чи хвороста, протиснулась через толпу и очистила себе место перед стол-
бом, у которого стоял незнакомец. Отвратительная, иссохшая фигура этой
женщины невольно наводила на мысль о том, что эта женщина - колдунья.
Этой репутацией она и пользовалась среди своего племени. Откинув свое
покрывало, она с насмешкой вытянула костлявую руку и, говоря на наречии
ленапов, начала свои издевательства.
- Послушай, делавар! - сказала она, щелкая пальцами перед его лицом.
- Ваше племя - бабье племя, и мотыга больше годится для ваших рук, чем
ружье. Ваши женщины - матери оленей, и, если бы медведь, или дикая кош-
ка, или змея родилась между вами, вы бы обратились в бегство. Гуронские
девушки сошьют тебе юбку, а мы отыщем тебе мужа...
За этой выходкой последовал взрыв дикого смеха, во время которого бо-
лее приятные, музыкальные голоса молодых женщин странным образом смеши-
вались с надтреснутым голосом их старой подруги. Но незнакомец пренебре-
гал всеми этими издевательствами. Он точно не замечал, что окружен вра-
гами.
И только однажды его надменный взгляд обратился в сторону воинов,
безмолвных и угрюмых свидетелей этой сцены.
Самообладание пленника вызвало ярость женщины; она подбоченилась и
снова разразилась потоком брани. Однако старуха напрасно тратила свой
пыл. Хотя она славилась среди своих соплеменников необычайным умением
ругаться и дошла до такой степени бешенства, что пена выступила у нее на
губах, ни один мускул не дрогнул на неподвижном лице незнакомца.
Действие, производимое его равнодушием на старуху, начало распростра-
няться и на зрителей. Какой-то подросток попробовал было помочь ведьме.
Размахивая томагавком перед лицом жертвы, он присоединил к ее руга-
тельствам свои нелепые хвастливые слова. Пленник (это был Ункас) повер-
нул лицо к свету и посмотрел на мальчишку сверху вниз с выражением край-
него презрения. В следующее мгновение он уже овладел собой и по-прежнему
спокойно стоял, прислонившись к столбу. Но в тот момент, когда пленник
поворачивал голову, он взглянул прямо в глаза Дункану, и, поймав на себе
этот твердый, проницательный взгляд, Дункан понял, что перед ним был Ун-
кас.
Пораженный и глубоко опечаленный критическим положением своего друга,
Хейворд попятился, опасаясь, что их взгляд перехватят и это ускорит вы-
несение приговора. Тем не менее никакой основательной причины для подоб-
ных страхов не было. В это время один воин проложил себе путь в раздра-
женной толпе. Суровым жестом отодвинув в сторону женщин и детей, он взял
Ункаса за руку и повел его к двери хижины, где происходили советы племе-
ни. Туда последовали все вожди и большая часть знаменитых воинов; озабо-
ченный Хейворд нашел способ войти туда с толпой индейцев, не привлекая к
себе их внимания.
В течение нескольких минут присутствующие размещались в хижине сооб-
разно чину и влиянию, которым они пользовались в племени; в общем, соб-
людался тот же порядок, в котором происходил допрос Хейворда. Пожилые
воины и главные вожди заняли середину обширного помещения, освещенную
сильным светом пылающего факела, тогда как более молодые и низшие по чи-
ну поместились на заднем плане, где их смуглые раскрашенные лица соста-
вили темный круг. В центре хижины, под самым отверстием в крыше, через
которое видно было мерцание звезд, стоял Ункас, спокойный, высокий и
сосредоточенный.
Его высокомерный, надменный вид не мог остаться незамеченным его вра-
гами; взоры их часто останавливались на его лице с выражением, которое
хотя и свидетельствовало о непреклонности их решения, но ясно выдавало
их восхищение смелостью пленника.
Совсем иначе обстояло дело с человеком, которого Дункан видел рядом с
Ункасом до его отчаянного прыжка. Среди шума и суматохи, вызванных этим
неожиданным бегством, он оставался неподвижным, словно статуя. Хотя ни
одна рука не протянулась к нему, ни одна пара глаз не следила за его
движениями, он все же вошел в хижину, как бы вынуждаемый к этому роком,
велениям которого он подчинялся, по-видимому, без борьбы. Хейворд вос-
пользовался первым случаем, чтобы взглянуть ему в лицо, в глубине души
опасаясь узнать в нем кого-нибудь из своих друзей. Но лицо оказалось
незнакомым ему и, что было еще более необъяснимо, носило все отличи-
тельные признаки гуронов. Однако, вместо того чтобы смешаться со своими
соплеменниками, он сел в стороне в согбенной, униженной позе, точно ста-
раясь занять как можно меньше места.
Когда все индейцы уселись и в хижине наступила тишина, седовласый
вождь, уже знакомый читателю, заговорил громким голосом на наречии лен-
ни-ленапов.
- Делавар, - сказал он, - хотя ты и принадлежишь к племени женщин,
тем не менее ты вел себя как мужчина. Я накормил бы тебя, но тот, кто
разделит свой обед с гуроном, должен стать его другом. Оставайся в мире
до восхода солнца, когда мы сообщим тебе свое решение.
- Семь ночей и столько же дней я постился, преследуя гуронов, - хо-
лодно возразил Ункас. - Дети ленапов умеют шествовать стезею справедли-
вости, не томясь по еде.
- Двое моих воинов преследуют твоего товарища, - продолжал вождь, не
обращая внимания на похвальбу пленника. - Когда они вернутся назад, наши
старейшины скажут тебе: жить или умереть.
- Разве у гурона нет ушей? - презрительно воскликнул Ункас. - Два ра-
за с тех пор, как делавар стал вашим пленником, он слышал выстрел из
знакомого ему ружья. Ваши воины никогда не вернутся назад.
За этим смелым утверждением последовала короткая и угрюмая пауза.
Дункан, понимавший, что могиканин намекает на роковое ружье разведчика,
нагнулся вперед, внимательно наблюдая за впечатлением, которое этот на-
мек мог произвести на победителей, но вождь удовлетворился простым воз-
ражением:
- Если ленапы так искусны, то почему один из их храбрейших воинов на-
ходится здесь?
- Он следовал по пятам за убегавшим трусом и попал в западню. Мудрый
бобр - и тот может быть пойман.
Говоря так, он указал пальцем на гурона, сидевшего в стороне. Взоры
всех среди общего молчания устремились на этого человека, и тихий угро-
жающий ропот пронесся в толпе.
Зловещие звуки привлекли в хижину женщин и детей; стало так тесно,
что не оставалось ни одного промежутка между плечами присутствующих, от-
куда не выглядывало бы чье-нибудь смуглое лицо.
Тем временем пожилые воины в центре хижины обменивались друг с другом
короткими, отрывистыми фразами. Потом опять наступила продолжительная
торжественная пауза. Все замерли в ожидании серьезного, важного решения.
Стоявшие сзади приподнялись на цыпочках, чтобы видеть происходящее, и
даже преступник забыл свой стыд под влиянием еще более глубокого чувства
и, подняв голову, открыл взорам присутствующих презренные черты своего
лица, чтобы бросить беспокойный, боязливый взгляд на мрачное собрание
вождей.
Наконец молчание было нарушено вождем. Поднявшись с пола и пройдя ми-
мо Ункаса, он встал перед преступником в позе, полной достоинства. В тот
момент все та же костлявая женщина медленно и как-то боком, подплясывая,
вошла в середину собрания, держа в руках факел и бормоча какие-то нев-
нятные слова... может быть, заклинания. Хотя ее появление являлось со-
вершенно непрошеным вмешательством в церемонию суда, на нее никто не об-
ратил внимания.
Приблизившись к Ункасу, она привела свою пылающую головню в такое по-
ложение, чтобы хорошенько осветить красноватым светом его лицо и сделать
заметным проявление малейшего волнения на нем.
Могиканин сохранял свою твердую и высокомерную позу, и его глаза были
неизменно устремлены в пространство, как будто они, преодолевая все пре-
пятствия, глядели в будущее. Удовлетворенная своим осмотром, женщина
отошла от Ункаса и осветила головней лицо своего провинившегося сопле-
менника.
Гурон носил боевую окраску. Одежда едва прикрывала его прекрасно сло-
женную фигуру. При свете факела он был ясно виден весь, с головы до ног.
Дункан в ужасе отвернулся, увидев, как судорожно тряслось его тело. Жен-
щина при виде этого печального, постыдного зрелища издала жалобный
вопль, но в это время вождь, протянув вперед руку, тихо отстранил ее.
- Шаткий Тростник, - сказал он, обращаясь к молодому преступнику на
его родном языке и называя его по имени, - хотя Великий Дух дал тебе
привлекательную внешность, тем не менее было бы лучше, если бы ты не ро-
дился на свет. Твой голос громко раздается в деревне, в битве же он не
слышен. Ни один из моих молодых воинов не всаживает томагавка глубже,
чем ты, в столб для военных упражнений. Но неприятель знает, как выгля-
дит твоя спина, и никогда не видел, какого цвета твои глаза. Три раза
вызывали тебя на бой, и три раза ты забывал дать ответ. Твое имя никогда
не будет произноситься людьми твоего племени - оно уже забыто.
В то время как вождь произносил эти слова, останавливаясь после каж-
дой фразы, чтобы усилить их впечатление, преступник из уважения к его
рангу и возрасту поднял голову.
Выражение стыда беспрестанно сменялось на его лице выражением ужаса и
гордости. Сузившиеся от душевного страдания глаза блуждали, останавлива-
ясь то на одном, то на другом из дикарей, от которых зависела его
участь. Гордость в последнее мгновение взяла верх. Он встал и, обнажив
грудь, твердо взглянул на острый сверкающий нож, уже занесенный над ним
неумолимым судьей. Он даже улыбнулся, когда оружие вонзилось ему в серд-
це, как бы радуясь, что смерть оказалась менее страшной, чем он предпо-
лагал, и тяжело упал ничком к ногам Ункаса, продолжавшего стоять сурово
и непреклонно.
Женщина вскрикнула и, затушив факел о землю, погрузила хижину во
мрак. Толпа зрителей поспешно покинула судилище, и Дункану показалось,
что в хижине не осталось никого, кроме него и трепещущего тела гурона.
Глава XXIV
Тогда сказал мудрец: "Король, скорей! Не жди!
Совет свой разгони - смирятся все вожди..."
Поп. "Илиада"
Но уже в следующее мгновение Дункан убедился в своей ошибке. Сильная
рука легла на его плечо, и он услышал тихий голос Ункаса, шептавшего ему
на ухо:
- Гуроны - собаки. Зрелище крови не страшно воину.
Седая Голова и сагамор невредимы, и ружье Соколиного Глаза бодрству-
ет. Ступай! Ункас и Щедрая Рука незнакомы друг с другом. Довольно.
Хейворд был бы рад услышать больше, но легкий толчок руки друга зас-
тавил его направиться к двери и напомнил ему об опасности, которую мог
повлечь за собой их разговор, если бы он был обнаружен. Медленно и нео-
хотно уступая необходимости, он покинул хижину и смешался с толпой, бро-
дившей поблизости.
Потухающие костры на просеке бросали тусклый, неверный свет на смуг-
лые фигуры индейцев, в молчании прохаживавшихся около хижины; случайно
вспыхнувшее яркое пламя осветило хижину, и на мгновение стала видна фи-
гура Ункаса около мертвого тела.
Группа воинов вскоре опять вошла в хижину; они вынесли оттуда труп и
отнесли его в соседний лес. Дункан пошел бродить между хижинами, стара-
ясь найти какие-нибудь следы той, ради которой он подвергался опасности.
Никто не обращал на него внимания, он мог бы легко бежать и присоеди-
ниться к своим товарищам, если бы такое желание у него явилось.
Но, не говоря уже о непрестанном беспокойстве за Алису, Хейворд вол-
новался теперь и за Ункаса, и все это вместе удерживало его в лагере ин-
дейцев. Поэтому он продолжал бродить от хижины к хижине, заглядывая в
каждую из них только для того, чтобы убедиться в окончательной безуспеш-
ности своих поисков. Так обошел он всю деревню. Отказавшись от бесполез-
ных розысков, он той же дорогой пошел обратно к хижине совета, решив
отыскать Давида.
Достигнув строения, которое оказалось одновременно и судилищем и мес-
том казни, молодой человек увидел, что возбуждение индейцев уже утихло.
Воины опять собрались в хижине и теперь спокойно курили трубки, степенно
