- От кого ты это слышала? Откуда ты все это знаешь?!
- С тех пор, как у Гельмута сорвался последний бизнес с русскими -
кажется по дороге из Петербурга в Мюнхен пропал ужасно ценный груз, за
доставку которого практически нес ответственность наш Гельмут, - у Фран-
ца Мозера и Гельмута только и разговоров про то, как заполучить все нас-
ледство Фридриха и Моники. А совсем недавно они написали завещания друг
для друга.
- Кто? - не понял я. - Гельмут и Мозер?
- Мартынчик! Ну, при чем тут Мозер?! Гельмут написал завещание в
пользу Моники, а Моника подписала завещание в пользу Гельмута. У нас так
всегда делается...
- Конечно, это была идея Гельмута? - спросил я.
- Конечно! - подтвердила Дженни. - И насколько я поняла - все, что
останется от Фридриха и Моники, все будет разделено на две равные части
- Гельмуту и Мозеру с дочкой. Как бы то ни было, но они все станут неве-
роятно богаты!
Я так и присел на хвост!
Ах, не зря я сегодня утром в кабинете у Фридриха почувствовал... Или
ощутил?.. Или увидел?.. Пожалуй, и то, и другое, и третье. Я - своим НЕ-
ОБЪЯСНИМО-КОТОВЫМ ПРЕДВИДЕНИЕМ, что ли, и ОЩУТИЛ, и УВИДЕЛ, и ПОЧУВСТВО-
ВАЛ чью-то ТЕНЬ за спиной Франца Мозера! Ах, не зря мне причудилась ЭТА
ТЕНЬ!
И вдруг будто молния пронзила мне мозг!
Вот когда у меня встала шерсть на загривке и во всю забарабанил кон-
чик хвоста по полу!
"Стоп! Стоп!!! Стоп!!!" сказал я сам себе и срывающимся от волнения
голосом стал умолять Дженни:
- Солнышко мое!.. Деточка любимая... Девочка моя ненаглядная! Ради
всего святого, Дженни, пупсинька, вспомни, пожалуйста, когда твой Харт-
манн узнал о том, что тот груз, за который он должен был нести от-
ветственность, исчез?
- Ну, Мартынчик... Это было так давно! Очень мне нужно помнить про
дела этого паршивца и хама! - капризно и легковесно отмахнулась Дженни.
Наверное, уважающему себя Коту такие штуки делать непозволительно. Но
у меня просто не было другого выхода! Я моментально придавил Дженни к
полу двумя лапами, не скрою, изрядно выпустив когти, навалился на нее и
прошипел в самое ее Собачье ухо:
- Если ты, сучка Грюнвальдская, не вспомнишь то, о чем я тебя спраши-
ваю, то я в одну секунду перекушу твою тощенькую шейку, и первым трупом
во всей вашей фамильной истории окажешься ты! Ясно тебе, дура!?
Дженни испугалась и заплакала. Жалко ее было - сердце разрывалось!
Но, повторяю, у меня не было другого выхода.
И снова приподнялась скатерть, и к нам заглянул Фридрих. Все-таки,
интуиция у него развита безукоризненно! Любой старый Кот может позавидо-
вать!
Я тут же сделал вид, будто трахаю Дженни. А что мне оставалось де-
лать? Тем более, поза уже почти соответствовала...
Фридрих удивленно и уважительно сделал брови домиком, пробормотал по-
чему-то по-французски "Миль пардон...", опустил скатерть и вернулся на-
верх - в круг родных, друзей и врага.
- Ну?! - я наложил свои клыки на шею Дженни.
О, черт меня побери... Что же я делаю? Ну а если она действительно не
помнит? Не губить же такую девку понапрасну? Да еще такую симпатягу!..
- Сейчас... Сейчас!.. Я, кажется, вспомнила... - всхлипывая, провяка-
ла полузадушенная Дженни. - Мы приплыли из Петербурга в Киль... Потом
целый день ехали в Мюнхен. А о пропаже груза он узнал на следующий день,
рано утром...
Теперь у меня не было никаких сомнений - Гельмут Хартманн, Хозяин
карликового пинчера дамского пола Дженни, муж Моники фон Тифенбах-Харт-
манн и зять САМОГО Фридриха фон Тифенбаха - был одним из главных "заказ-
чиков" по переправке ста килограммов "нашего" кокаина из Петербурга в
Мюнхен, а там Бог весть еще откуда...
Это он, Гельмут Хартманн - один из тех, у кого руки по локоть в крови
моего Водилы!
Это на его совести должна лежать смерть нашего русского дурака-шофе-
рюги - Лысого, ради нескольких тысяч вонючих долларов ввязавшегося в
гнусную убийственную авантюру!..
Это он виновен в том, что милая худенькая еврейская мама Алика, эмиг-
рировавшая из бывшего Советского Союза из-за Афганистана и Абхазии,
из-за Карабаха и Грозного, мечтавшая уберечь единственного сына от всех
наших грязных политических разборок, потеряла своего обожаемого Алика -
холодного и профессионального убийцу, именно здесь, на такой благополуч-
ной, сытой и якобы цивилизованной земле...
Я облизывал с ног до головы испуганную рыдающую Дженни, просил у нее
прощения - дескать, все от нервов, все от нашего российского дурацкого
неумения разрешать конфликтные ситуации путем мирных переговоров...
Я даже клялся ей в вечной любви (?!), а у самого в башке билась одна
мысль - не справиться мне самому со всей этой хреновиной на их террито-
рии! Происходило бы это у нас на пустыре, или вообще в Питере, - другое
дело. А тут, наверное, придется подключать полицию. Эх, Рэкса бы сейчас
сюда, Рэкса!..
- Что же ты молчала до сих пор... милая? - как можно мягче спросил я
у этой великосветской дурочки, в последнее мгновение заменив слово "кре-
тинка" на слово "милая". - Владеть такой информацией!.. И спокойно си-
деть и ждать у моря погоды... А если бы ты меня не встретила? Это же
страшно подумать!
- Я знала, я знала, что обязательно встречу тебя!.. - восторженно
пролепетала она и снова стала валиться на спину.
Но поняв, что у меня сейчас нет никакого желания "слиться с ней в
едином экстазе", как когда-то говорил Шура, она перешла на совершенно
деловой тон:
- Боже мой, Мартынчик! Ну, подумай сам, - кому я могу все это расска-
зать? С Людьми я не умею разговаривать, а этому болвану, к которому по
настоянию врача меня все-таки водили на случку, - так ему бесполезно
что-либо вообще говорить...
- Какому еще "болвану"? - удивленно спросил я.
- К такому же, как и я, карликовому пинчеру - Принцу. И стоило это
пятьсот марок! Представляешь себе?! Только потому, что у него выставоч-
ных медалей в сто раз больше чем мозгов. Полный идиот! Кстати, к тому же
- истерик и импотент. Я пыталась объяснить Монике, что она выбрасывает
пятьсот марок на ветер, но она меня не поняла. Меня вообще никто, кроме
тебя, Мартынчик, не понимает...
Придя в себя от испуга и неожиданности, Дженни еще что-то такое бол-
тала, но я уже слушал в полуха.
В голове вертелись и переплетались в тугой клубок мысли о том, как
защитить Фридриха...
...как уберечь Монику!
...как связаться с полицейским Рэксом?
...как, в конце концов, мягко выражаясь, "нейтрализовать" Хартманна и
Мозера?
- Скажи, пожалуйста, ты любишь Монику? - спросил я у Дженни, прервав
ее на весьма лестной для меня фразе, в которой она сравнивала досто-
инства и размеры моего "мощного и роскошного члена" с "полустоячими и
плюгавенькими" достоинствами и размерами члена этого пинчера Принца, об-
вешанного медалями и дипломами всех Собачьих выставок планеты.
- Что?.. - переспроила Дженни.
Она все еще пребывала в сфере половых оценок и размышлений, и не слы-
шала моего вопроса.
- Я спросил - любишь ли ты Монику? - разозлился я.
- Очень! - искренне воскликнула Дженни. - А Гельмута - видеть не мо-
гу!
Ох уж эти мне высокородно-экзальтированные особы! Проще надо быть,
милые дамы, проще...
- Прекрасно, - сказал я. - А как ты относишься к Фридриху фон Тифен-
баху?
- С грандиозным уважением!
- Тогда, как говорят в Одессе - слушай сюда! - сказал я ей.
Честно говоря, эта хохмочка моего Шуры Плоткина. Но я подозреваю, что
она появилась на свет еще до Шуриного рождения. Я за свои шесть лет соз-
нательной жизни слышал эту шуточку от самых разных людей сто тысяч раз!
Я просто Шуре об этом не говорил, чтобы не огорчать его...
- Даю тебе боевое задание, - продолжил я. - Узнать, где Гельмут хра-
нит "Матрешку" и пультик к ней, которые он привез из России. И упаси те-
бя Боже к ним притрагиваться!.. Поняла?
Дженни закивала своей изящной головкой. Ну как я мог пригрозить ей,
что перекушу ее тоненькую прелестную шейку?! Господи, ну не сволочь ли я
после этого?! Тьфу! Сам себе противен...
- Дженни, лапочка! И не затягивай, умоляю тебя...
- А как мне это тебе сообщить?
- Через пару дней я найду тебя сам.
- Аллес кляр! - сказала Дженни, что по-нашему, по-русскому означало -
"Все ясно!"
На обратном пути от "Тантриса" в Грюнвальд я мысленно попросил Фрид-
риха приказать Мозеру не обгонять машину Моники и Гельмута. Мне хотелось
увидеть их дом и запомнить к нему дорогу. Я же обещал Дженни, что наве-
даюсь к ним в ближайшее время...
...А потом, уже к ночи, когда мы с Фридрихом остались во всем доме
только вдвоем, мы поднялись на лифте к спальне, у дверей которой стояла
миска с чистой водой и было постелено сложенное в несколько раз клетча-
тое одеяло.
- Это для тебя, как ты и просил, - сказал мне Фридрих. - А теперь я
хотел бы тебя кое-чему научить. Идем.
Мы прошли в спальню. Над прикроватным столиком с очками Фридриха, ма-
леньким радиоприемником с часами, таблетками, книгой и бутылкой мине-
ральной воды, в стену был вмонтирован небольшой пульт с тремя кнопками
величиной с пиджачные пуговицы.
Две кнопки - красная и голубая, были расположены в ряд и чуть выше
третьей кнопки - желтой. Под желтой кнопкой в кружочке с кофейное блю-
дечко было высверлено штук сто маленьких дырочек - словно небольшое си-
течко.
- Эта прелестная женщина - фрау Шредер, с гордостью говорила, что ты
превосходно пользуешься дистанционным пультом управления телевизора. Сам
включаешь, сам выключаешь, сам меняешь программы. Это верно?
- Да, - ответил я. - Верно и удивительно несложно.
- Превосходно! В таком случае мои объяснения будут предельно лаконич-
ны. Красная кнопка - включение специальной системы полицейской охраны
всего дома, сада, прилегающих служб, ограды, ворот и так далее... Вплоть
до каждого окна в отдельности.
Фридрих нажал красную кнопку и она вдруг засветилась изнутри мягким
слабым розовым светом.
- Вот теперь мы с тобой - под охраной специального отдела нашей грюн-
вальдской полиции. И пока мы с тобой не нажмем вот эту голубую кнопку, к
нам никто не сможет сюда проникнуть. Ну уж если ухитрится все-таки - его
здесь уже будут ждать очень решительные ребята из этого специального от-
дела. Я надеюсь, что именно таким способом сумею сберечь и знакомого те-
бе Матисса, и Пикассо, и Дюрера, и Сезанна, и еще многих и многих... И
ряд работ Эгона Шиеле - я его очень люблю! Прелестный был немецкий ху-
дожник начала века. Я тебе его потом обязательно покажу. Поразительно
современен! Да мало ли что хотелось бы уберечь от грязных вороватых
рук... Мы с тобой смотаемся как-нибудь в наш фамильный замок на Ригзее.
Я там устроил небольшой музейчик для местных жителей и туристов, и из-
редка пополняю его за счет своей домашней коллекции...
- А что это за желтая кнопка? - спросил я.
- А эта кнопка - дань моей старческой трусости, - грустно сказал
Фридрих. - Именно тебе я и хотел поручить эту желтую кнопку. Мне
шестьдесят пять лет, и я прожил бурную и прекрасную жизнь! По сей день
меня не покинуло ни одно желание молодого человека. К несчастью, мне уже
недостает сил для исполнения этих желаний, и это меня безумно огорчает и
старит еще больше!.. Знаешь, когда я почувствовал себя стариком? Когда
три года назад особая летная комиссия отобрала у меня пилотское свиде-
тельство, посчитав, что я и так на два года превысил свой возрастной
летный ценз. И я был вынужден продать свой самолет...
- Ага!.. - подхватил я, лишний раз поражаясь своей догадливости. - И
этой желтой кнопкой ты теперь вызываешь наемный самолет, как такси?
Да?..
И тут же понял, что "обгадился - по самое некуда!..", как говорил Во-
дила. А ведь Фридрих не рассмеялся надо мной, не заржал, как это сделал
бы Руджеро Манфреди, не ухмыльнулся, - как Шура, не огорчился моей ошиб-
