ИЗ РОССИИ В ГЕРМАНИЮ!!!
Я тут же вспомнил ночной корабельный бар, злую рожу Хозяина Дженни,
заплаканное лицо Хозяйки, и тоненький, захлебывающийся лай Дженни...
Мне даже показалось, что я слышу этот лай.
Фридрих тоже увидел входящих в зал и сказал Тане и фон Дейну:
- А вот и Моника с Гельмутом! Не помню случая, чтобы они не опоздали.
"Во, бля!.." - как говорил Водила, когда случалось что-то неожидан-
ное. И в большинстве случаев потрясенно добавлял: - Ну, ебть!!!"
Так, оказывается, Хозяйка Дженни - дочь Фридриха фон Тифенбаха? А ее
муж, этот жлобяра, у которого мы с Дженни золотую зажигалочку "Картье"
скоммуниздили - зять Фридриха?!..
Мне снова послышался голосок Дженни. Не хватает еще, чтобы у меня на
нервной почве начались слуховые галлюцинации!.. Мало того, я даже по-
чувствовал ЕЕ запах! Мамочки родные... Что творится на белом свете! Ну,
и ресторанчик!..
- Познакомьтесь, пожалуйста, - говорит Фридрих, и наши все встают
из-за стола. Один я продолжаю сидеть в полном охренении, потому что все
сильнее и сильнее начинаю чувствовать запах Дженни!
- Моя дочь - Моника фон Тифенбах-Хартманн и мой зять - Гельмут Харт-
манн. С Фолькмаром вы знакомы уже тысячу лет, а это его приятельница и
ассистент, очень симпатичный мне человек - доктор Таня Кох, - улыбается
Фридрих.
Все здороваются и знакомятся, а меня ну просто не покидает ощущение
присутствия Дженни, и все! Но тут Фридрих показывает на меня и говорит:
- А это мой друг - Кыся. И пригласил я вас, чтобы мы могли сегодня
отпраздновать его появление в моем доме!
Моника и Хельмут незаметно для всех (кроме меня, конечно!) перегляну-
лись, и Гельмут, усаживая Монику на стул и садясь сам, улыбнулся (выяс-
нилось, что этот засранец может заставить себя быть вполне обаятельным!)
и сказал:
- Я много раз бывал в "Тантрисе" и сидел за одним столом и с английс-
кими промышленниками, и с американскими кинозвездами, и с членами фран-
цузского правительства, и с австралийскими скотоводами, не говоря уже о
министрах и членах нашего бундестага...
"Но никогда сам не платил по счету!" - МЫСЛЕННО сказал мне Фридрих
фон Тифенбах.
- Однако я впервые сижу за одним столом с кошкой, ради которой мы все
сюда собрались, - весело проговорил Хельмут и слегка брезгливо переспро-
сил: - Как вы сказали ее зовут, Фридрих?
- ЕГО зовут Кыся, - жестко произнес фон Тифенбах. - Или, если вам
угодно - Мартын.
От злости фон Тифенбах неожиданно правильно произнес мое настоящее
имя.
И тут происходит самое потрясающее событие этого вечера!
Не успевает Фридрих выговорить мое имя, как из большой модной сумки
Моники фон Тифенбах-Хартманн раздается уже не кажущийся мне, а самый
настоящий, истерически-торжествующий лай Дженни, в котором я слышу:
- Я знала!!! Я знала, что найду тебя!.. Мартынчик, любимый!.. Да, вы-
пустите меня, черт вас подери, из этой дурацкой сумки!..
Я уже собираюсь броситься вперед на освобождение Дженни, как Моника
сама открывает свою необъятную сумку и оттуда, буквально птичкой, прямо
на стол, выпархивает перемазанная пудрой и губной помадой, тушью для
ресниц и каким-то розовым кремом, вся в мельчайших обрывках бумажных
салфеток моя милая, умная и нежная подружка Дженни, с которой я провел в
море всего лишь двое суток, а уже месяца три вспоминаю о ней с такой
благодарной теплотой, какой не чувствовал, пожалуй, ни к одной Кошке.
Дженни бросается ко мне, я бросаюсь к ней, Моника с криком "Спасите
собачку!" бросается к нам, пять кельнеров бросаются к Монике, весь рес-
торан в шоке, а какой-то мудак уже порывается звонить в полицию!
Но вновь вспыхнувшее чувство бросает нас с Дженни в объятья, и на
глазах всего "Тантриса", прямо на столе, мы начинаем так неистово обли-
зывать друг друга, что пятеро кельнеров застывают на полпути, как бетон-
ные химеры у входа в ресторан; женщина, сидящая с мудаком, вызывающим
полицию, вырывает у него из рук телефонную трубку; а Моника в растерян-
ности шепчет:
- Боже... Что она наделала в моей сумке!..
Гельмут пытается извиниться за тот бордель, который мы с Дженни уст-
роили в явно неподходящем для этого месте, и все время трусливо посмат-
ривает по сторонам, пытаясь понять - не повредит ли это ему в дальней-
шем?
От нагромождения событий Фолькмар фон Дейн пребывает в несколько при-
торможенно-ошарашенном состоянии, а Таня и Фридрих - нормальные, я бы
даже нахально сказал, - наши Люди, - ржут как сумасшедшие!
- Прости меня, папочка, - чуть не плачет Моника. - Она с утра была
так возбуждена... Так не хотела оставаться дома...
- Значит, она что-то предчувствовала, - смеясь, сказал ей Фридрих фон
Тифенбах.
- Да, да!.. - кричит мне по-нашему, по-Животному, Дженни. - Я
чувствовала!.. Я знала, что именно сегодня что-то должно было произой-
ти!.. С того момента, как Фридрих нам позвонил и пригласил Монику с ее
идиотом в "Тантрис" - я места себе не находила!.. Мартынчик! Я так
счастлива...
Фридрих фон Тифенбах бережно пересаживает меня и Дженни со стола на
мой высокий стул, а кельнеры наперегонки бросаются к нашему столу - сме-
нить скатерть и приборы.
- Я прошу простить нас, Фридрих, - кисло улыбаясь, говорит Гельмут. -
Честно говоря, когда я согласился взять Дженни с собой, я рассчитывал
оставить ее в вашей машине под присмотром вашего шофера Франца Мозера...
- Но, ты знаешь, папа, Дженни почему-то совершенно его не выносит!..
- удивленно сказала Моника фон Тифенбах-Хартманн.
- Еще бы! - по-нашему сказала мне Дженни. - Я тебе потом кое-что по-
расскажу про этого гнусного типа!.. Мартынчик, счастье мое, давай смота-
емся лучше под стол? А то я чувствую себя как на выставке...
- Подожди. В этом есть элемент некоторой неловкости. В конце концов,
Фридрих пригласил сюда всех ради меня... - ответил я ей.
- Я не знаю, как фон Дейну и его подруге, а моим - главное, чтобы па-
па Фридрих оплатил это приглашение. Мой Хартманн за пфенниг удавится, -
сказала Дженни.
На секунду мне показалось, что Фридрих все-все понимает, о чем мы го-
ворим с Дженни! Он так точно ухмыльнулся вслед ее последним словам, что
мне даже не по себе стало.
- Ребята! - сказал он нам. - А почему бы вам не побыть вдвоем, раз уж
вы так нравитесь друг другу? Спрыгивайте под стол, а я прикажу подать
вам туда все, что вы пожелаете.
О, черт возьми! Неужели ему доступна и наша - Животная Волна?! Ведь
это совершенно иной способ общения! Ничего себе!.. Такого я еще не
встречал ни у Котов, ни у Людей.
В довершении всего я вспомнил точную реакцию Фридриха на мои утренние
греховные мысли о Баське Ковальской - "если бы та была Кошкой...", вни-
мательно посмотрел ему в глаза и сказал по-Шелдрейсовски:
- По-моему, ты перешагиваешь грани возможного.
На что он мне МЫСЛЕННО четко и внятно ответил:
- Ты мне льстишь, Кыся! Но слышать это приятно.
Скатерть была длинная, почти до полу, и как только мы с Дженни оказа-
лись под столом среди пяти пар ног, Дженни тут же тяжело и часто задыша-
ла, брякнулась на пол и предложила немедленно трахнуться!
К моему удивлению, она проявила такую, я бы сказал, агрессивную, нас-
тойчивость, что мне ничего не оставалось делать, как поставить Дженни в
максимально удобное положение и незамедлительно приступить к сексу-
ально-половым действиям.
... Потом мы из-под скатерти видели еще ноги пять или шести кельне-
ров, суетившихся вокруг нашего стола, слышали обрывки незначительных
разговоров, и за весь вечер были потревожены всего два раза.
Первый, - когда Фридрих нагнулся к нам и спросил, что мы будем есть,
и я заказал себе любимый теперь мною "татарский бифштекс", но без прип-
рав. И один из кельнеров еще минут десять пытался выяснить из какого мя-
са мне его приготовить?
А бедная Дженни получила сверху от Моники заранее принесенную горс-
точку какого-то сухого дерьма с витаминами, которое хоть и называлось
невероятно пышно - "Фолькорнфлокен мит Гемюзе унд Фляйш", - в рот его
взять было невозможно.
Поэтому, несмотря на строжайшие запреты есть что-либо кроме этого
"Фолькорн..." и так далее, Дженни с аппетитом волкодава стрескала поло-
вину моего сырого фарша потрясающей свежести и вкусноты, сказав, что
только со мной она познает счастье, как в любви, так и во всем ос-
тальном...
Во второй раз Фридрих заглянул под скатерть и предложил мне посмот-
реть, как подают здесь вино.
- Вылезай, не пожалеешь, - пообещал он мне.
Я позвал Дженни с собой. Но она, точно повторив мои словечки, услы-
шанные от меня еще на корабле, заявила, что все эти "понты" и "примочки"
она видела уже сто раз. Это занятие и зрелище для идиотов вроде ее Хозя-
ина - Гельмута Хартманна. Лучше она, Дженни, пока немного передохнет, а
вот когда я снова вернусь под стол после того спектакля, который я увижу
там наверху, она мне такое расскажет, что у меня шерсть встанет дыбом!..
Я вылез из-под стола как раз в тот момент, когда Специальный Винный
кельнер, даже одетый иначе, чем остальные кельнеры, в белых перчатках,
показывал фон Тифенбаху бутылку, завернутую в крахмальную салфетку с мо-
нограммой "Тантриса", но так, чтобы этикетка была видна.
- Нет, нет! - отказался Фридрих. - Истинный знаток - герр Хартманн. А
мне, пожалуйста, потом - доппель-водку.
Винный кельнер почтительно поднес бытылку Гельмуту. Тот с преувели-
ченным вниманием прочитал наклейку, очень, ну очень важно кивнул голо-
вой, а этот Спецкельнер открыл бутылку своим Спецштопором и подал
Гельмуту пробку. Гельмут понюхал пробку, поднял глаза к потолку и поню-
хал еще раз, чтобы ничто не отвлекало его от истиной оценки того, что он
нюхает. И снова кивнул головой.
Тогда Винный кельнер налил в бокал, который привез на столике вместе
с вином, самую что ни есть малость этого вина, и стал разглядывать его
на свет.
Фридрих фон Тифенбах и Таня Кох сдерживались из последних сил, чтобы
не расхохотаться в голос. Профессор упрямо смотрел в стол, не поднимая
глаз ни на Хартманна, ни на Спецкельнера.
Но на этом спектакль не кончился! Спецкельнер глубоко вздохнул, и
стоя, у нашего стола, задумчиво, исполненный, как цитировал кого-то Шура
Плоткин, "титанического самоуважения", сделал крохотный глоток из бока-
ла. Но не проглотил, а как-то, пожевывая губами, втер это вино в полость
всего своего рта.
От этого зрелища меня чуть не вытошнило! А Хартманн смотрел на Спец-
кельнера так, словно ждал, что тот сейчас упадет замертво.
Но этот храбрец выстоял, поднял глазки к небу, помедлил, убедился в
том, что вино не отравленное, и налил такую же лилипутскую порцию в бо-
кал Хартманна.
Хартманн проделал то же самое. Только сидя. И наконец изрек:
- Да!
И Спецкельнер в своих белых нитяных перчатках стал разливать это вино
по бокалам, стоящим на нашем столе.
Фридрих фон Тифенбах весело посмотрел на меня и МЫСЛЕННО произнес:
- Я не помню случая, чтобы Гельмут хоть когда-нибудь сказал - "Нет!".
И потребовал бы другое вино. Несмотря на все его состояние - дома, явные
и тайные банковские счета здесь, в Швейцарии, Люксембурге, несмотря на
удачливые миллионные махинации с налогами, - он раб! Он по сей день тру-
сит метрдотелей и кельнеров дорогих ресторанов, и независимо от своей
врожденной хамской жестокости - тоже, кстати, признак раба, - он заиски-
вающе разговаривает с шоферами такси, подделываясь под их, как он счита-
ет, "простонародный" сленг. А это уже неистребимая рабская психология.
Какое счастье, что у Моники нет от него детей! Я был бы вынужден любить
своих внуков, зачатых пошлым, наглым и трусливым рабом, и с ужасом
ждать, когда в них проявится отцовская наследственность...
Он погладил меня по загривку и спросил, будто извинился:
- Не очень сложно для тебя?
