мещение!
- Нет, - сказала я с улыбочкой. - Вы не еврей. Вы - персонаж из чер-
носотенного анекдота. Вы приволокли с собой из "совка" все самое худшее,
самое отвратительное, и на этом пытаетесь теперь выстроить свою ма-
ленькую вшивую карьерку!.. И не смейте налегать на еврейский акцент,
бездарность! Так разговаривают антисемиты, когда пытаются изобразить ев-
рея. Ничтожество... Шесть миллионов погибших евреев должны в гробах пе-
реворачиваться только потому, что такая дешевка, как вы, представляет их
сегодня среди оставшихся в живых!
- Я сейчас же вызываю полицию, хулиганка! - завизжал он.
Вот тогда я совсем перестала себя сдерживать!
- Что-о-о?! - рявкнула я. - Ты где находишься, эмигрант хуев? На Ва-
сильевском острове или в Мюнхене?! Кто ты такой, дерьмо беспаспортное?!
Я - гражданка государства Израиль, а ты кто такой, шестерка вонючая?!
И, клянусь вам, я вдруг, совершенно неожиданно для себя, сказала это
с такой искренней гордостью, что сама чуть в обморок не упала! На ногах
меня удержала только ненависть к этой сволочи.
- Стоит, сучка, на задних лапах, да еще и тявкает:
кто - еврей, кто - не еврей... Нацист засраный!.. - сказала я ему на-
последок и пошла к лифту.
Спустилась вниз к этим трем вооруженным раздолбаям, взяла свою сумку,
свою гитару и направилась к воротам.
- Тебе помочь? - спросил один на иврите.
- Пошел ты, знаешь куда!.. - ответила я ему по-русски и вышла на ули-
цу.
Бреду по этой чертовой Райхенбахштрассе, чтоб она провалилась, волоку
тяжеленную сумку, тащу гитару, ничего не соображаю. Переставляю ноги,
как курица с отрезанной головой. Господи, думаю, что же делать, что же
делать?..
А вокруг меня - такой красивый, такой уютный и такой чужой город! И
никого, никого - перед кем можно было бы просто расплакаться...
В проститутки пойти, что ли?..
Остановилась передохнуть, сунула руку в карман за сигаретами (я тогда
еще курила) и наткнулась на какую-то бумажку. Вытащила ее, а там телефон
и адрес Сэма. Стою и думаю - позвонить, не возвонить?.. А, плевать, ду-
маю! Позвоню. Ну, нет у меня сегодня другого выхода! А завтра я что-ни-
будь придумаю.
Совсем рядом со мной две желтые телефонные будки. Шарю, шарю по кар-
манам - ни одной немецкой монетки! А вторая будка вообще только по кар-
точкам. Как разменять бумажку в десять марок? Кого спросить? И такое от-
чаяние на меня навалилось, что и не высказать.
Потом, слава Богу, вспомнила, как однажды в Тель-Авиве Гришке на ра-
боту из кафе звонила.
Дотащила свои бебехи до ближайшей забегаловки, ввалилась туда, смотрю
- на буфетной стойке у бармена телефон стоит. Подхожу, а он ко мне сразу
с улыбкой: "Вас мехтен зи, битте?..".
Это я сейчас понимаю, а тогда - ни в зуб ногой! Тычу пальцем в теле-
фон и протягиваю ему десять марок. А он мне телефон пододвигает и денег
моих не берет. И так внимательно смотрит на меня. Видно, морда у меня
была совсем опрокинутая.
Я набираю номер Сэма и чувствую, что силы у меня кончаются. Слышу
длинные гудки, щелчок и голос Сэма:
- Робинсон... - и дальше что-то по-английски.
- Сэм... - говорю я. - Сэм!..
И как зареву навзрыд на все кафе! Люди даже пиво пить перестали.
- Катя! - кричит Сэм. - Что с тобой, Катя? Где ты?
А я слова вымолвить не могу. Реву в три ручья, захлебываюсь, задыха-
юсь... Бармен перепугался, выскочил из-за стойки, обнял меня за плечи,
официантка с водой прибежала. А меня трясет всю, но трубку не отпускаю.
- Там есть кто-нибудь? - кричит Сэм. - Передай кому-нибудь телефон!
Я протянула трубку бармену. Тот поговорил немножко с Сэмом и снова
приложил трубку к моему уху. А оттуда уже голос Джеффа:
- Катя! Катя!.. Мы сейчас приедем за тобой! Три минуты! Всего три ми-
нуты!.. Жди!
Не помню, у кого-то из писателей несколько рассказов - разных по сю-
жетам, но совершенно одинаковых по авантюрно-романтическому складу - за-
канчивались одной и той же фразой: "...они жили долго, счастливо и умер-
ли в один день..."
Мы с Джеффом прожили совсем не долго, всего лишь полтора месяца его
стажировки и еще две недели, которые Сэм выхлопотал для Джеффа у своего
командования.
Но зато - так счастливо, что мне, действительно, иногда хотелось уме-
реть с ним в один день!
Спустя неделю после моего истерического звонка из кафе, Сэм переехал
в казармы американского института военных переводчиков, в комнату, пред-
назначенную для Джеффа, а мы с Джеффом остались на Гер-
цог-Вильгельмштрассе в квартирке Сэма Робинсона.
Это была очень смешная квартира. Вход в спальню был в ней через ван-
ную. Нет, действительно! Вы входили в квартиру и оказывались в прихожей.
С левой стороны - туалет и кухня, с правой - вход в маленькую гостиную.
Перед вами оставалась четвертая дверь. Она прямиком вела в ванную комна-
ту. И ванная оказывалась - проходной! В ней была еще одна дверь - в
спальню. Туда можно было попасть только через ванную. Выйти из спальни -
тоже только пройдя ванную... Что постоянно держало Сэма и всех его деву-
шек в состоянии высокого гигиенического тонуса. Во всяком случае, так
говорил Сэм.
Уже вовсю выводились из Германии советские и американские войска, и
окончание стажировки моего лейтенанта Джеффри Келли должно было совпасть
с окончанием пребывания института военных переводчиков США в Мюнхене. А
так как к обычному учебному процессу теперь добавилась еще и подготовка
к передислокации в Америку, Сэм заявил, что ему - помощнику начальника
курса, - лучше всего оставшиеся полтора-два месяца пожить в расположении
института, ибо, в связи с уходом американцев из Европы, работы навали-
лась такая куча, что не хватает и двадцати четырех часов в сутки!..
Тем более, что за последнее время из его обширного дамского окружения
откристаллизовались три более или менее постоянные девицы со своими
квартирами, без пап и мам, а следовательно, без риска, что в самый не-
подходящий момент кто-то из родителей может войти в комнату и спросить:
"Вам что - чай или кофе?".
"Ауди-80" Сэму тоже совершенно ни к чему! Ему там ездить некуда, а
вот Джеффу машина просто необходима. Пусть этот сукин сын теперь хоть
раз попробует опоздать на занятия! Он, Сэм, не посмотрит, что Джефф его
лучший друг. Он с Джеффа три шкуры спустит! Поэтому он оставляет Джеффу
документы и ключи от машины и все расходы, связанные с содержанием авто-
мобиля. Так что Сэм еще и выгадывал на этом сотни полторы долларов!
И чтобы я не вздумала покупать продукты и сигареты в городских мага-
зинах! У Джеффа теперь есть машина и он будет привозить в дом все, что
нужно, из лавки на территории американской базы. Там это вдвое дешевле!
А он, Сэм, в выходные дни будет приезжать к нам в гости с какой-нибудь
из трех своих постоянных девушек. О'кей?..
А через несколько дней я вышла с гитарой на Мариенплац. Благо от на-
шей квартиры это находилось буквально в трех шагах.
У меня был добротный беэр-шевский и тель-авивский опыт, и я быст-
ренько сообразила, что мне лучше всего не лезть в центр Мариенплац, где
чуть ли не на каждом углу поют на разных языках и играют на гитарах, на
банджо, на скрипках, на флейтах...
Решила остановиться в преддверии Мариенплац, на Кауфингерштрассе, и
вклиниться между китайским фокусником и английским жонглером, который
свои трюки комментировал веселой трепотней.
И фокусник, и жонглер будут стоять со "своими" зрителями: один - мет-
рах в сорока от меня влево к Мариенплац, второй - на таком же расстоянии
вправо, в сторону Штахуса. Наша разножанровость никому из нас не создаст
опасной конкуренции, и негласные законы уличного исполнительства будут
строго соблюдены.
Я тут же нашла себе симпатичное местечко у бывшей августинской церк-
ви, где теперь помещался охотничий музей. Мне почему-то показалось, что
огромный бронзовый кабан, стоящий у входа в музей, должен принести мне
удачу.
Огляделась, привычно разложила гитарный футляр на каменных плитах,
повесила гитару на шею, трижды сплюнула через левое плечо, как говорят
немцы - "той-той-той" - дескать, "ни пуха, ни пера", взяла первый аккорд
и негромко запела:
...Вечером, когда Джефф приехал с занятий, я высыпала перед ним на
стол сто тридцать семь марок мелочью, два бумажных доллара и один метал-
лический рубль (уж не знаю, кто это мне такой сувенир бросил в футляр!)
и гордо сказала:
- Отныне Соединенные Штаты Америки могут быть за тебя совершенно спо-
койны! Я тебя прокормлю, Джеффри Келли.
Он с ужасом уставился на кучу монет и опасливо покачал головой:
- Нет, ты не Катя Гуревич... Ты - Родион Раскольников. Ты убила ста-
руху-процентщицу и ограбила ее! Признавайся, где ты взяла топор?!
Как Сэм Робинсон нам распланировал - так мы и прожили два месяца.
Три раза в неделю, с десяти часов утра и до часу дня, я работала на
Мариенплац. Два раза по официальному разрешению "Бауреферата" и один раз
- контрабандно. Напротив Хауптанхофа - по-нашему, Главного вокзала, на
почте я сдавала всю мелочевку и получала десяти-, двадцати- и пятидеся-
тимарковые бумажки - столько, сколько зарабатывала в этот день: сто -
сто двадцать марок...
Потом я мчалась домой, вылизывала квартиру, перестирывала мелкое ба-
рахлишко Джеффа и начинала заниматься приготовлением обеда из тех про-
дуктов, которые Джефф накануне привозил из "Пиекса" или "Комиссерии" -
своих американских магазинов. Там было все, действительно, в два раза
дешевле. Приготовление обеда занимало минимум времени, но я старалась
как можно дольше растянуть этот процесс. Когда обед был готов, я остав-
ляла все на плите - на малом огне и садилась за английский.
В пять обычно приезжал Джефф. К этому времени я уже висела в окне,
как обезьяна, зацепившись хвостом за лиану, чтобы не пропустить момента
его приезда. Из окна я видела, как Джефф тычется со своим "ауди" в поис-
ках паркинга, и ужасно злилась, когда перед ним кто-нибудь занимал вне-
запно освободившееся место.
А потом был обед... И было столько любви - в тарелке обычных щей, в
примитивных котлетах, в щелканье тостера, в свисте закипающего чайни-
ка!.. Мне вдруг открылось, что можно любить в человеке все! Даже то, что
тебя раньше раздражало в других людях...
Ох, черт подери! Какие это были два месяца!..
Но они прошли. И наступил день, когда Мюнхен устроил торжественные
проводы первых американцев, покидающих Германию. На Мариенплац...
В Мюнхене от Мариенплац - никуда не денешься!
На Мариенплац на большом помосте играл американский военный оркестр.
Американцы были все в военной форме - то, чего мюнхенцы никогда не виде-
ли, потому что в форме американцы ходили только по территории своей ба-
зы. Американцы пели немецкие песни, немцы - а их на Мариенплац собралось
несколько тысяч - горланили американские песни и размахивали транспаран-
тами: "Не уходите!", "Не покидайте нас!".
Тут, конечно, дело было не просто в людских симпатиях. В этих транс-
парантиках был еще и плач о рухнувших надеждах. Как-никак, а масса нем-
цев, которые работали на огромную американскую армию, теряли работу.
Вместе с уходом американцев от немцев уплывали рабочие места, деньги...
А это не Советский Союз, не Россия, где, помню, на каждом заборе объяв-
ление - "Требуются, требуются, требуются..." Здесь никто никому не тре-
буется. Каждый крутится сам, как может. Здесь найти работу - как в лоте-
рею сто тысяч выиграть! Мне рассказывали, что раньше, пока немцы не рас-
чухали, что для них значат американцы в Европе, они все другими лозунга-
ми размахивали: "Американцы - вон из Германии!" И по-человечески их мож-
но было понять... Меня бы тоже тошнило, если бы в моем доме поселился
посторонний мне человек, и я постоянно чувствовала бы его присутствие. А
вот теперь, когда американцы, действительно, стали "...вон из Германии",
