- Семьсот пятьдесят?
- Да.
- Может быть, тебе нужно больше?
- Нет. Только семьсот пятьдесят, - мне хотелось поскорее закончить
этот гнусный разговор и остаться, наконец, одной.
Итиро молча достал из пиджака бумажник, отсчитал семьсот пятьдесят
"зеленых" и положил на стол. Потом вытащил из-под стола свой кейс, с
которым приезжал ко мне на "хату" из гостиницы, положил его на колени,
открыл и достал оттуда очень красивые часы, усыпанные маленькими
алмазиками. И протянул их мне.
- Я все-таки рискую тебе подарить на память вот эти часы. Это
последняя модель для очень состоятельных женщин. Гордость японии.
Я не слышала, как сигналила Кисуля с улицы, как они с Гулливером
открыли дверь своим ключом, не слышала, как они вошли в квартиру.
В комнате на всю катушку гремел "Шарп", а я лежала в горячей ванне со
стаканом чистого виски в руке и приканчивала стоявшую рядом бутылку.
Я уже совсем плохо соображала, и поэтому, когда в дверях ванной
появились Гулливер и Кисуля с теннисными ракетками в руках, свеженькие,
еще не утратившие здорового возбуждения от игры на корте, от хорошей
погоды, от общения с нормальными людьми, я только смогла приветственно
поднять стакан и, глупо ухмыляясь, сделать глоток в их честь.
- Так-с... Это уже что-то новое, - сказала Кисуля.
- Семьсот пятьдесят баксов... - Еле выговорила я заплетающимся
языком. - Там... В кухне. На столе. Я их даже не трогала...
Гулливер оттолкнула Кисулю, влетела в ванную и вырвала у меня из рук
стакан. Она выплеснула его в унитаз и туда же отправила остатки виски из
бутылки. И остервенело стала вытаскивать меня из воды. Но в этом я ей
помочь уже не могла...
- Жри, кретинка! - Орала Гулливер и совала мне в нос яичницу. - Жри,
идиотка!.. Алкоголичка! Пей кофе сейчас же!.. Ну надо же?! То она, как
целка-недотрога, капли в рот не берет, а то вдруг нажралась ни с того ни с
сего, как ханыга. Ешь!
Кисуля сидела в кухне напротив меня, на том самом месте, где утром
пил чай с крекерами итиро кэнеда. Перед Кисулей лежали доллары и рубли,
плоский электронный калькулятор, шариковая ручка и клочок бумаги.
- Ты просто обязана хоть что-нибудь съесть, - повторила Кисуля и
взялась за карандаш.
Я сидела за столом, завернутая в махровую простыню, и меня трясло.
Гулливер чуть не насильно впихнула в меня кусок яичницы, и мне тут же
стало плохо. Я замычала, пошатываясь, встала из-за стола. Симка подхватила
меня и потащила к унитазу. Меня вырвало.
- Очень хорошо! - Кричала из кухни Кисуля. - Пусть травит, пусть
травит!.. И рожу ей холодной водой умой, Симка!
Когда я совсем пришла в себя и ко мне вернулась способность
соображать и двигаться, Кисуля пододвинула ко мне пачку советских денег и
сказала:
- Забирай бабки. Здесь ровно две штуки.
- Что?!
- Ну, две тысячи рублей. Смотри... - Она показала мне клочок бумажки.
- Семьсот пятьдесят зеленых по три рубля - это две тысячи двести
пятьдесят? Минус двести пятьдесят за "хату". Остается ровно две тысячи.
- Но почему по три, а не по четыре, как обычно?!
- Не хочешь - ищи валютчиков, сдавай сама.
Симка смотрела в окно, покуривала, пускала дым на улицу.
- Но мне же необходимо три тысячи... - Растерялась я.
- Ты же сама говорила, что у тебя еще есть полторы дома. Вот и добавь
тысячу из своих. Будет ровно три, - посоветовала Кисуля.
- Интересное кино... Что же ты меня так по-черному закладываешь,
Кисуля?
- А ты хочешь, чтобы я у тебя взяла по четыре и отдала бы их по
четыре? Это бульон из-под яиц. Ты будешь здесь косая в ванне плавать, а я
свою шею подставлять?..
- Не ссорьтесь, девочки, - прервала ее Гулливер. - Бардак - он и есть
бардак. Когда в стране официально действуют шесть единиц денежной системы
- сам черт ногу сломит. Я лично думаю - все из-за этого.
- Какие еще "шесть единиц"? - Не поняла я.
- А считай! Рубли, которые ты получаешь на работе, - раз, чеки
внешторгбанка, бывшие сертификаты, - два, инвалютный рубль для расчета с
соцстранами - три, инвалютный рубль для капстран - четыре, чеки серии "Д"
для "Березки" - пять, боны для моряков загранплавания - шесть!
- Но я-то тут при чем, девки?!
- Короче - берешь бабки? - Усмехнулась Кисуля, чиркнула зажигалкой и
сожгла бумажку с денежными расчетами.
- Куда денешься...
- Правильно, - похвалила меня Кисуля. - Теперь, девки, нужно точно, в
деталях продумать всю операцию: папаша - деньги - нотариус. Чтобы он
Татьянку не напарил. У меня такое предложение...
Подъезжая с отцом в такси к нотариальной конторе, я еще издалека
увидела, как Гулливер в нетерпении выплясывает около машины Кисули.
- Давай быстрее! - Закричала она мне. - Уже двух человек пропустили!..
Она буквально вытащила отца из такси:
- Давай, батя, шевели ногами!
На какое-то мгновение мне его стало безумно жалко, но тут он
испуганно зашептал:
- Деньги... Деньги вперед!.. - И я перестала его жалеть.
Сунула ему конверт с тремя тысячами и поволокла к дверям.
- Посчитать бы надо... - Задыхался отец, на ходу пытаясь заглянуть в
конверт.
- Не боись, папуля! - Зло сказала ему Гулливер. - Не в церкви - не
обманут. Шевели ножонками...
В помещении нотариальной конторы была дикая очередь. Кисуля стояла во
главе очереди у самой двери нотариуса и махала нам руками:
- Сюда, Танька! Быстрее!.. - Она пихнула мне приготовленные бумаги: -
все уже отпечатано. Двигай!
Я пропустила отца вперед, вошла в кабинет нотариусов и в последний
момент услышала сзади старушечий голос:
- Чего же они без очереди-то?..
И в ответ - два хамских, базарных голоса Кисули и Гулливера:
- Кто "без очереди"?! Кто "без очереди"?! Совсем ослепла, карга
старая? Ну, дает бабуля!..
Когда мы с отцом вышли из нотариальной конторы, Кисуля протирала
лобовое стекло своей "семерки", а Симка сидела впереди, выставив свои
длинные красивые ноги наружу.
- Порядок? - Крикнула мне Кисуля.
Я помахала бумажкой со штампом и печатью.
- Садись, - Гулливер открыла мне заднюю дверцу, а Кисуля села за
руль.
Отец все еще сжимал в руках конверт с деньгами и жалко смотрел на
меня. Потом всхлипнул и произнес дрожащими губами:
- Доченька...
Я ничего не ответила и села в машину.
- Будь здоров, батя! - Крикнула ему Симка и захлопнула дверцу.
- Не кашляй! - Добавила безжалостная Кисуля.
И мы поехали. Я обернулась и увидела, как он открыл конверт и,
озираясь по сторонам, пересчитывал деньги...
Глубоко проминая рыхлый сверкающий снег, к дому номер тридцать два
медленно подполз совтрансавтовский грузовик "вольво" с громадным фургоном
- АВЕ 51-15.
Из высокой кабины в сугроб выпрыгнул водитель в свитере и лыжной
шапочке. На мгновение замер, прислушался и оглянулся на наш дом. На наши
окна.
Я могу поклясться, что он обернулся именно на наш дом. И хотя окна по
зиме у нас были заклеены, но форточки в кухне и комнате распахнуты, и на
улице, наверняка, было слышно, как мы все замечательно пели старую
грустную песню про хас-булата.
Пели все сидящие за столом. Даже Лялькин отец, который успел загодя
нахвататься коньячку и теперь был почти в полном отключе, и то пел!.. Пела
тетя Тоня - Лялькина мать, прекрасно пели Кисуля и Гулливер... Низким,
хрипловатым контральто удивительно пела Зинка Мелейко... С глазами,
полными слез, пела моя любимая мама. Держась под столом за руки, пели
Лялька с нашим молодым доктором володей. Откуда они-то знают эти слова?..
И я с ними пела. Несмотря на полное отсутствие слуха. Пела и
поглядывала в окно на наши девяти- и пятиэтажные уродливые блочные
домишки, на узкие обледенелые проезды между ними, на новостроечный
квартал, ставший мне таким родным - моим домом, моей родиной...
А потом я увидела, что мама уже плачет почти в открытую. Этого я не
смогла перенести. Я взяла ее за руку, подняла и бодренько сказала:
- А ну, мамуля, помоги мне сладкий стол приготовить.
Я втащила ее в нашу пятиметровую кухоньку, усадила и дала в руки нож:
- Режь наполеон, мам. А я разложу пирожные и сделаю кофе.
- Может, кто-нибудь чаю захочет, - глотая слезы, сказала мама.
- И чай заварю.
Мы стали работать в четыре руки. Силы мои были уже на исходе и больше
всего я боялась, что мама сейчас скажет: "Не уезжай от меня, деточка".
- Не уезжай от меня, деточка, - сказала мама.
Боже мой, как я боялась именно этой фразы!
- Я не от тебя уезжаю, ма. Я от себя уезжаю.
А из комнаты неслось:
Под чинарой младой
Мы сидели вдвоем...
- Я должна, должна переменить обстановку, мамуля. Иначе в один
прекрасный день все полетит вверх тормашками. Я столько лет...
- Останься. Я помогу тебе.
- Не смеши меня, ма.
В дверях кухни возникла Кисуля:
- Помочь, девушки?
- Нет! Иди, садись за стол. Мы сейчас...
Кисуля исчезла, а я честно сказала маме:
- Жить в постоянном вранье... Слышим одно. Видим другое... Я лгу. Ты
знаешь, что я лгу. Я знаю, что ты знаешь... Но я продолжаю, лгать, а ты
делаешь вид, что мне веришь! Что само по себе тоже ложь... И так повсюду.
Во всем. Надоело!..
- Деточка! Но это же все зависит от нас самих...
- Да перестань ты! Ни хрена от нас не зависит! Цепляемся за идею,
которой в обед - сто лет, и врем, врем!
- Но первоначально-то идея была прекрасна!
- Зато сколько сейчас на ней дырок, дерьма всякого?! А мы все делаем
вид, что она у нас чистая и непорочная! Ты, небось, до сих пор веришь, что
дедушку в сорок восьмом за дело шлепнули? Хотя у него орденов было от
глотки до причинного места!
- Я была ребенком... Мы верили, Таня...
- А потом? - Я вдруг перестала жалеть маму.
- И потом. Таня, без веры жить нельзя. Это грех, Таня, - неожиданно
твердо сказала мама.
- Вы-то во всех верили! То в одного, то в другого, то в третьего!
Пока вас жареный петух в задницу не клюнет... Как в песне: "А в октябре
его маненечко того, и тут всю правду мы узнали про него..." Так, да?
- Но дедушку потом реабилитировали! Значит...
- Посмертно! Посмертно, мама. Это ты, надеюсь, помнишь? А потом, что
за ерунда собачья, когда ресторанный халдей или водила таксярника
официально... Официально, мама!.. Зарабатывает вдвое больше учителя,
инженера, доктора?! Да еще и украдет черт-те сколько. Не хочу! Хватит.
- Тем более, - сказала мама, - уезжать из своей страны, когда она в
таком состоянии, - это тоже грех! Когда куприн и вертинский вернулись на
родину, они до конца жизни свою эмиграцию считали трагической ошибкой...
- Сравнила!.. Если бы они прошли мое оформление на выезд, я еще не
знаю - вернулись бы они или нет...
И тут я услышала, как в комнате закричала Лялька:
- Тихо! Телефон!.. Междугородная!!!
Надрывался непрерывный телефонный звонок. Я пулей влетела в комнату и
схватила трубку:
- Алло! Да! Я мадам Ларссон. Да!.. - Сказала всем: - Швеция.
Стокгольм...
И снова закричала в телефон:
- Да, Эдик! Все в порядке!.. Уже такси заказали! Да! Не волнуйся!
Тебе все передают огромный привет... И мама тебя целует! Что? И я,
конечно!.. Хорошо! Хорошо, говорю! Я все поняла! Целую. Жди!
Я бросила трубку и почувствовала себя неловко за краткость общения с
мужем. Хотя разговор прекратила не я.
- Там эти телефонные разговоры стоят уйму денег! Гораздо дороже, чем
у нас...
Опять зазвонил телефон. Я снова подняла трубку:
