сказал:
- Ничего. Это все же не так больно, как стекла в лицо.
"Перестань!"- хотел крикнуть Журка. И не крикнул. В Горькиной
суровости была правота, никуда от этого не денешься. И не за что
кричать на него. Журка почувствовал себя виноватым, будто сам ока-
зался на месте "диверсанта". И опустил голову. А когда поднял, уви-
дел отца.
Тот шел навстречу. Бинты с лица у него были сняты, но на лбу и
на щеках белело много марлевых наклеек.
- Папа...- растерянно сказал Журка, будто его застали врасплох.
Отец улыбнулся, и белые наклейки зашевелились.
- Вы, гвардия, куда маршируете?
- Да...- сбивчиво начал Журка,- вот его... к зубному врачу про-
вожаем, чтобы веселее было.
Он локтем ощутил, как дрогнул и боязливо напрягся рядом "плен-
ник". Краем глаза увидел Горькину усмешку. И торопливо, чтобы Горька
не сунулся в разговор, спросил у отца:
- Ты почему так долго у врача был?
- Очередь к хирургу. И возились со мной порядочно... Домой ско-
ро придешь?
- А вот с зубом дела закончим и придем.
- Ну, давайте,- добродушно сказал отец.- Зуб-дело серьезное.
Когда разошлись. Горька небрежно сказал мальчишке:
- Хорошо ты разукрасил дяденьку. Видел?
Журка думал, что мальчишка промолчит, но тот негромко ответил:
- Видел...
И это, кажется, смутило Горьку.
Перед белой дверью с табличкой "Детский стоматолог" никого не
было. Из кабинета доносились еле слышное позвякивание и тихий голос.
Эти звуки лишь подчеркивали неприятную тишину, которая висела в ко-
ридоре. У Журки шевельнулась совсем не героическая мысль: как
все-таки хорошо, что не ему идти за эту белую дверь.
В большое окно безудержно рвался поток солнца. Совсем летнего,
горячего. Лучи нагревали желтый пол и широкую клеенчатую скамейку.
Журка, Горька и совсем поникший "пленник" присели. Клеенка была го-
рячая, будто под скамейкой пряталась печка, но мальчишка зябко ежил-
ся и потирал ноги: на них, как от холода, высыпали пупырышки.
Дверь открылась. Из кабинета, держась за щеку, вышла девчонка с
мокрыми глазами и, не взглянув на ребят, торопливо пошла по коридо-
ру.
- Да-а... Там, видать, не курорт...- сказал Горька.
Мальчишка молча вцепился в края скамейки.
Из-за двери показалась пожилая женщина в халате и косынке -
видно, медсестра. Весело удивилась:
- Ого! Сразу три богатыря! Кто первый?
- Да нет, один только,- отозвался Горька.- Вот этот. А мы кон-
воируем, чтобы не убежал.
Медсестра быстро наклонилась над мальчишкой, легонько взяла его
за локоть. Сказала серьезно и ласково:
- А зачем убегать? Ничего страшного у нас нет. Пойдем, не бой-
ся, мальчик. И не слушай их...
Мальчишка рывком поднялся. На ломких своих ногах покорно шагнул
к двери и там, у порога, беспомощно оглянулся на Журку. Дверь за ним
закрылась.
С минуту Журка и Горька сидели молча, будто ждали чего-то. По-
том Горька бесцветным голосом проговорил:
- Сейчас завопит.
И тут Журка не выдержал:
- Ну зачем ты так?!
- Как? - не удивившись этому крику, спросил Горька.
- Ну вот так! Издеваешься!
- А ты его жалеешь...
- Ну и что?!- запальчиво сказал Журка. И повторил тихо, уже
по-другому:- Да. Ну и что?
Горька помолчал и ровно проговорил, глядя на дверь:
- А я жалею тебя.
- За что?
- А если бы камень тебе в лоб? Если бы черепушка пополам?
- Но он же не попал... Он же не знал про меня. Он вообще не ду-
мал!
- Вот потому и гад, что не думал...
- Но ты же сам говорил... Ты сам его оправдывал! Когда про бу-
тылку...
- Оправдывал?- Горька усмехнулся.- Я просто объяснил. И про не-
го, и про себя.
- Не трогай ты его, он сейчас беззащитный.
- Мы все беззащитные,- откликнулся Горька.
- Почему?- удивился Журка.
- А нет, что ли? Что хотят с нами, то и делают. Захотели - пог-
ладили, захотели - пинка дали...
"Опять с отцом не поладил",- догадался Журка и сказал:
- Если тебе плохо, на других-то зачем кидаться...
- А вот я такой,- усмехнулся Горька, и глаза его сумрачно блес-
нули из-под медной челки.
-Какой "такой"?
- А вот такой. Подлый,- безжалостно сказал Горька.
- Ты чего ерунду-то городишь?
- Ерунду так ерунду. Значит, дурак...- как-то неохотно отозвал-
ся Горька.- Тебе-то что?
- Как это "что"?
- Ну, я тебе кто? Брат, бабушка, мать родная?
- Я думал, ты мне друг,- тихо сказал Журка.
- Я? Да ну-у...- Горька засмеялся с какой-то ненастоящей лег-
костью.- Это Ирка у тебя друг. А я так, сбоку припека...
- Не мели чушь!- крикнул Журка. Крикнул, пожалуй, слишком гром-
ко, потому что в Горькиных словах была кое-какая правда.
- Да нет, не чушь,- вздохнул Горька.-Она тебе, наверное, уже
письмо написала...
- Ну... написала. А что такого?
- А мне сроду не напишет... У тебя и портрет висит: ты да она.
- У нее тоже висит: она, я да ты. Втроем.
- Ну да. Я там шутом нарисован.
- Горька... Ну ты чего?- виновато сказал Журка.- Это же пьеса
такая. Ну играл бы принца, кто тебе не давал? Ты же мог...
- В пьесе-то мог...
Журка сказал осторожно:
- Иринка уехала, мы остались двое. Неужели нам теперь ссорить-
ся?
- Разве мы ссоримся?- будто бы удивился Горька. И вдруг спро-
сил:- А ты мою фотографию повесил бы? Как Ромкину?
- Зачем?- испуганно спросил Журка.
- Ну, если бы... я, как Ромка...
- С тобой сегодня что? Заболел или не выспался?
- Ты не вертись, ты скажи,- усмехнулся Горька и опять блеснул
глазами из-под медных волос.
Журка помолчал и проговорил неохотно:
- Я не хочу... про такое. Знаешь, Горька, я немного верю в при-
меты. Поэтому лучше не надо...
- Надо. Не вертись,- заупрямился Горька.- Я, может, тоже верю.
И мне как раз надо. Только честно.
Журка украдкой сложил в замок пальцы, чтобы не случилось беды,
и честно сказал:
- Да, повесил бы. А ты как думал...
Горька вроде отмяк немного. Что-то хотел сказать, но открылась
дверь, и вышла медсестра. Спросила у Журки:
- Как зовут братишку-то? Мне надо карточку заполнить, а он с
открытым ртом сидит и только гыкает.
- Братишку?- растерялся Журка.- Я не знаю... Он не братишка.
- Мы с ним случайно,- разъяснил Горька.- Просто нас попросили
покараулить, чтобы не сбежал.
- Странно... А он сказал, что который в желтой рубашке, тот
брат. Значит, не поняла... А как зовут-то вашего приятеля?
Журка с Горькей переглянулись. Журка виновато пожал плечами.
- Ну и ну!- неласково сказала медсестра и скрылась.
Все это перебило прежний разговор Журки и Горьки. Теперь они
сидели потупившись и молча. Журка запоздало расцепил пальцы.
Минуты через три медсестра вывела мальчишку. Сказала ему:
- Видишь, ничего страшного. А послезавтра будет совсем пустяк.
Пломбу заменим, вот и все. Приходи к девяти...- Она глянула на Журку
и сухо сообщила:- Между прочим, его зовут Валерик.
На крыльце Журка спросил у Валерика. Спросил не сердито, а даже
смущенно:
- Ты почему сказал, что я твой брат?
- Я не говорил,- пробормотал Валерик.
- Ну да, не говорил. Она же сказала...
- Она меня спросила: "Там твои друзья сидят?" А у меня же рот
открыт был, а за щекой вата...
- Ну и что?
- Я говорю: "Ых..." Ну, значит, "нет". А она опять: "Может, там
твой братишка есть?" Я опять сказал "ых". Она, наверно, подумала,
что это "да"... Потом опять говорит: "Это который в желтой рубашке?"
А я опять...
Он впервые сказал подряд несколько фраз. И вдруг будто испугал-
ся такого многословия - замолчал.
- А ты опять: "Ых" ,- закончил за него Горька. И снисходительно
разъяснил:- Это она тебе зубы заговаривала, чтобы ты кресло не про-
мочил со страха... Штанишки сухие?
Журка наградил Горьку злым взглядом и больше не смотрел на не-
го. Стал смотреть сбоку на Валерика. Тот опять шел понурый и покор-
ный - готовый вынести все, что ему приготовлено. Он был похож на пе-
чального Буратино, только без колпачка и длинного носа.
Журка все отчетливее чувствовал, что "молния" родилась не в ру-
ке этого мальчишки. Она родилась где-то раньше. Потому что по Вале-
рику она тоже ударила. Журка не смог бы объяснить эту мысль словами,
но он будто видел, как в воздухе вспыхивает черная звезда и одним
лучом врубается в стекло машины, а другим валит навзничь мальчика в
синей жесткой рубашке (хотя тогда Валерик, наверно, был одет не
так).
- Слушай, а ведь не ты бросил камень,- уверенно сказал Журка.
- Я...- откликнулся Валерик.- Если бы не я, тогда я бы не приз-
нался...- Он помолчал и вдруг сказал с тем же долгим всхлипом, кото-
рый Журка слышал в комнате:- Стекло на машине, оно выпуклое... За
ним людей не видать совсем, только все в нем отражается. Все мелька-
ет, как кино в телевизоре. Я и кинул. Я не знал, что опасно...
- Врешь ты все,- резко сказал Горька.- Все ты знал. Парни зас-
тавили, вот и кинул. И еще кинешь, если заставят.
Валерик мотнул головой.
- Нет... Они даже и не заставят. Я с ними больше не хожу...
- Куда ты денешься?- насмешливо проговорил Горька.- Позовут - и
пойдешь. А не пойдешь-они тебе так вломят, что зубной кабинет после
этого раем покажется.
Журка впервые увидел, как у Валерика упрямо и пренебрежительно
сжался рот.
- Ну и пусть вломят. Я этого не боюсь.
- Какой храбрый!- усмехнулся Горька.- А зуб сверлить боялся, аж
весь побелел.
Валерик не обратил внимания на насмешку. Он сказал с непонятной
нарастающей доверчивостью:
- Это потому, что там нельзя зубы сжимать. Сидишь, а рот откры-
тый... А если зубы сжать, я тогда терпеливый. Мамка вчера вон как
отлупила... за это... Я и то молчал.
Горька возразил:
- Мать сильно лупить не будет. Она всегда жалеет.
- Да? - тихо сказал Валерик. Он остановился, быстро оглянулся и
неловко поднял подол своей твердой рубашки. На боку у него, пересе-
кая тонкие проступившие ребра, синели припухшие длинные следы уда-
ров. Журку будто хлестнули по глазам. И затошнило.
- Она жалеет, конечно. Потом,- хмуро объяснил Валерик.- "Сыно-
чек, сыночек..." А сперва, если разозлится, то себя не помнит. У нее
нервы...
Горька грубовато сказал:
- А чего молчал-то? Наоборот, надо было орать. Кто-нибудь зас-
тупился бы.
- Не,- серьезно возразил Валерик.- Тогда бы соседи услыхали. А
они на мамку и так сердятся. Они на нее письмо писали, что пьет и
меня обижает... Чтобы меня у нее отобрали в интернат. А если отбе-
рут, она куда без меня?.. Да она теперь совсем редко пьет, а они пи-
сали, чтобы нашу комнату себе забрать...
Дальше пошли молча. Как раньше: по сторонам Журка и Горька, а
между ними мальчишка в синей рубашке с латунными пуговками и цветны-
ми колечками на кармашке. Только это был уже не "волчонок", не "ди-
версант" и не "пленник", а Валерка...
На старинном здании банка висели большие часы. Горька увидал их
и будто споткнулся:
- Ой-ей! Братцы! Мне же к маме на работу забежать надо!..- Он
поспешно зашагал вперед и вдруг оглянулся на Журку. Сказал скованно:
- Я, может, вечером зайду. Можно?
- Да ты что спрашиваешь!- обрадовался Журка.
- Может, ночевать останусь. Ладно?
- Да, конечно! Ты обязательно приходи!
- Ладно. Пока!- И он, стуча полуботинками, побежал к остановке,
где как раз шипел и дергал дверцами автобус...
Автобус увез Горьку, а Журка подумал, что Горькина мать сегодня
не на работе. Суббота. И уехал Горька потому, что с ним что-то не
так. А может быть, просто не захотел больше обижать Валерика? Или
подумал, что Журку с Валериком надо оставить одних? Зачем? Чтобы он,
Журка, мог принять какое-то решение?
Троллейбусная остановка была рядом с автобусной. Журка спросил
