совокупность образов, а великое самостоятельное действие текущего мгно-
вения, о котором у нас еще нет воспоминаний. Дар памяти и умение упоря-
дочивать во времени события прошлого создает иллюзию, что прошлое так же
относится к настоящему, как действующий - к своему действию, а движущий
- к приводимому в движение. Поэтому, передавая инициативу нашим отраже-
ниям и живя с оглядкой на прошлое, мы находимся не совсем здесь и поэто-
му всегда немножко опаздываем на праздник. Но что может быть очевиднее
понимания, что прошлое проистекает из настоящего, как расходящиеся волны
за кормой корабля, и что если уж нам суждено жить в этой жизни, лучшее
место для этого здесь?
------------------------------
И вот вечер завершает день, который, как мне кажется, длился вечно. В
одном конце сада на фоне далекой горной гряды за поляной возвышается по-
лукруг высоких деревьев с густой листвой - полукруг чем-то напоминающий
рощу перед древним храмом. Именно отсюда к нам приходят глубокие зеле-
но-голубые сумерки, с приближением которых умолкают птицы и затихает
разговор. Мы наблюдаем закат, сидя гуськом на коньке большого сарая,
крытого дощечками из красного дерева. Потрескавшаяся и покоробившаяся
крыша, кажется, доходит до самой земли. Перед нами, на западе, находится
небольшая лужайка, где пощипывают траву две белых козы, а еще дальше в
этом направлении виднеется дом Роберта с огоньками в кухонных окнах, ко-
торые говорят о том, что Берилла готовит ужин. Пришло время уйти в дом и
предоставить сад пробуждающимся звездам.
Снова музыка - на этот раз клавесин со струнным оркестром и Бах в его
торжествующем стиле. Я ложусь, чтобы послушать, и закрываю глаза. В те-
чение всего дня волна за волной по всему спектру восприятия на меня то и
дело нисходит осознание моего подлинного естества, которое есть самый
первоисток вселенной. Я вижу также, что этот первоисток порождается и
приходит в действие сам по себе, и что его дух игры и веселья лежит в
основе многомерного танца жизни. В мире не осталось проблем, но кто в
это поверит? Поверю ли в это я сам, когда вернусь в нормальное состояние
сознания? Однако в следующее мгновение я вижу, что это не имеет значе-
ния. Я играю в прятки, и мое неведение является частью игры, в которой в
смысле потерянности можно зайти очень далеко. Как далеко, в таком слу-
чае, можно в ней зайти в смысле найденности?
Словно в ответ на этот вопрос перед моими закрытыми глазами появляет-
ся символическое видение того, что Элиот назвал "неподвижной точкой кру-
жащегося мира". Мне кажется, что я смотрю вниз на большой двор из окна
замка, стены которого возвышаются над землей. Стены и двор сплошь покры-
ты керамическими изразцами, на которых изображены яркие золотые, пурпур-
ные и голубые арабески. Сцену можно было бы принять за внутренний дворик
какого-то персидского дворца, если бы она не была столь огромна и
сверхъестественно изящна. В центре двора находится большая вогнутая аре-
на, формой напоминающая одновременно и звезду и розу и окруженная филиг-
ранным мозаичным кругом, выполненным из киновари, золота и горного хрус-
таля.
В это время на арене под музыку совершается какой-то ритуал. Поначалу
общее настроение действа величественно и царственно, будто воины при
оружии и придворные в разноцветных мантиях танцуют перед королем. По ме-
ре того, как я наблюдаю за ними, настроение меняется. Придворные стано-
вятся ангелами с огненно-золотистыми крыльями, а в центре арены появля-
ется круг ослепительного пламени. Глядя в этот круг, я в течение одного
мгновения вижу лик, напоминающий мне изображение Кристоса Пантократора
на византийской мозаике, и замечаю, что ангелы в благоговейном ужасе по-
пятились назад, прикрыв лица крыльями. Но лик исчезает. Кольцо пламени
становится все ярче и ярче, и я вижу, как крылатые создания снова уст-
ремляются к нему с выражением не ужаса, а нежности - ибо пламени неведом
гнев. Его тепло и сияние - "пламени ласкающий язык" - были откровением
столь возвышенной любви, что я почувствовал, что увидел святая святых.
Эпилог
Как я уже говорил, настоящее эссе о действии веществ, изменяющих соз-
нание, является описанием нескольких экспериментов, которые представлены
здесь мною как один, чтобы придать повествованию поэтическое звучание. И
все же в ходе изложения я старался придерживаться схемы отдельного пере-
живания - своеобразной последовательности циклов, в каждом из которых
личность распадается, а затем снова интегрируется, но на этот раз, как
кажется переживающему, уже на более разумной основе. Так, вначале лич-
ность переживающего чаще всего представляется ему чем-то невообразимо
древним, отдаленно знакомым - и при этом преобладают магические, мифоло-
гические и архаические ассоциации. Под конец же эксперимента она стано-
вится тем, чем человек является в непосредственном настоящем, поскольку
теперь ему кажется, что творение мира вершится не в невообразимо отда-
ленном прошлом, а в вечном настоящем. Похожим образом игра жизни понача-
лу представляется довольно циничной; она кажется необычайно запутанным
противоборством, коварство которого закралось даже в самые альтруисти-
ческие человеческие начинания. Впоследствии человек начинает во всей
этой истории чувствовать себя "старым плутом", и смех одерживает верх
над цинизмом. Однако в конце концов ненасытный космический эгоизм преоб-
ражается в маску, под которой скрывается немотивированная игра любви.
Однако я не желаю ничего обобщать. Я рассказываю лишь о том, что пе-
режил сам, и хочу еще раз подчеркнуть, что психоделики никоим образом не
являются мудростью разлитой в бутылки и готовой к употреблению. Я
чувствую, что, не будь я философом и писателем, вещества, которые устра-
няют барьер между повседневным обывательским сознанием и многомерным
сверхсознанием организма, едва ли дали бы мне нечто большее, нежели при-
ятное, а порой и пугающее смятение чувств. Я не утверждаю, что пользу от
психоделических переживаний могут получить только интеллектуалы; я хочу
сказать, что для того, чтобы применить это расширенное сознание к нашей
нормальной, обыденной жизни, нужно уметь дисциплинировать и осмысливать
свое восприятие.
Такие средства расширения сознания являются лекарствами и не могут
входить в ежедневный рацион. Так как их использование должно содейство-
вать распространению правильного образа жизни, переживания сродни тем,
что описаны мной, следует дополнять специальными мерами по укреплению
психического здоровья. Среди этих мер самой важной является практика,
которую я бы назвал медитацией - если бы это слово не служило обозначе-
нием духовной или ментальной гимнастики. Я же под медитацией понимаю не
практику или упражнение, предпринимаемое в качестве подготовки к че-
му-либо, не средство к достижению цели в будущем и не систему самосовер-
шенствования. Лучше, чем слово "медитация", по-моему, слова "созерцание"
и "центрирование", под которыми я понимаю замедление времени, прекраще-
ние внутренней спешки и предоставление вниманию возможности пребывать в
настоящем - и при этом непреднамеренно наблюдать то, что есть, а не то,
что должно быть. Делать это вполне можно - более того, не составляет
труда - и без помощи психоделика, хотя препарат обладает тем преимущест-
вом, что он "делает это за тебя", причем довольно долго и основательно.
Однако те из нас, кто живет в суетливом, слишком уж целеустремленном
обществе, более чем кто-либо другой должны выделять промежуток времени
для того, чтобы не обращать на время внимания и позволять процессам в
сознании случаться без постороннего вмешательства. Внутри таких вневре-
менных интервалов восприятие имеет тенденцию углубляться и расширяться
во многом подобно тому, как я описал в этом эссе. Поскольку человек
прекращает воздействовать на переживания своей сознательной волей и не
смотрит больше на вещи как на подлежащие преодолению препятствия на сво-
ем пути, оказывается возможным поднять на поверхность фундаментальное
восприятие мира как единого континуума. Однако не имеет смысла делать
это своей целью или пытаться заставлять себя видеть вещи подобным обра-
зом. Каждое усилие, направленное на то, чтобы изменить свои ощущения,
подразумевает и подтверждает иллюзию независимого знающего, или эго, и
поэтому попытки избавиться от того, чего на самом деле никогда не су-
ществовало, лишь продлевают путаницу. В целом, лучше пытаться осознавать
свое эго, нежели пытаться избавляться от него. В таком случае мы обнару-
живаем, что "знающий" не отличается от восприятия "известного", будь оно
"внешним" объектом или же "внутренней" мыслью либо воспоминанием.
Так начинает выясняться, что вместо знающего и известного есть просто
знание, а вместо действующего и деяния - одно только действие. Разделен-
ная материя и форма становятся единой структурой-в-движении. Поэтому,
когда буддисты говорят, что реальность "пуста", они имеют в виду лишь
то, что жизнь, эта структура-в-движении, не проистекает из субстанцио-
нального основания и не стремится к таковому. Поначалу это может привес-
ти в некоторое замешательство, однако, в принципе, отказаться от тради-
ционных представлений в данном случае не сложнее, нежели от идеи о проз-
рачных сферах, по которым, как когда-то предполагалось, движутся плане-
ты.
В конце концов этот целостный и вневременной уровень восприятия "до-
полняет" наш обычный образ мысли и действия в практическом мире; он со-
держит его, но не устраняет. Однако он преображает его, вселяя понима-
ние, что смысл практического действия - служить вечному настоящему, а не
постоянно удаляющемуся будущему, и живому организму, а не механической
системе государства и общественного устройства.
Мне кажется, что, кроме спокойного и созерцательного состояния меди-
тации, в нашей жизни должно быть место для чего-то другого, напоминающе-
го духовные практики дервишей. Никто не рискует сойти с ума больше, чем
тот, кто в своем уме постоянно: он напоминает стальной мост без гибкос-
ти, и поэтому жизнь у него жесткая и ломкая. Манеры и устои западного
общества постоянно навязывают нам здравомыслие, и поэтому в нашей жизни
нет места для искусства чистой бессмыслицы. Наши развлечения никогда не
бывают подлинными, потому что они неизменно рационализированы, и мы
развлекаемся лишь потому, что считаем такое времяпровождение полезным
для себя, поскольку оно позволяет нам вернуться к работе с новыми сила-
ми. В нашей жизни не отведено времени для того, чтобы в благоприятных
условиях мы могли полностью отпустить себя. День за днем мы должны по-
корно тикать, как часы; всякие же "необычные мысли" так пугают нас, что
мы сразу же бежим с ними к ближайшему психотерапевту. Наша трудность в
том, что мы превратили субботу, священный день отдохновения, во время
для потворства рациональности и слушания проповедей вместо того, чтобы в
этот день выпускать пар.
Если нашей здравости суждено быть сильной и гибкой, она должна иногда
перемежаться периодами полностью спонтанных действий - танца, пения,
крика, болтовни, прыганья, стонов и причитаний - короче, периодами дея-
тельности, к которой склоняется весь организм в целом. Никогда нельзя
заранее установить физические и моральные ограничения для проявления
свободы действий - нельзя указать осмысленные пределы, в которых будет
иметь место бессмыслица. Тот, кто иногда дает возможность проявиться
своей характерной иррациональности, никогда не будет казаться подавлен-
ным и скучающим, но - и это намного важнее - откроет каналы, по которым
его сознание будет наполняться созидательной и разумной энергией. Вот
почему свободные ассоциации столь важны в процессе психотерапии; они
имеют лишь одно ограничение - они вербальны. Функция этих периодов бесс-
