откуда по другой трубке в руку Водилы капала жидкость.
Третий парень в оранжевом комбинезоне слушал Водилино сердце, а чет-
вертый разговаривал по телефону без шнура, но с маленькой антенной. И
кому-то куда-то говорил:
- Давайте геликоптер! (Оказалось, что это вертолет, который я тысячи
раз видел по телевизору). Прострелена брюшная полость - возможно внут-
реннее кровотечение. Правда, пуля прошла по касательной... Под курткой
был кусок толстого электрического кабеля. Да... Наверное, он изменил
направление входа пули. Хуже другое - ушиб лобных долей головного мозга
и... Скорее всего, переломы верхнего грудного отдела позвоночника. Реф-
лексы отсутствуют.... Кто-нибудь из вашего персонала знает русский язык?
На всякий случай... Да? Отлично! Ждем ваш геликоптер...
Я почти ни черта не понял из того, что говорил этот молоденький оран-
жевый доктор. Не потому, что он говорил по-немецки, мне лично на это
наплевать, повторяю в который раз - у нас, у животных, языкового барьера
не существует. Просто я ни хрена не смыслю в медицине на любом языке! Я
знаю одно - раз болит, значит, нужно как можно терпеливее и тщательней
зализать это место.
А вот то, что Водила ЖИВ, теперь для меня не было никаких сомнений.
Несмотря на то, что он выглядел мертвее мертвого!
Ну, во-первых, мертвому вертолет вызывать не стали бы. А "отсутствие
рефлексов" - еще далеко не конец! Про рефлексы я знал от Шуры Плоткина.
И про "условные", и про "безусловные". Я не очень хорошо помню, в чем
там дело, но к сожалению, точно знаю, что когда рефлексов нет - хуже
быть не может. Хотя, повторяю, это еще совсем не конец!
А потом, я же сам СЛЫШУ, что Водила ЖИВ! Он только не в силах подать
мне внятный сигнал. Еще бы! Вон, как он лбом треснулся... Я же ЧУВСТВУЮ,
как он даже что-то хочет сказать мне, и не может выговорить, бедненький.
Я прошмыгнул под проводами и трубками и стал быстро зализывать
большую синюю опухоль на лбу Водилы.
- Откуда кошка?! - вдруг заорал один из оранжевых, а второй схватил
меня за загривок и отбросил в сторону.
В этот момент Рэкс кинулся на моего обидчика с таким рычанием, что
если этот тип и обмочился от страху, то мы этого не видели только пото-
му, что комбинезон был из плотной ткани!
Хорошо еще, что шеф Рэкса успел оттащить его в сторонку и, кивнув на
лежащего Водилу, сказал:
- Это его кот. Он с ним ездил. Не отгоняйте его...
- Да вы с ума сошли!.. - возмутился оранжевый с телефоном без шнура.
В это мгновение я увидел, как у Водилы дрогнули пальцы на левой руке,
и снова бросился зализывать ему лоб.
- Не отгоняйте кота. Пусть он пока будет с ним, - настойчиво повторил
полицейский водитель Рэкса. - Этот русский должен остаться живым. Трупов
у нас и без него хватает...
В вертолет меня брать не хотели. Пока отчаявшиеся уже было оранжевые
доктора, не заметили одного странного явления: как только меня оттаски-
вали от Водилы, так сразу же у него начинало падать давление крови!
Что бы они ни делали, как бы ни хлопотали - давление падает, и все
тут! Вот-вот кончится мой Водила...
Но как только пальцы Водилы, казалось бы, безжизненно касались моей
спины, головы, уха, хвоста, лапы, - неважно чего, так сразу же давление
Водилы приходило в норму без всяких врачебных и лекарственных усилий.
Старший из оранжевой врачебной группы во всеуслышанье заявил, что ес-
ли бы он сам не наблюдал этого феноменального явления собственными гла-
зами, а только услышал от кого-нибудь, то посчитал бы подобный рассказ
беззастенчивой ложью или бредом душевнобольного. Но так как времени на
жизнь пациента (то есть, моего Водилы) уже почти не осталось, он как
врач не имеет права пренебрегать даже таким фантастическим явлением!
Раз прикосновение к коту стабилизирует давление и пока достаточно ус-
пешно удерживает пациента на этом свете, хотя по всем показателям ему
уже полчаса, как полагается быть совсем на другом, - пусть будет кот!
Каким бы идиотизмом это ни казалось со стороны.
Это случайное наблюдение на ближайшее время решило мою судьбу. Думаю,
что судьбу моего Водилы тоже.
Я был втиснут под носилочный ремень вплотную к Водиле так, чтобы
пальцы его левой руки постоянно касались моего тела. Вместе с кучей про-
водов и трубок нас погрузили в вертолет, а там уже, внутри, подключили к
каким-то новым аппаратам и новым проводам.
Кроме летчика, нас было еще шестеро в вертолете - два врача, Водила,
я и два совершенно бесполезных человека: сотрудник криминальной полиции
и медицинская сестра нейрохирургического отделения той больницы, куда мы
летели. Ей было лет тридцать с хвостиком и звали ее Таня Кох. Так, во
всяком случае, она отрекомендовалась старшему наземной оранжевой группы,
когда прилетела вместе с вертолетными врачами.
Наверное, на своем месте, в больнице, она была необходима и полезна.
Но сюда она прилетела как человек, знающий русский язык, - то есть пере-
водить то, что, авось, да и скажет Водила, когда очнется...
Примерно для того же с нами в вертолет уселся и полицейский в штатс-
ком. На случай, если Водила придет в себя, попытаться задать ему нес-
колько вопросов и выслушать перевод этой Тани.
Но так как Водила уже не собирался приходить в себя, мало того, он
даже и жить не собирался, то и Таня, и полицейский были в вертолете аб-
солютно лишними. Впрочем, они никому не мешали. Мне-то тем более...
Я лежал под левой рукой Водилы, прислушивался к его остающейся жизни
и чувствовал, как медленно, но неумолимо тает и без того небольшой запас
отпущенного ему времени быть с нами.
Его явное угасание почему-то представлялось мне как тоненькая струйка
чистой прозрачной жидкости, вытекающей из трещины большого и тоже проз-
рачного сосуда, в котором осталось так мало этой живительной влаги, что
сосуд вот-вот совсем опустеет и Водила навсегда уйдет в то самое НИКУДА,
где так явственно и пугающе сейчас исчезает тоненькая струйка его жизни.
Но когда в сосуде оставалось всего чуть-чуть, буквально на донышке,
струйка неожиданно прекратила свое ужасное, неотвратимое течение в НИКУ-
ДА.
И я услышал тихий, прерывающийся, еле внятный голос Водилы.
Он ничего не сказал вслух. Он даже почти не дышал.
Его голос прозвучал в моем мозгу, в моей голове, во всем моем сущест-
ве. В таком состоянии - это было высшее проявление Контакта!
"МНЕ, НАВЕРНОЕ, ПРИДЕТСЯ СЕЙЧАС УМЕРЕТЬ, КЫСЯ..." - с трудом прогово-
рил Водила.
- Нет, нет, Водила... Тебя обязательно вылечат! Мне Шура Плоткин
рассказывал, что в Германии сейчас лечат абсолютно все! - я попытался
придать этой фразе максимум искренности и убедительности.
"НЕ ПРЕРЫВАЙ МЕНЯ... НЕ МЕШАЙ, - прошелестел Водила. - Я СЛАБЕЮ. МНЕ
ТРУДНО ГОВОРИТЬ. ЗАПОМНИ - РАКОВА ПЯТНАДЦАТЬ... МЕЖДУ ПАССАЖЕМ И МУЗКО-
МЕДИЕЙ... ВТОРОЙ ДВОР НАПРАВО... ТРЕТИЙ ЭТАЖ... ТЫ БЫВАЛ В ТОМ РАЙО-
НЕ?.."
- Нет, но я спрошу у местных Котов и Кошек. Мне покажут... Я найду,
Водила! Я обязательно найду!.. Какой номер квартиры?
"СКАЖИ СВОЕМУ КОРЕШУ - ШУРЕ... ПУСТЬ ЗА НАСТЮХОЙ МОЕЙ ПРИГЛЯДИТ..."
- Какой номер квартиры, Водила?! Ты не сказал номер...
Но тут из сосуда вдруг снова стала вытекать струйка, да так быстро,
что оба врача страшно перепугались! Запищал какой-то маленький телевизор
с темным экранчиком, по которому вместо волнистых зеленых линий побежали
прямые, чем и произвели переполох в нашем вертолете!
Что там делали с Водилой - понятия не имею. Я знал одно - Я ДОЛЖЕН
ВЕРНУТЬ ЕГО ОТТУДА! И если эти два доктора хоть чем-то сумеют мне помочь
- я буду им безмерно благодарен.
Чего я только не делал! Я кусал руку Водилы, лизал его угаснувшее за-
пястье, стараясь сделать свой язык как можно суше и шершавей, чтобы Во-
дила острее чувствовал то, что я делаю...
Я звал его ОТТУДА! Я умолял его не УХОДИТЬ! Не бросать меня... Я мо-
лился Богу, я орал Водиле страшные, несправедливые и обидные слова про
то, что нельзя никому поручать своих детей! Что все надо делать само-
му... Что есть еще больная жена, которая без него умрет от голода и го-
ря!.. Что за Настю некому будет платить в ту школу, где академики препо-
дают арифметику! А кончиться все может тем, что оставшись без отца и ма-
тери, его двенадцатилетняя Настя окажется там - на Фонтанке, у Дворца
пионеров, среди маленьких, недорогих проституточек, про которых он сам
рассказывал в Ганновере!
- Ты этого хочешь, Водила?!! - в исступлении кричал я.
Я находился в состоянии совершеннейшей истерики и не понимал, что уже
далеко перешагнул за границы обычного телепатического Контакта, и дальше
начинается уже что-то Потустороннее!
Но когда я, наконец, снова ощутил под своим языком редкий и слабый,
еле слышный пульс на Водилином запястье, - силы меня покинули и я самым
натуральным Человеческим образом, расплакался.
И откуда-то издалека услышал беззвучный голос Водилы:
"Я ПОСТАРАЮСЬ, КЫСЯ... НЕ НЕРВНИЧАЙ. УСПОКОЙСЯ, ПРОШУ ТЕБЯ, КЫСЯ..."
Ох, как не прав был Алик, когда думал, что история с парочкой русских
трупов в "Зоне отдыха" автобана номер девять привлечет внимание немцев
не более, чем на сутки!
Хотя, так уж обвинять покойника в недальновидности тоже было бы несп-
раведливым. Он же считал, что этот эпизод ограничится лишь двумя брошен-
ными русскими грузовиками и двумя застреленными шоферюгами-россиянами. А
все остальное Алик предоставлял додумывать журналистам и полиции.
Алик даже мысли не допускал, что эти два трупа ворвутся в насыщенную
уголовно-криминальную хронику прессы и телевидения Германии, окруженные
густым, стокилограммовым облаком кокаина, развеянного над автобаном все-
го в десяти километрах от Мюнхена... А это резко повысило интерес к ис-
тории с брошенными русскими грузовиками и парочкой покойников!
Алик и с трупами дал маху. Ну, разве думал Алик, что одним из этих
трупов окажется он сам?!
Я все говорю про убитых - "труп", "покойник". Так, как их назвал бы
Шура Плоткин. А ведь это - более чем неточно!
Ну, Лысый, черт с ним... Труп он и есть труп. А вот то, что осталось
там на автобане от Алика - ни "покойником", ни "трупом" не назовешь.
Так... Некие кровавые ошметки, спрессованные с кусками искореженного ме-
талла, без каких-либо малейших признаков человеческого тела и автомоби-
ля.
Недаром я от одного взгляда на эту картинку блевал чуть не до обморо-
ка!
И вообще, Алик сильно ошибался, когда думал, что немцы могут это дело
"спустить на тормозах". Дескать, потому, что сегодня в Германии разборки
русских мафиози стали привычным явлением.
Газеты - не только "Абендцайтунг", как думал Алик, но и "Тагесцай-
тунг", и "Бильд", и даже, уж на что солидная газета, - "Зюддойчецай-
тунг", изо дня в день печатали репортажи о том, как проходит следствие,
как полиция топчется на одном месте, давали фотографии Алика, Лысого и
моего Водилы с их документов, фотографии с места происшествия, изображе-
ния раздолбанного голландского рефрижератора, нашего разбитого "Вольво",
фото уцелевших пачек с кокаином...
Вплоть до химических анализов именно этого кокаина, которые давали
довольно четкое представление о его родословной и месте возникновения.
Телевидение - чуть ли не все немецкие программы - тоже вовсю упражня-
лось в показе пережеванной груды железа с остатками того, что было Али-
ком, крупные планы мертвого Лысого с двумя черными дырками - над бровью
и под подбородком на шее. Показывали и моего Водилу - неподвижного, с
закрытыми глазами, опутанного проводами и трубками, лежащего в каком-то
специальном отделении клиники, куда никого якобы не пускают.
И, конечно, как в американских фильмах (мы с Шурой такое раз сто уже
видели!), с удовольствием показывали полицейский пост у дверей в это
спецотделение. Будто мой Водила может сейчас встать со своей спецкоечки
