ном на Мариенплац приезжал...
- А чемодан и есть мой реквизит. Я его теперь в одном ресторанчике
оставляю. У меня там кельнерша знакомая появилась, вот она и договори-
лась с хозяином этого кабачка.
- Пять марок хозяину - и все дела, - говорит Нартай. - Зато не надо
его с собой таскать семнадцать километров туда и семнадцать обратно.
- Это вы так далеко живете? - удивилась я.
- Что ты!.. - говорит Эдик. - Разве это далеко? Двадцать пять минут
на С-бане...
- И там два с небольшим километра от станции, - добавляет Нартай и
говорит так строго: - Все! Кончаем чирикать. Поехали. Ты, Екатерина,
держи пакет с харчем, мне давай гитару, а свою сумку - Эдику. Он у нас
лось здоровый!..
Сели в электричку, покатили. Разговорились помаленьку. Оказалось, что
мы с Эдиком в один день в Мюнхен прилетели. Только он из Москвы, а я из
Израиля.
- И на кой тебе черт Израиль нужен был? - спрашивает меня Нартай. -
Чего тебе в Ленинграде не сиделось?!
- А тебе зачем Германия понадобилась? - спрашиваю я его.
- Мне Германия была совершенно ни к чему! Я здесь - случайно.
- А я там была случайно... - отвечаю я ему.
Ну, не вступать же в длинные объяснения, оправдания, споры?
- Хорошо поговорили, содержательно, - смеется Эдик.
Я обращаю внимание на руки Нартая - грязные-прегрязные, какие-то пот-
рескавшиеся, со ссадинами, с чернотой вокруг ногтей.
- Что у тебя с руками?
- Не отмываются.
- А ты с мылом пробовал?
- Довольно старая хохмочка, - говорит Нартай.
- Это руки труженика и пролетария, - вступается за него Эдик. - В ра-
диусе десяти километров от нашего хутора Нартайчик известен, как великий
механик по всем сельхозмашинам и тракторам любой конструкции! Кулибин,
Ползунов, Вестингауз, а также Томас Альва Эдиссон в сравнении с ним -
просто маленькие дети.
...Когда шли уже от станции по лесной тропинке, я сказала Эдику:
- Слушай, ты же неплохо зарабатываешь. Вокруг тебя всегда толпа, ка-
кая мне и не снилась! Неужели ты не можешь заработать на старенький ав-
томобиль? Вы же так далеко живете...
Эдик рассмеялся и сказал загадочную для меня тогда фразу:
- Я тут подрядился было на одно дельце, чтобы заработать на машину,
но в качестве гонорара получил Нартая.
По лесной тропинке Эдик шел впереди, за ним я, за
мною - Нартай. Темень, треск сухих веточек под ногами, луна еле-еле
голубовато посверкивает сквозь кроны деревьев...
- На меня нечего бочку катить, - сказал Нартай. - Я здесь ненадолго.
Так что тебе все равно о машине надо думать... Кстати, не грех бы еще
разок в консульство наведаться. Мы завтра не работаем на Мариенплац?
- Нет.
- Ш[cedilla]н гут! Я тогда завтра с утра возьму твой велосипед и уеду
к Зергельхуберам на озеро. Я им еще на прошлой неделе обещал перебрать
их дизелек на сейнере. А то он у них совсем не тянет. Зергельхубер уже
купил весь ремонтный комплект - вкладыши, поршни, кольца. Лишь бы там
коленчатый вал не пришлось растачивать... Я до обеда там поработаю, а к
трем часам двинем в город. О'кей?
- О'кей, о'кей... - говорит ему Эдик. - А как ты договорился с этим
капиталистом от рыбного промысла?
- Он обещал сто пятьдесят марок.
- А такой ремонт стоит около тысячи. Если не больше.
- Ну, и плевать! Я же по-черному вкалываю, без налогов! И потом, мне
это самому просто в охотку!
- Ох, нерасчетливый ты тип, Сапаргалиев! - вздохнул Эдик. - Не быть
тебе богатым и зажиточным.
- Ты у нас очень расчетливый. Нормальные люди покупают в Кауфмаркте
мясо за шесть марок и живут неделю, горя не знают. А артист Петров поку-
пает скампи в чесночном соусе по десять марок за сто грамм. Знаешь, Ка-
тя, когда Эдька первый раз привез полкило этих скампи в "Китцингер-хоф"
и выставил их на стол вместе с куском копченого угря марок за сорок, на-
ши старики чуть сознание не потеряли! Тетя Наташа, бедная, молитвы шеп-
чет, а дядя Петя от изумления так надрался, что мы его потом полночи от-
качивали!
- Ну, есть грех, есть грех... Люблю я скампи! Но это мой единственный
недостаток, Катя. Скажи ей, Нартай!
- Как же, единственный... Слушай его больше.
И эти два представителя нашего родного российского дурачья - не умею-
щего ни экономить, ни по достоинству оценивать свой труд, ни воспринять
уклады чужой жизни, даже когда они чрезвычайно полезны и разумны, -
вдруг стали мне так симпатичны, что просто комок в горле застрял...
Иду между ними по лесной тропинке, слушаю их трепотню, понимаю, что
они немного передо мной выдрючиваются, а все равно, не могу сдержаться -
слезы так и катятся, так и катятся. Хорошо, что темно и ни черта не вид-
но.
- А эти ваши "дядя Петя" и "тетя Наташа" - они, что, русские? - спра-
шиваю, чтобы не молчать.
- Что ты! - говорит Нартай. - Натуральные немцы. Баварцы...
- Правда, Наташа, когда-то, лет пятьдесят тому назад, была украинкой,
- говорит Эдик. - Но сейчас... Тут Нартай прав - они натуральные бавар-
цы.
Пока я принимала душ, ребята соорудили ужин. Даже с выпивкой.
Спать они меня уложили в комнатке Эдика. Сами улеглись у Нартая, в
пристройке, которую соорудили всего лишь три недели тому назад. Чис-
тенько, уютно...
Я в три секунды отключилась.
Проснулась - ни свет, ни заря. Слышу за стенкой шепот Эдика:
- Да подождет этот твой... Как его?
- Зергельхубер! - шипит Нартай. - Но я же обещал ему...
- Подождет этот Зергельхубер до завтра! Не сдохнет. А то ты сейчас
уедешь, а я, как дурак, буду один со стариками разговаривать. Мало ли
что они подумают... Неохота каким-то козлом выглядеть и девку в дурацкое
положение ставить.
- Тихо ты! Услышит же...
- Да дрыхнет она без задних ног!.. Не уезжай, Нартайчик, прошу тебя.
Останься. Ты же знаешь Наташу! Она губки подожмет и станет смотреть в
сторону. И будет делать вид, что ничего не понимает. За старика-то я не
боюсь. Он свой мужик...
- А ты сразу скажи ей: "Не волнуйтесь, тетя Наташа, мы и за нее будем
вам платить двести марок в месяц. И с троих у вас уже будет получаться -
шестьсот!" А она каждый пфенниг считает... Я уже обещал, что приеду. Он
ждет, понимаешь?
- У тебя телефон его есть?
- Кого?
- Ну, этого... Как его?!
- Зергельхубера?
- Да.
- Есть.
- Ну, пойди к старикам, позвони ему сейчас от них. Скажи: "Эндшульди-
ген зи, битте, герр... Как его?.. Битте, вартен зи бис морген. Хойте их
нихт канн арбайтен. Их бин хойте кранк..." Или еще что-нибудь придумай.
Сходи, позвони. Все-таки вдвоем разговаривать всегда легче... А, Нартай-
чик?
- Ладно... - шипит Нартай. - Черт с тобой. Пойду звонить... А ты не
грохочи здесь, дай ей хоть отоспаться. Она вчера шла по лесу и плакала.
Я видел, просто говорить не хотел.
- Ну вот... А ты собираешься уехать.
- Ладно. Повтори-ка, как мне сказать по-немецки... Погоди! Я лучше
запишу русскими буквами.
И слышу через тоненькую деревянную стенку, как Эдик начинает дикто-
вать Нартаю, что сказать этому Зергельхуберу.
Как они уломали стариков Китцингеров оставить меня пожить в их сарае
- я до сих пор толком не знаю!
Но они умудрились дотолковаться с Наташей и Петером - при том, что
Эдик тогда по-немецки говорил примерно так же, как Наташа по-русски, а
Нартай со старым Петером общался лишь при помощи русских матюгов, техни-
ческой терминологии и откровенной симпатии друг к другу. Когда они в
"Китцингер-хофе" вдвоем - их водой не разольешь! Вот приедете к нам -
сами увидите.
Короче, слышу - ушли... Я вскочила, физиономию ополоснула, собрала
свою сумку, сделала, на всякий случай, "морду лица" - глаза чуть подма-
зала, губы припудрила. И сижу. И жду. И ни одной мысли в голове. Где се-
годня ночевать?.. Как жить дальше?.. Почему Джефф не отвечает?..
Сижу в состоянии какого-то утреннего отупения, и только одно желание
чуть шевелится в башке: вот сейчас снова прилечь, заснуть тихонечко, и
больше уже никогда не просыпаться.
Нет, думаю, не годится. Найдут мой труп в этой каморке - кто вино-
ват?! Сразу же возьмут за шкирку Эдика и Нартая. А они тут ни при чем.
Покойница сама хотела тихого конца... Но ведь это еще доказать надо! У
покойницы не спросишь. "Бедная, бедная девочка... Такая была молодая,
такая красивая... Ну-ка, ну-ка, что нам тут вскрытие покажет?.. Ах, она
была еще и беременна?! Даже на третьем месяце?.." И обвинят ни в чем не
повинных Нартая и Эдика черт-те в чем и сошлют их ни за что, ни про что
в какую-нибудь ихнюю германскую Воркуту лет на десять-пятнадцать...
Нет! Тут сдохнуть я просто не имею права! С моей стороны по отношению
к этим ребятам - это было бы колоссальным свинством.
Часа через полтора приходит Эдик и говорит:
- Пошли.
Я сумку на плечо, гитару в руку, а Эдик мне и говорит:
- Нет, это ты все оставь. Это тебе сейчас ни к чему. Паспорт захвати
на всякий случай. Он у тебя с собой?
- А где же еще? - говорю.
И показываю ему свой паспорт. Он покрутил его в руках и так удивленно
спрашивает:
- Что за паспорт-то?
- Обыкновенный, - говорю. - Израильский.
- У тебя даже паспорт израильский?.. - удивляется Эдик.
- А ты что думал? Что я на экскурсию туда ездила?
- Ну и дела! - говорит Эдик. - Пошли...
Выходим мы из его комнатки и оказываемся в огромном сарае. Я вчера с
вечера, в темноте и не сообразила, где мы. Думала - дом, как дом...
А в этом сарае - чего только нет! И сеялки, и веялки, и...
Батюшки!.. Танк стоит!!! Стоит себе настоящий танк, с пушкой и пуле-
метами, со всякими гусеницами. А я до этого танки только на постаментах
и на картинках видела.
- Ой, - говорю. - Это что же такое?
- Это памятник моему идиотизму, - говорит Эдик. - Пошли!
Я немного очухалась и спрашиваю:
- А мы сейчас куда идем, Эдик?
- Завтракать, - говорит он. - Знакомиться и завтракать.
Вот с тех пор мы вместе и завтракаем...
Обедаем чаще всего в городе. В "Мак-Дональдсе" или "Бюргер-Кинге".
Когда "набрасывают" побольше - в "Виннервальде" или "Нордзее". Там слег-
ка подороже, но вкуснее, разнообразней...
А ужинаем почти всегда в "Китцингер-хофе". Если возвращаемся по-
раньше, то со стариками. Если поздно, когда старики уже спят (а они рано
ложатся), то тогда у меня в "келлере". "Келлер" - это такой подвал под
основным домом. "Подвал" - одно название. На самом деле, это такой низ-
кий-низкий первый этаж по-нашему. Там у них прачечная расположена, и ав-
томатическая система отопления стоит, и так называемая "гастциммер" -
гостевая комната с душем, с горячей водой, с туалетом... Даже кухонька
маленькая с электрической плитой и холодильником. Нам бы в России такие
подвалы!
Там я живу. Петер, правда, поначалу хотел в сарае мне пристроить ком-
натку, рядом с ребятами. Но тут Наташа встала на дыбы! Как это девушка,
да еще беременная, будет жить практически под одной крышей с двумя моло-
дыми мужиками?!
Во-первых, это неприлично. Во-вторых, мало ли что может вдруг понадо-
биться беременной девушке, чего мужикам знать не положено? А в-третьих,
это вполне может не понравиться Джеффу, если он, конечно, когда-нибудь
приедет за своей беременной девушкой...
Так что пусть Катя лучше живет в "келлере" и чувствует себя там хо-
зяйкой, а не стоит по утрам в одной очереди с мужчинами в сарайный туа-
лет. И вообще, женщине не место рядом с танком, трактором и разным желе-
зом!
Тем более что Наташа очень хорошо помнит, как во время войны, когда
немцы взяли их Тетеревку, они с матерью почти в таком же подвале прятали
целую соседскую семью евреев - и старого Арона, и его дочку Цилю - мами-
ну подругу, и Цилиных детей - Мишку и Сонечку.
Конечно, в том подвале не было ни кухни, ни отопления, а "ходить"
по-большому и по-маленькому нужно было в обыкновенное ведро, но ниче-
го... Прекрасно уживались!
