Владимир Кунин
Киноповести
Чокнутые
Трое на шоссе
ИНТЕРДЕВОЧКА
Чокнутые
киноповесть
В тридцатых годах прошлого столетия в Вене, рядом с собором Cвятого
Стефана, существовал польский кабачок "Корчма Краковска".
Было раннее-раннее утро. У входа в еще закрытый кабачок стоял снаря-
женный к дальнему путешествию фиакр. На козлах дремал кучер.
Внутри кабачка, по обе стороны буфетной стойки, со стаканами в руках
стояли Адам Ципровски - шестидесятилетний хозяин "Корчмы Краковской" и
сорокалетний Отто Франц фон Герстнер в дорожном костюме. Он прихлебывал
вино и говорил Адаму:
- Я отказался от места профессора в Праге, Адам... Я объездил Англию,
Швейцарию, Францию, Бельгию и понял, что по-настоящему как инженер я
смогу реализовать себя только в России! В стране, где есть спасительное
самодержавие, а не наша слюнтяйская западная парламентская система... И
если я представлю русскому императору проект железных дорог, соединяющих
Черное море с Каспийским, а Балтийское с Белым, - у него голова закру-
жится от счастья! Только в России талантливый иностранец может добиться
свободы творчества, славы и денег! Прозит!
Герстнер приподнял стакан.
- Прозит, - Ципровски тоже поднял стакан. - Может быть, вы и правы.
Но жить в чужой стране... Я - поляк, проживающий в Австрии. Я десять лет
прослужил во французской армии. Я не погиб под Смоленском и умудрился
остаться в живых при Бородино. Я восемь лет прожил в русском плену! У
меня до сих пор есть одно маленькое дельце в России, с которого я по сей
день имею небольшой дивиденд. За тот год, что я занимался с вами русским
языком, я очень привязался к вам, и мне было бы жалко...
- Я тоже искренне полюбил вас, Адам. Но в Австрии меня ничто не удер-
живает. Я ведь даже не австриец Отто Франц фон и так далее. Я чех. Анто-
нин Франтишек.
- Господин Герстнер! По тому, как вы быстро усвоили русский язык, я
это понял еще полгода назад. Тем более что я тоже не очень-то Адам Цип-
ровски. Уже если говорить честно, то я скорее Арон Циперович. Но вы же
понимаете, в какое время и в какой стране мы живем...
Циперович посмотрел на часы:
- Идемте, мне скоро открывать заведение. И вам пора уже ехать, безум-
ный вы человек...
Хромая, Циперович повел Герстнера к выходу. У фиакра сказал:
- Учтите, Антонин, там вам будет очень нелегко. Россия - страна бес-
конечных и бесполезных формальностей.
- Не пугайте меня, Арон. Эта поездка должна стать делом всей моей ос-
тавшейся жизни. Прощайте!
- Да поможет вам бог, - печально проговорил Арон.
Как только запыленный фиакр Герстнера пересек русскую границу, он тут
же некрасиво и неловко заскакал по выбоинам и ухабам. Изящная конструк-
ция экипажа угрожающе трещала при каждом подскоке, и когда потрясенные
австрийские лошади встали, произошло маленькое чудо: что-то в фиакре
лопнуло с томительным стоном и он, уже стоявший без движения, развалился
на мельчайшие части, погребая под своими обломками Герстнера, его багаж
и берейтора со щегольским шамберьером!
А из слухового чердачного окна постоялого двора за всем этим наблюдал
в подзорную трубу тайный агент Третьего жандармского отделения Тихон
Зайцев...
В Петербурге, на Крестовском острове, в загородной резиденции князя
Меншикова шло экстренное совещание.
- Я пригласил вас, господа, чтобы сообщить вам пренеприятное извес-
тие, - сказал светлейший князь Меншиков собравшимся у него в кабинете
князю Воронцову-Дашкову и графам Бутурлину, Татищеву и Потоцкому. - Один
из наших компаньонов, тайно сотрудничающий с Третьим отделением...
Тут светлейший углядел, как Воронцов-Дашков поморщился.
Не извольте морщиться, князюшка! И почитайте за благо, что мы сегодня
имеем информацию, которая завтра бы могла свалиться нам как снег на го-
лову!.. Так вот, граф Бенкендорф получил шифровку из Вены: к нам едет
австрийский инженер Отто Франц фон Герстнер. Он же чех Антонин Франти-
шек. Без всякого "фон", фамилия та же. Он намерен представить государю
проект устройства в России железных дорог и передвижения по оным при по-
мощи паровых машин.
- Кошмар! - Все, кроме Потоцкого, были потрясены сообщением.
- Александр Христофорович, правда, распорядился установить за ним не-
усыпное наблюдение, но, как вы понимаете, из соображений чисто полити-
ческих. Мы же со своей стороны...
- А нам-то что? - беззаботно удивился Потоцкий.
- Нам?! - возмутился Меншиков. - Да наше с вами акционерное общество
почтовых колясок и дилижансов имеет от извозного промысла более ста мил-
лионов рублей в год! И железные дороги Герстнера попросту лишат нас это-
го дохода! Это вы можете понять, граф?!
- Если разорятся владельцы постоялых дворов - с кого вы будете полу-
чать отчисления? - спросил Бутурлин.
- Боже мой... Погибнут мои конные заводы!.. Овес и сено катастрофи-
чески упадут в цене... - вздохнул Воронцов-Дашков.
- Да что там овес! Вылетят в трубу все придорожные питейные заведе-
ния! Трезвость станет нормой жизни, и мы только на этом потеряем миллио-
нов пятьдесят!.. - ужаснулся Татищев. - А его величество так падок до
всяких новшеств!
- Австрийца нельзя допускать до государя ни в коем случае! - вскричал
Татищев.
- Правильно! - сказал светлейший. - Мы должны купить Герстнера. Ку-
пить и отправить его с полдороги обратно в Австрию с деньгами, ради ко-
торых он наверняка и прибыл в Россию! Это единственный способ сохранить
доходы нашего акционерного общества. Так что придется раскошеливаться,
господа!
- Я готов. - Потоцкий выложил на стол банкнот.
- Что это? - брезгливо спросил светлейший.
- Сто рублей!
- Щедрость графа не уступает его уму, - заметил Татищев.
- Сто тысяч надо собрать!!! - заорал Меншиков на Потоцкого. - И эти
деньги Герстнеру повезете вы, граф! Сегодня же! Сейчас же!.. Вы помчи-
тесь ему навстречу, вручите ему деньги и объявите наши условия! И прос-
ледите за его возвращением!..
Застряла пролетка Герстнера в непролазной грязи. Да не одна, десятка
полтора - и телеги с грузами, и коляски, и дилижансы... Крики, ругань,
ржание лошадей! Где мужик? Где барин?..
По колено в грязи, Герстнеру помогает толкать пролетку молодой чело-
век очень даже приятной наружности.
- Эй, как тебя?!.. Погоняй, сукин кот! Заснул? - кричит он кучеру и
командует Герстнеру: - Поднавались!.. Не имею чести...
- Отто Франц Герстнер. Инженер... - задыхается Герстнер.
Молодой человек, по уши в грязи, хрипит от натуги:
- Отставной корнет Кирюхин Родион Иванович.
- Очень приятно... - любезно сипит грязный Герстнер.
Упрямо ползет пролетка по раскисшей колее. А внутри с босыми ногами
сидят Герстнер и Родион Иванович - отогреваются при помощи дорожного
штофа.
Герстнер распаковал баул, показывает Родиону Ивановичу изображения
паровоза Стефенсона, чертежи вагонов, профили железных шин, по которым
все это должно двигаться. Родион Иванович в восторге:
- Боже мой! Антон Францевич! Да я всю жизнь мечтал о таком деле! Да я
из кожи вылезу!.. Наизнанку вывернусь!.. Это же грандиозная идея!!!
Схватил двумя руками гравюру с паровозом, впился в Герстнера горящим
глазом, сказал торжественно, словно присягу принял:
- Вы без меня, Антон Францевич, здесь пропадете. А я клянусъ вам слу-
жить верой и правдой во благо России-матушки, для ее процветания и прог-
ресса.
Истово перекрестился и поцеловал гравюру будто икону...
Карета графа Потоцкого с лакеем на запятках катила по дороге.
В карете граф открыл ларец, оглядел толстую пачку ассигнаций в сто
тысяч рублей, вынул из ларца добрую треть и спрятал ее в задний карман
камзола...
Уютно закопавшись в придорожный стог, Тихон Зайцев проследил за про-
леткой Герстнера и Кирюхина в подзорную трубу, вынул бумагу, чернильни-
цу, гусиные перья и стал писать донесение:
"Сикретно, Его сиятельству графу Александру Христофоровичу Бенкендор-
фу. Сего дни, апреля девятого числа в екипаж господина Герстнера помес-
тился отставной корнет Кирюхин Родион сын Иванов двадцати шести лет от
роду. По части благонадежности упомянутого Кирюхина..."
Герстнер и Родион Иванович обедали в придорожном трактире.
Неподалеку, за угловым столиком, Тихон хлебал щи, слушал.
- Шестнадцатилетний корнет... Мальчишеский восторг! Подъем чувств! -
говорил Родион Иванович. - "Души прекрасные порывы..." Долой! Ура!..
"Свобода нас встретит радостно у входа..."
- 0, вы поэт, - вежливо заметил Герстнер.
- Это не я. А как начали вешать за эту "свободу", как погнали в
тюрьмы да в Сибирь... До смерти перепугался! Счастье, что меня тогда по
малолетству не сослали, не вздернули. И понял я - кого "долой"? Какая
"свобода"'? Сиди и не чирикай. Разве в этом государстве можно что-ни-
будь... Да она тебя, как клопа, по стенке размажет!..
- Ах, Родион Иванович...
- Просто Родик.
- Ах, Родик! Как я вам сочувствую!
Но Родик успокоительно подмигнул ему:
- Отдышался, огляделся... Батюшки! А ведь государство тоже не без
слабостей!.. И оказалось, что если эти слабости обратить в свою ма-
ленькую пользу - и у нас можно жить очень припеваючи! - Чем же вы сейчас
занимаетесь, Родик? - спросил Герстнер. - Путешествую, как видите. Ску-
паю мертвые души, исключительно для положения в обществе. Чтобы иметь
достойное реноме. Изредка в провинции принимают за ревизора... Время от
времени представляюсь внебрачным сыном великого полководца Голенище-
ва-Кутузова... Сюжеты из собственной жизни за умеренную плату уступаю
многим литераторам. Посредничаю... Но все в пределах правил. В рамках
государственных законов, кои необходимо знать досконально!
К трактиру подкатила карета Потоцкого. Граф вышел из кареты, прижимая
ларец к толстенькому животику. Навстречу богатому господину выскочил
трактирщик. Граф что-то спросил у него. Трактирщик сразу провел его
внутрь заведения и указал на столик Герстнера и Родика.
Зайцев насторожился, вытянул шею...
Карета ждала Потоцкого у самых дверей трактира. Лакей услужливо дер-
жал дверцу кареты распахнутой.
И тогда раздался голос секретного агента Тихона Зайцева:
- "Секретно. Его высокопревосходительству графу Александру Христофо-
ровичу Бенкендорфу. Настоящим имею сообщить, что в пути господина
Герстнера посетили их сиятельство граф Потоцкий. Имели непродолжительную
беседу. В суть оной беседы проникнуть не удалось, кроме как наблюдал
проводы их сиятельства..."
С треском распахнулись трактирные двери, и Потоцкий, вместе с ларцом,
по воздуху влетел из трактира прямо в собственную карету с такой силой,
что пролетел ее насквозь и выпал на проезжий тракт через противоположную
дверцу.
Встал, отряхнулся и, как ни в чем не бывало, светски раскланялся с
проезжавшей мимо дамой. Потом влез в карету и крикнул:
- Трогай!
В карете граф вытащил из заднего кармана заначку тысяч в тридцать и с
великим сожалением вернул ее в ларец...
Дорогу пересекала быстрая неширокая речушка. Через нее было перекину-
то некое строение, напоминающее мост. На берегу у моста стоял шалаш. У
шалаша человек могучего телосложения доил грязную козу диковатого вида.
Рядом лежали два мельничных жернова, соединенные длинным железным ломом.
Но вот гигант услышал скрип колес, чавканье лошадиных копыт, вскрики-
вание ямщика и сказал козе:
- Вот, Фрося, и наш рупь едет. Надо размяться.
Он встал, присел пару раз, легко выжал над головой чудовищную штангу
из жерновов и отхлебнул козьего молока.
Из-за поворота показалась пролетка Герстнера и Родика. У моста ямщик
осадил лошадей.
- Что встали? - поинтересовался Родик.
- Дальше никак, барин. Дальше - рупь, - пояснил ямщик и крикнул: -
Эй, Федор!
- Чаво?
- Не видишь "чаво"? Это, ваши благородия, Федор. При мосте живет и
при [cedilla]м кормится. Потому как без его ни в жисть не проехать.
