Николаевна. Давай выпьем это твое вонючее пойло за то, что ты еще троих
детей настрогал, а кормить их не научился, чтобы хоть под конец твоей
никчемной жизни они выросли нормальными ребятами, а твоя жена поправилась
бы!
Я выпила, а он снова стал плакать.
- Пей! - Сказала я. - Сам же хотел выпить. Какая тебе разница за что
пить?
Он испугался и выпил. Судорожно вздохнул, поднял на меня полные слез
глаза, проговорил трясущимися губами:
- Что же это вы все такие жестокие?..
- С волками жить... - Сказала я. - Давай, одевайся. Поехали к
нотариусу.
- Зачем?
- То есть как "зачем"?! Чтобы ты там заявил, что против моего выезда
не возражаешь и материальных претензий ко мне не имеешь!
Я увидела, что он снова взялся за бутылку, и прикрыла свою рюмку
ладонью. Он налил только себе и вдруг улыбнулся беззубым ртом:
- А если имею? - И выпил. - Материальные претензии?
- Ты... Ко мне?! - Я смотрела на него во все глаза. - Ты?!. Да я тебя
в порошок сотру, гад ты этакий...
- И никуда не уедешь, - он наглел с каждой секундой. - За все в жизни
надо платить, Татьяна.
На мгновение мне показалось, что это сон, - и стоит только мне
открыть глаза... Он сидел передо мной - грязный, небритый. Пьянехонький с
двух паршивых рюмок, - и смотрел на меня победительно и непреклонно. Я
даже задохнулась от омерзения и ненависти, но взяла себя в руки и почти
спокойно спросила:
- Сколько?
- Это как посмотреть... - Ухмыльнулся он.
- Сколько? - Я понимала, что он взял меня за глотку.
Он показал мне три растопыренных пальца.
- Рубля? Червонца? Сотни?
- Тысячи, - сказал отец и налил себе третью рюмку.
Уже совершенно не соображая, что сейчас произойдет, я потянулась к
бутылке, чтобы засветить ему ею между глаз. Он четко разгадал мое движение
и в ужасе отпрянул к стене, закрываясь руками.
Но в это время дверь приоткрылась, и девятилетняя лариса с маленьким
стасиком на руках сказала:
- Папа, помоги. Там мама по "большому" в туалет хочет. А у меня
стасик. И димка плачет...
Из меня словно воздух выпустили. Я обессиленно плюхнулась на стул.
Кося на меня глазом, отец выскочил из-за стола и, жалко улыбаясь, суетливо
проговорил:
- Одну секундочку... А то, знаете, она под себя ходит... Потом
убирать, белье замачивать. Вы уж извините меня, пожалуйста.
- Ладно, - сказала я и встала из-за стола. - Я привезу вам то, что вы
просите. Мне на это нужно несколько дней.
- Хорошо, хорошо... - Забормотал отец, и мне показалось, что в эту
секунду ему гораздо важнее немедленно бежать к жене, чем получить с меня
деньги. - Пройдемте, пожалуйста.
Уже из коридора он прокричал в комнату:
- Люсенька! Секундочку!.. Я только товарища из собеса провожу!
- Где?! Где я ему достану столько денег?! - Орала я уже в состоянии
истерики Кисуле и Гулливеру.
Десять минут назад я примчалась к ним на "хату", которую они на паях
снимали у уехавшего инженеришки.
Девки ходили по квартире немытые, нечесаные после бурной "рабочей"
ночи и долгого дневного сна. "Хата" была, как и все "хаты",
предназначенные для свиданий проституток с клиентами: отдельная,
однокомнатная, почти без мебели, с большой и низкой тахтой, или, как
говорят, "станком", журнальным столиком и обшарпанным креслом. Зеркало у
тахты, на стене японский календарь с голыми девочками; ванная с
облупившимся кафелем и лучшей косметикой мира, около треснувшего унитаза
рулон американской розовой "пуховой" бумаги. Загаженная пятиметровая кухня
с двухконфорочной плитой вся уставленная бутылками из-под всех возможных и
невозможных напитков. Валяются пустые банки из-под пива "севн-ап",
"швепса" и "джинджер-эля"...
А в изголовье тахты обязательный двухкассетный "Шарп" с набором самых
современных пленок.
- Погоди, не ори, - сказала Кисуля. - Сколько нужно?
- Три! Три штуки он запросил!.. - Крикнула я в ярости.
- Мог бы и больше, не ты первая, - тихо сказала Гулливер и показала
глазами на Кисулю.
- Помоги, Кисуля!.. - Взмолилась я.
- Что же, у тебя "капусты" нет? - Не поверила мне Кисуля. - Ты же
последний год молотила, как лошадь.
- Откуда. Я же не жмусь, как ты. Да, у меня было одиннадцать штук!
Так четыре я тебе отстегнула за шубу, две себе оставила на жизнь, а пять
положила в сберкассу на мамино имя, чтобы она потом без денег не сидела,
когда меня здесь не будет! И все! И наличманом у меня сегодня полторы и
хрен с прованским маслом!.. С материной книжки мне теперь не снять, в
больнице ни у кого рубля лишнего нет. А нужно еще три тысячи доставать. И
жить до зимы!..
- У меня денег нет, - твердо сказала Кисуля. - У меня все в
облигациях трехпроцентного займа, а через две недели розыгрыш. Я не могу
рисковать.
- Гулливер! Симка!.. Ну, поскреби по сусекам, - униженно попросила я.
- Выберусь "за бугор" - сочтусь...
- О чем ты, Танька! У меня все в валюте, я уже сколько не сдавала ее.
Одного моего приемщика уголовка замела, сама сижу - трясусь. Второй -
вот-вот загремит. У меня "деревянных" - кот наплакал. И на машину внесла -
четыре сверху пришлось кинуть. Да разве я...
- Что делать, девки? Что делать? - Я была в полном отчаянии.
- Что ты дергаешься, как свинья на веревочке? - Жестко сказала
Кисуля. - Чего ты побираешься? Сама заработать не можешь? Выставка
медицинского оборудования со всего мира приехала, пушники на аукцион
собрались, работы в городе навалом, а ты тут казанскую сироту
разыгрываешь?! Дерьмо собачье! Чище всех хочешь быть? Замуж вышла?
- Ты в своем уме?! - Закричала я. - Один привод, и для меня вообще
все накроется!..
- Кто тебя просит по гостиничным номерам шляться? Бери ключ от
"хаты", плати нам полтинник в сутки и молоти себе на здоровье. Что для
подруги не сделаешь...
Гулливер ошарашенно взглянула на Кисулю, сказала:
- Девчонки, я пойду на кухню, кофейку замостырю...
И смылась. Меня снова брали за глотку. Теперь - подруги.
- Значит, с меня полсотни в день? - Усмехнулась я. - А в месяц за
"хату" двести?
- Двести пятьдесят, - холодно поправила меня Кисуля. - У тебя же
экстренный случай. Дорога ложка к обеду.
- Кому я валюту потом сдам? Я уж все концы растеряла...
- Валюту я у тебя сама приму в лучшем виде, - рассмеялась Кисуля.
- Господи... Что же я маме скажу, Эдику?
- Скажешь, что тебя как образцовую медицинскую сестру срочно забрали
на десятидневные военные сборы. Тем более что это будет почти правда.
В интуристовском крыле аэропорта Эдика провожали мама и Лялька.
Лялька глазела по сторонам, а мама горячо говорила Эдику:
- Раз медицинский работник - значит, военнообязанный. Раз
военнообязанный - значит, должен проходить какую-то там свою военную
учебу. И раньше это было, но чтобы так экстренно!.. Эдик! Я очень волнуюсь
- это не может быть из-за напряжения во внешнеполитической обстановке в
мире?
- Нет, мама. У нас тоже так делают. Даже полицию ненадолго призывают
в армию. Не волнуйтесь, мама. Скоро это все кончится. Мы будем ездить к
вам, вы будете приезжать к нам...
Они обнялись, поцеловались, и мама погладила Эдика по голове.
- Я ее очень люблю, - тихо сказал Эдик. - Пусть она сразу же мне
позвонит в стокгольм, как вернется...
Когда мой муж Эдвард Ларссон, сидя в самолете скандинавских линий,
взмыл в воздух и растворился в низкой облачности, Лялька томно
проговорила:
- Я тоже туда хочу...
Но мама не обратила никакого внимания на Лялькины слова. Она цепко
схватила Ляльку за руку и резко повернула к себе:
- Где она? Немедленно посмотри мне в глаза! Я тебя спрашиваю: где она
болтается уже третьи сутки?!
Самое ужасное, самое отвратительное, что в постели мне с этим
прошлогодним японцем сегодня было гораздо лучше, чем с Эдиком! Я презирала
себя, проклинала последними словами, но ничего не могла с собой поделать.
С этим чертовым итиро кенэда мне не нужно было устраивать спектакли
со стонами, вздохами и криками, которыми мы обычно подхлестываем клиентов
и, честно говоря, сильно сокращаем время свидания с ними. Ибо в нашей
профессии время ценится очень дорого.
С ним мне не надо было ничего имитировать.
- У меня никогда не было такой женщины, как ты...
Японцы вообще очень ласковые и нежные ребята. А этот особенно.
Гулливер и Кисуля разыскали мне его в тот же вечер, несмотря на то,
что я ни хрена не помнила ни его имени, ни фамилии. Первые двое суток
очень трудно было после перерыва втягиваться в английский язык. Потом в
башке у меня приоткрылись какие-то створки и я довольно сносно залопотала.
- Таня-тян, не мог бы я сделать тебе какие-нибудь презенты из вашей
"Березки"?
- Нет, итиро, нет. Я теперь замужем и все равно не смогу принести их
домой. Замужем, понимаешь?.. Поэтому мы и сидим здесь с тобой, как в
тюрьме.
- О, какая прекрасная тюрьма!.. С тобой я согласен провести в тюрьме
всю оставшуюся жизнь!
Как это у киплинга?.. "День-ночь, день-ночь, мы идем по африке.
День-ночь, день-ночь, все по той же африке... Только пыль, пыль, пыль от
шагающих сапог..."
На допингах он, что ли? Проклятый джапан!..
Днем, когда итиро был на торгах пушного аукциона, а я валялась на
тахте и разглядывала старый французский журнал мод, под окном раздались
два коротких автомобильных гудка. Я выглянула, увидела машину Кисули и
пошла открывать дверь.
- Ну, что? - Спросила Кисуля.
Они привезли мне какую-то жратву, и Гулливер доложила:
- Лялька тебя прикрывает по всем дыркам. И дома, и на работе. Когда
они Эдика провожали, Алла Сергеевна ее в аэропорту так прихватила, что
деваться было некуда. И то Лялька не раскололась! Классный ребенок!..
- Держись, танюха, - сказала Кисуля. - Завтра аукцион закрывается
и... Гуляй на все четыре стороны, мужняя жена. Чао! Послезавтра мы за
тобой заедем. Готовь бабки!..
На следуюшее утро я заглянула в ванную к итиро и спросила:
- Чай? Кофе?
Итиро посмотрел на меня через зеркало и ласково улыбнулся:
- Доброе утро. Чай, если позволишь.
Он уже закончил бриться, и я обратила внимание на то, как он
тщательно промывал свою кисточку для бритья. Я даже задержалась в дверях и
проследила, как ловко и аккуратно он укладывает в несессер свои бритвенные
и умывальные принадлежности.
- Чай, пожалуйста, - повторил итиро, думая, что я не поняла.
- Да, да... Конечно, - очнулась я и пошла на кухню.
Сидя за столом, уже затянутый в галстук и крахмальную рубашку, итиро
пил чай с солеными крекерами и смотрел на меня неотрывно.
Я чего-то вдруг засмущалась, нервно поправила волосы и плотнее
запахнула Кисулин халатик. И сказала, чтобы хоть что-то сказать:
- Твои коллеги в "Астории" совсем тебя потеряли. Наверное, очень
нервничают...
- Нет. Они умные и деловые люди, - улыбнулся итиро. - Они каждый день
видели меня на аукционе и знают, что со мной ничего не случилось. А те
пять ночей, когда я не был в отеле, касаются только меня одного. И тебя,
Таня-тян.
- Как у вас все разумно, - слегка раздраженно заметила я.
Он почувствовал мое раздражение и ласково взял за руку:
- Я понял две вещи, Таня-тян, что мы с тобой, к моему великому
сожалению, больше никогда не увидимся, и то, что тебе очень нужны деньги.
- Правильно понял.
- Сколько?
- Три тысячи рублей, - усмехнулась я.
- Но у меня нет таких рублей... А в долларах?
- Дели на четыре.
