Не открылась ни одна дверь. День... Лето... Да и поздно уже было.
Мама лежала с полуоткрытыми глазами. Вокруг рта и на подбородке
застыла серо-зеленая пена - такая характерная для смерти от удушья.
- Помогите... - Прошептал Козел и опустился на колени рядом с моей
мамой.
И не было в его голосе никакой приблатненной хрипотцы, взрословатой
уличной наглости. Не стало лидера опасной дворовой кодлы, которая шарашит
по ночам машины, портит девчонок в подвалах и волчьей стаей готова дать
отпор любому взрослому сильному мужику.
Около мертвой, худенькой, пожилой моей мамы сидел испуганный
пятнадцатилетний мальчик, и тело его сотрясалось от рыданий и ужаса,
потому что он впервые в своей жизни собственными глазами увидел, как
выглядит смерть человека.
А я, мерзкая, зажравшаяся тварь, сидела в своем собственном
двухэтажном доме, всего в полутора часах полета от Ленинграда, слушала,
как барабанит по крыше и окнам густой летний дождь, и ничего об этом не
знала! Ничего!..
Когда раздался входной звонок, я выглянула в окно и сквозь сумерки
наступавшего вечера и струи воды, заливавшие стекло, увидела у нашего
заборчика маленькую машинку салемского почтового отделения, а у калитки
знакомого почтальона - уолтера Меллера.
Я нажала кнопку дистанционного управления калиткой, она распахнулась
и Меллер прошел к дому. Я выскочила ему навстречу.
- Добрый вечер, фру Ларссон, - улыбнулся Меллер. - Вам телеграмма. Из
россии.
- Спасибо большое, господин Меллер, спасибо... - Встревожилась я и
дала уолтеру несколько крон.
Меллер раскланялся, а я тут же, не входя в дом, развернула
телеграмму. Там латинскими буквами были написаны русские слова: "Прилетай.
Матери плохо. Козел".
Передо мной лежал шведский телефонный справочник.
Впервые за полтора года моего пребывания за границей я обращалась к
официальному представителю советского союза.
- Здравствуйте! Это представитель советского аэрофлота? С вами
говорит Татьяна Николаевна Зайцева - советская гражданка... То есть
вообще-то сейчас я - Ларссон... Я здесь у вас, в Швеции, замужем...
Извините. У меня рейс в Ленинград только в конце месяца, а мне нужно
улететь сегодня. Сейчас же... Нет, билет на самолет компании САС. У меня
телеграмма... Только получила. "Прилетай. Матери плохо..." Он зря не
пошлет такую телеграмму. Ну, пожалуйста! И потом у меня в союзе еще есть
одно дело... Очень важное! Может быть, государственное. Там человека
оклеветали. И только я смогу... Что вы! Успею, успею! Я на машине...
Спасибо! Спасибо вам большое!
Я бросила телефонную трубку и стала истерически собирать первые
попавшиеся вещи.
- Матери плохо, Фрося! - Бормотала я. - Матери плохо... Мы должны
улететь! Мы с тобой не имеем права...
Через десять минут я сволокла вниз, в гараж, две огромные неподъемные
сумки, запихала их в свою "вольвочку" и выгнала ее из гаража. Заперев все
двери дома, я усадила Фросю в машину, открыла выездные ворота нашего
участка и закричала через дорогу:
- Фру хельстрем! Фру хельстрем!..
Моя соседка выбежала из своего домика в прозрачном плаще с зонтиком
над головой:
- Что случилось, фру Ларссон?
Я протянула ей ключи от дома и сказала:
- Фру хельстрем! Я теперь знаю, что по шведским понятиям нехорошо
одалживать соль у соседей. Неприлично. Но ключи от дома вы не могли бы
передать моему мужу? Это не будет выглядеть очень непристойным? Машину я
оставлю в аэропорту.
- Конечно, фру Ларссон, конечно. Хотя, если бы вы позвонили мне по
телефону, чтобы я вышла к калитке, вам не пришлось бы кричать на всю
улицу.
- Верно! В следующий раз я обязательно так и сделаю. До свидания, фру
хельстрем!
- Счастливой дороги, фру Ларссон.
От моего дома до стокгольмского аэропорта - рукой подать. Километров
тридцать. Не больше.
Я гнала свою "вольвочку" сквозь сумеречный вечерний дождь, и мокрый
асфальт выматывающе удваивал свет встречных машин.
- Пусть!.. Пусть посадят... Но пусть и разберутся! На то у них и
власть в руках, и законы! - Кричала я Фросе и шла на обгон грузовика. - Не
звери же - люди! "Какие две с половиной тысячи?" - Скажу я им. Откуда?!
Мне в "спецуре" даже всегда верили! А это вам не хухры-мухры!.. Это отдел
управления уголовного розыска при ленгорисполкоме! И меня там все знали! И
любой вам скажет, что я никогда не вру... Да, были семьсот пятьдесят
баксов, которые мне подарил один японец. Так еще нужно доказать, что я их
продала!..
Ах, как слепят фары встречных автомобилей!.. Как бликует асфальт.
Черт подери!.. И эта кляча впереди тащится, как мокрица!..
- Ну, подвинься, идиот! Прими правее... Не видишь меня, что ли?
Тупица! Опоздаю же! Ну, слава богу, дошло!..
Я снова выскакиваю на полосу встречного движения и обгоняю рейсовый
автобус седертелье - стокгольм. Меня слегка заносит на мокром асфальте, но
я с честью выхожу из заноса и, не снижая скорости, продолжаю эту гонку...
- И потом, Фрося, кто знает, что я прилечу именно сегодня? Кто? Можно
подумать, что менты меня там ждут круглые сутки. Не смешите меня! Если и
заметут, то не раньше, чем дня через три-четыре. И если в симке осталась
хоть капля совести... И потом - когда это было? Полтора года тому назад!
Да в гробу я вас всех видела! Докажите! Ах, вам Кисуля налепила горбатого,
так вот вы с ней и разбирайтесь, а мне ваши заморочки до лампочки!.. Я к
маме приехала!.. К своей маме...
Снова передо мной болтается чья-то колымага. Я сигналю, мигаю дальним
светом - хоть бы хны! Тогда я объезжаю ее на большой скорости и чуть не
сталкиваюсь лоб в лоб с какой-то сволочью... Хорошо, что он во-время
слетел на обочину!
- Ах, Эдика жалко, Фрося... Как жалко Эдика! Просто до слез.
Только-только начал становиться нормальным человеком!.. И вот на тебе...
Господи! Как же это так получается - я всех люблю, а все из-за меня
несчастливы...
Я почувствовала, что действительно начинаю плакать. Слезы застилают
мне глаза, и это очень мешает вести машину. И дождь, и слезы. Черт знает
что!..
- Но должен же он понять, что мне необходимо увидеть маму?! Это у них
там одни отношения с родителями, а мы - русские - на это дело смотрим
совсем иначе... Если есть мать - ее нужно видеть как можно чаще! Тогда все
остальное - ни хрена не страшно. И пусть меня даже в аэропорту арестуют -
я скажу: "Извините, но если вы нормальные люди, вы должны меня хоть на
сутки отпустить к маме. Я летела к ней и обязательно должна ее увидеть..."
Я снова пошла на обгон, но в эту секунду откуда ни возьмись передо
мной возникла какая-то громадина с жуткими фарами!
Бешеный слепящий свет ударил меня по глазам... Я перестала что-либо
видеть перед собой и попыталась затормозить. Но меня развернуло на мокром
жирном асфальте, и последнее, что я услышала и почувствовала, это
отвратительный скрежет, удар... И полет!..
Я летела в черную высь и беззвучно кричала: "Мамочка!.. Мамочка!..
Мамочка!.."
КУВЫРКАЯСЬ ЧЕРЕЗ КРЫШУ, НЕБОЛЬШОЙ АВТОМОБИЛЬЧИК "ВОЛЬВО-343"
ПЕРЕЛЕТЕЛ ПОЛОСУ ВСТРЕЧНОГО ДВИЖЕНИЯ, ПРОРВАЛ МЕТАЛЛИЧЕСКУЮ СЕТКУ
ДОРОЖНОГО ОГРАЖДЕНИЯ И УДАРИЛСЯ В ЧЕТЫРЕ БЕТОННЫХ СТОЛБА, НА КОТОРЫХ БЫЛА
УКРЕПЛЕНА ОСВЕЩЕННАЯ РЕКЛАМА АВТОЗАПРАВОЧНЫХ СТАНЦИЙ "ГУЛЬФ".
УДАР БЫЛ СТОЛЬ СИЛЕН, ЧТО ДВА СТОЛБА РУХНУЛИ, ОСВЕЩЕНИЕ ЗАИСКРИЛО И
ПОГАСЛО, А ИСКОРЕЖЕННЫЙ МАЛЕНЬКИЙ "ВОЛЬВО-343" ВЗОРВАЛСЯ И ЯРКО ЗАПЫЛАЛ В
ПРИДОРОЖНЫХ ВЕЧЕРНИХ СУМЕРКАХ...
Теплой белой ночью через сонный Ленинград, сквозь разведенные мосты с
плывущими в бледном небе фонарными столбами и вздыбленными трамвайными
рельсами, небольшой буксир тащил по неве огромную баржу с чисто промытым
желтым песком.
Медленно двигался этот песчаный островок с берегами, грубо
очерченными металлом бортов, - уплывали назад знаменитые набережные,
умоляя "не бросать якорей"...
...Прозрачная решетка летнего сада...
...Дома из разных времен и эпох...
...И громадная интуристовская гостиница с уснувшими на пандусе
автомобилями...
На пятнадцатом гостиничном этаже еще работал ночной валютный бар для
иностранцев.
Напротив входа, за маленьким столиком с двумя пожилыми англичанами
сидела роскошная Сима-Гулливер в полной боевой раскраске. Внимательно
слушала, легко смеялась, умно смотрела... Мечта, а не женщина!
Но вот, как бы случайно, она бросила взгляд на вход в бар, и лицо ее
озарилось улыбкой.
В дверях бара, приветственно подняв руку, стояла поразительно
красивая Лялька.
Она была одета элегантно и дорого - с той легкой долей четко
продуманной вульгарности, которая воспринимается не как отсутствие вкуса,
а как знак профессионализма.
- Хэлло, джентльмены!.. - Сказала Лялька.
