа в хижину, подхватили его дружным эхом, за кото-
рым последовал пронзительный, жалобный вой.
Этот вой не затих еще окончательно, когда волнение мужчин уже совер-
шенно улеглось. Все снова сели на свои места, как бы стыдясь того
чувства изумления, которое они выказали, но прошло еще много времени,
прежде чем выразительные взгляды перестали обращаться в сторону пленни-
ка; все с любопытством рассматривали воина, который так часто доказывал
свою доблесть в битвах с гуронами.
Ункас наслаждался своей победой, но торжество его не выражалось ни-
чем, кроме спокойной презрительной улыбки.
Магуа заметил эту улыбку, и подняв руку, потряс ею перед пленником;
серебряные украшения, подвешенные к его браслету, бренчали, когда голо-
сом, полным мстительного чувства, он воскликнул по-английски:
- Могиканин, ты умрешь!
- Целебные воды никогда не вернут к жизни мертвых гуронов, - ответил
Ункас делаварским певучим говором, - быстрая река омывает их кости; их
мужчины - бабы, их женщины - совы. Ступай позови своих гуронских собак,
чтобы они могли посмотреть на воина. Мое обоняние оскорблено - оно слы-
шит запах крови труса.
Последний намек глубоко задел индейцев - обида была велика. Многие
понимали странный язык, на котором говорил пленник. Хитрый Магуа понял
выгодность момента и немедленно использовал его. Сбросив со своего плеча
легкую одежду из кожи, он простер руку вперед, и его опасное, коварное
красноречие полилось бурным потоком. Как бы ни было ослаблено влияние
Магуа на племя случайными промахами и дезертирством из рядов племени,
его мужество и ораторский талант были велики. У него всегда находились
слушатели, и ему редко не удавалось убедить их. Теперь же талант подк-
реплялся охватившей его жаждой мести.
Сперва он рассказал о событиях, сопровождавших нападение на остров у
Гленна, о смерти своих товарищей и бегстве самых опасных врагов племени.
Затем он описал природу и расположение горы, куда он отвел тех пленни-
ков, которые попали в их руки. О своих собственных зверских намерениях
по отношению к девушкам и о своем неудавшемся коварстве он не упомянул,
но рассказал о неожиданном нападении отряда Длинного Карабина и его ро-
ковом исходе. Здесь он сделал паузу и оглянулся вокруг. Как всегда, гла-
за всех были устремлены на него. Все эти смуглые фигуры казались статуя-
ми: так неподвижны были их позы и так напряженно внимание.
Затем Магуа понизил голос, до сих пор сильный и звонкий, и коснулся
заслуг умерших. Ни одного качества, которое было бы способно возбудить
симпатию в индейцах, он не упустил из виду. Один никогда не возвращался
с охоты с пустыми руками, другой был неутомим в погоне за неприятелем.
Этот храбр, тот щедр... Словом, он так искусно давал характеристики
умершим, что сумел возбудить сочувствие в каждом из членов племени.
- Лежат ли кости моих юношей, - заключил он, - на кладбище гуронов?
Вы знаете, что нет. Их души ушли в сторону заходящего солнца и уже пере-
секают великие воды на пути к счастливой стране вечной охоты. Но они
отправились в путь без запасов пищи, без ружей, без ножей, без мокасин,
нагие и нищие. Можно ли это допустить? Должны ли их души войти в страну
справедливости подобно голодным ирокезам и трусливым делаварам или они
встретят своих друзей с оружием в руках и с одеждой на плечах? Что поду-
