все свои четыре лапы. Я почувствовал, как когти моих передних лап вошли
в кожу его головы и, разрывая ее, проскользили по лобной кости, вспары-
вая правый висок и переносицу Алика. И намертво вонзились у него под
глазами. В адской ненависти я запустил когти как можно глубже, передними
лапами повис на лице Алика, а задними - изо всех сил ударил его по гор-
лу! Один раз, второй, третий!!!
Я слышал его дикий крик, ощущал вкус и запах его крови, рядом со мной
палил его пистолет, а я бил, бил, бил задними ногами, разрывая ему под-
бородок, рот, шею!..
Он пытался сорвать меня со своего лица, задушить, но я совершенно не
чувствовал боли и даже сумел прокусить ему в нескольких местах руку.
Когда же ему все-таки удалось оторвать меня от себя и отбросить в
сторону, я прыгнул на него снова. И снова в тот же момент, когда он, за-
литый кровью, с исполосованным лицом и разорванным горлом, сумел еще раз
выстрелить в моего Водилу. И Водила упал...
Алик снова отшвырнул меня, дважды по мне выстрелил, но глаза его были
залиты кровью, он надрывно кашлял, выхаркивал чернокрасные сгустки, и
поэтому, как говорил Шура Плоткин, "об попасть в меня - не могло быть и
речи".
Вообще-то, теперь, задним числом, я отчетливо понимаю, что этот ху-
денький, похожий на старшеклассника-отличника со славным комсомольским
послужным списком полуэстонский-полуеврейский паренек - был человеком
несомненно мужественным.
Я хорошо помню, как он деловито вытер рукавом текущую на глаза кровь,
двумя руками сжал рукоять большого автоматического пистолета и навел его
в подымающегося и тоже залитого кровью Водилу.
С третьим прыжком я опоздал... Опоздал ровно настолько же, насколько
опередил первый выстрел Алика в моего Водилу!
Но... О, счастье! Пистолет Алика всего лишь звонко щелкнул - выстрела
не последовало! Наверное, что-то там в пистолете кончилось, и он просто
перестал стрелять. А может быть, Господь Бог, наконец, увидел сверху
творящуюся внизу несправедливость.
Алик отбросил меня в сторону, зашвырнул в кусты пистолет и, кашляя
кровью, рванулся к своей "Тойоте". Его шатало из стороны в сторону, он
плохо держался на ногах и почти ничего не видел, но все-таки сумел сесть
за руль, завел мотор и с места бросил свою машину прямо на встающего с
земли Водилу.
В паническом ужасе я съежился до размеров месячного Котенка!
Но в эту секунду Водила неожиданно кинулся плашмя на асфальт, крут-
нулся с боку на бок и мгновенно оказался под собственным грузовиком.
Раздался жуткий удар - "Тойота" с ходу врезалась в могучую раму наше-
го сорокатонного фургона (все технические подробности у меня, конечно
же, от Водилы), и отвратительный звук разрывающегося металла украсился
нежным аккомпанементом звонко рассыпающихся вдребезги разбитых стекол
микроавтобуса Алика.
Искореженная "Тойота" взревела двигателем, со скрежетом выдралась из
нашего грузовика задним ходом, а потом рванула вперед - к выезду на ав-
тобан.
Я бросился к своему Водиле.
Скрючившись, поджав колени к самому подбородку и держась руками за
живот, Водила лежал на боку под фургоном и тяжело дышал, с силой зажму-
рив глаза.
Первым выстрелом у него было всего лишь разорвано ухо, а не простре-
лена голова, как у Лысого, и теперь оттуда обильно текла кровь на лицо,
шею, затекала за воротник рубахи...
Я стал быстро зализывать ему эту рану, а он открыл глаза и сказал мне
негромко:
- Не старайся, Кыся... Там - ерунда. У меня в животе пуля.
Он приподнялся на четвереньки и, как младенец еще не умеющий ходить,
на карачках выполз из-под фургона, затыкая живот одной рукой. Увидел бе-
лую спину и огни уходящей "Тойоты" и сказал:
- Не боись, Кыся... Счас мы этому шустрику козу все-таки заделаем!
Ну-ка, лезь в машину...
Я вскочил в кабину, а вот как туда залез Водила - уму непостижимо! Но
он забрался туда, взялся за руль и ногой нажал на педаль газа!..
Когда мы резко рванулись за почти скрывшимися задними фонарями "Тойо-
ты", распахнутая дверь кабины захлопнулась сама, а мы, обогнув сначала
грузовик Лысого, а потом и его самого, головой лежащего в луже собствен-
ной крови, выскочили на автобан под звуки своей тревожной сирены с такой
скоростью, что все машины, шедшие в прямом направлении к Мюнхену, стали
притормаживать, чтобы пропустить нас.
Никогда я не ездил с такой страшной скоростью! Да еще в темноте. Да
еще среди мчащихся легковых и грузовых автомобилей! Да еще шныряя из ря-
да в ряд, под возмущенные и истерические сигналы обгоняемых нами ма-
шин!..
- Ах, уйдет, сука!.. - прерывающимся хриплым голосом бормотал Водила
и напряженно вглядывался вперед, где то и дело мелькала "спина" Аликовой
"Тойоты". - Ах, уйдет гад... И выживет! И пойдет опять эта "дурь", эта
наркота сраная по всему свету... И люди будут дохнуть от нее, и дети бу-
дут ее пробовать... В той Настюхиной школе - дочки моей, где все за дол-
лары - и пирожки с капустой, и академики, - наркота по всем классам гу-
ляет! .. В старших - колются, в младших - нюхают... Вот скажи, Кыся, как
уберечь ребенка?!
Водила застонал, прижимая одну руку к животу, а второй быстро вертя
руль то в одну, то в другую сторону. Но неожиданно оборвал стон и обра-
дованно прохрипел:
- Гляди, Кыся!.. Ремонт дороги!!! Слава те Господи! Хер он у меня те-
перь уйдет, сучонок падлючий!..
Я увидел, как впереди засверкали желтыми лампочками огромные стрелки,
указывающие на резкое сужение автобана, а впереди нас стало плавно за-
медляться движение машин по всем четырем полосам, вливаясь всего лишь в
две полосы, свободные от ограждения.
Водила включил опять сирену и, чуть ли не распихивая сужающийся поток
машин, почти вплотную сумел приблизиться к "Тойоте" Алика.
Вот теперь Алику уже некуда было деваться. С боков он был зажат де-
сятками машин, а впереди него еле двигался гигантский серебристый рефри-
жератор из Голландии!..
- В койку, Кыся! - совершенно чужим голосом крикнул мне Водила. -
Прижмись там к задней стенке! Счас он у нас нанюхается кокаину!!!
Я тут же прыгнул в подвесную койку и с ужасом увидел, что в то время,
как все машины вокруг уже снижали скорость до минимума, мой Водила вжал
педаль газа в пол кабины и с сумасшедшей скоростью помчался на белый
микроавтобус "Тойота", так хорошо различаемый теперь на фоне широченной
задней стенки серебристого фургона голландского рефрижератора!
На мгновение мне показалось, что все это происходит в каком-то кош-
марном сне, и стоит мне сделать усилие, как я проснусь и окажусь в нашей
симпатичной петербургской квартирке, в своем собственном кресле, и
сквозь легкий, почти прозрачный сон, буду слышать, как на кухне, позвя-
кивая вилками и рюмками, Водила и Шура пьют водку, чем-то закусывают и,
негромко, чтобы не разбудить меня, про меня же рассказывают друг другу
разные истории каждый из своей жизни со мной...
Удар был какой-то невероятной, чудовищной силы!!!
Словно гигантский снаряд, наш грузовик вонзился в почти стоящую Али-
кову "Тойоту" и влепил ее в заднюю стенку голландского рефрижиратора
так, что голландец, весом в добрых полсотни тонн, умудрился прыгнуть
вперед метров на десять!..
Я вместе с подушкой и одеялом вылетел из подвесной койки прямо за
спинку пассажирского сиденья. Что, по всей вероятности, меня и спасло...
Потому что Водила молча, не произнеся ни одного ругательства, ни од-
ного слова, глядя вперед остекленевшими неживыми глазами на омертвевшем
лице, - резко рванул наш грузовик назад, отъехал немного, и снова пом-
чался вперед на то, что оставалось от "Тойоты" Алика...
Второго удара я почти не услышал. Меня сразу же бросило головой об
какую-то железную конструкцию под креслом и я отключился.
Очнулся я от того, что меня кто-то облизывал.
Я попытался открыть глаза, но это удалось мне только наполовину. Пра-
вый глаз почти не открывался. Какая-то узенькая щелочка, а не глаз!..
Опух я так, что справа, наверное, был похож как две капли воды на ту
киргизку Шуры Плоткина, которая выдавала себя за китаянку. Дядя у нее
еще был уйгуром и жил за Талгарским перевалом...
О, Господи, о чем это я?! Совсем сбрендил... Где я? Кто меня лижет?..
Неожиданно я понял, что валяюсь между двух толщенных собачьих лап,
тут же почуял Овчарочий запах и услышал виноватый голос этого полицейс-
кого дурака Рэкса:
- Прости меня, браток... Прости, если можешь. Ты был тогда так прав!
Так прав... Если бы я тогда поверил тебе! Это все наша глупейшая служеб-
но-национальная ограниченность - приказы, запреты, инструкции!.. И по-
том, на этой работе так черствеешь... Майн Готт! Если бы я тебе тогда
поверил, Кыся!..
- Откуда ты знаешь, как меня зовут? - слабым голосом спросил я, даже
не вспомнив свое настоящее имя.
Я попытался приподняться. Голова у меня раскалывалась, ноги не держа-
ли.
Рэкс мягко взял меня зубами за шкирку и помог мне встать на ноги. Он
еще пару раз лизнул мой распухший правый глаз и ответил:
- Так тебя Твой называл. Только и твердил - "Кыся... Кыся!.." Я и по-
думал, что "Кыся" - это ты.
- Где он? - моментально пришел я в себя.
Рэкс поначалу замялся, а потом скорбно произнес:
- Знаешь, Кыся, у нас в Германми не принято скрывать что-либо от
близких... Думаю, что он уже умер.
- Где он?! - заорал я и впервые оглянулся вокруг себя.
Огромный участок автобана и прилегающей к нему обочины был оцеплен
бело-красной пластмассовой лентой и освещен десятками автомобильных фар
и какими-то специальными фонарями.
В воздухе стоял плотный кокаиновый запах.
У голландского рефрижератора была разбита вся задняя стенка так, что
виднелись все потроха до передней стены фургона.
Наш "Вольво" уже оттащили назад. Кабины практически не было! Крыша
встала дыбом, обтекатель валялся на проезжей части. Передние колеса
сместились куда-то под центр нашего тягача...
Я бросился к сплюснутой кабине, но Водилы там, слава Богу, не было!..
И тут между ни в чем не повинным голландским страдальцем и нашим грузо-
виком я увидел то, что еще совсем недавно было симпатичным микроавтобу-
сом "Тойота" с живым двадцатидевятилетним Человеком за рулем - неглупьм
и смелым, жестоким и страшным, с таким привычным и детским именем -
Алик, который за свою короткую жизнь успел повоевать в Афганистане и Ка-
рабахе, вывезти свою маму в эмиграцию и продолжать здесь "свою собствен-
ную войну" - за свою и мамину сытую жизнь, продолжая убивать, убивать и
убивать. Потому что ничему другому его не успели научить...
Когда я увидел, что от него осталось - меня вырвало. Так это было
страшно и отвратительно.
Запах бензина и крови, машинного масла и кала, обгоревшего человечес-
кого мяса и кокаина - вывернул меня наизнанку! Затяжной и мучительный
приступ рвоты сотрясал мое тело, а в голове билась одна только мысль -
Водила не может умереть! Водила жив... Рэкс явно что-то путает! Я же
ЧУВСТВУЮ ВОДИЛУ ЖИВЫМ! Мне кажется, что я даже СЛЫШУ ЕГО!..
Две машины, вроде нашей "Скорой помощи", только выше и больше, с рас-
пахнутыми задними дверями, находились в центре оцепления, и молодые пар-
ни - не в белых халатах, как у нас, а в оранжевых комбинезонах со свер-
кающими серебряными полосами на рукавах - делали свою докторскую рабо-
ту...
Откашливаясь и отхаркиваясь, я помчался к тем паренькам в оранжевых
комбинезонах. И увидел своего Водилу...
Он неподвижно лежал на носилках с закрытыми глазами, был совершенно
белого цвета, если не считать почерневших следов засохшей крови из
простреленного уха и вспухший, посиневший лоб.
На рот Водилы была наложена какая-то штука с трубками и проводами.
Трубки шли к прозрачному насосу, а провода к приборами. Один паренек
следил за насосом и приборами, второй держал на весу прозрачный мешочек,
