немедленно вызвать родителей.
- Они на работе,- сказал Журка.
Алла Геннадьевна подвела Веронику Григорьевну.
- Посмотри ей в глаза! Посмотри, посмотри. Она писала пьесу,
старалась. А ты... Вероника Григорьевна, скажите ему!
Посмотреть? Ладно! Журка вскинул залитые слезами глаза. Но Ве-
роника Григорьевна смотрела в сторону.
- Оставьте мальчика,- сказала она.- Пусть он решает сам. И пош-
ла, такая усталая и грузная, что под ней прогибалась сцена.
- Ты бестолочь, Журавин,- шепнула Маргарита.- Ты знаешь, что с
тобой сделают ее восьмиклассники?
Ее услышали. В молчаливой шеренге восьмиклассников прошелестел
невнятный шепот. Потом оттуда сказали:
- Никто его не тронет.
Журка узнал: это был Егор Гладкой.
- Правильно!- подхватила Маргарита.- Потому что у вас есть бла-
городство! А у него благородства ни на грош! Из-за своего каприза он
подводит телестудию, подводит школу, своих товарищей, которые пришли
на съемку как на праздник!.. За что ты им так мстишь, Журавин? В чем
виновата вот она? - Маргарита ткнула в сторону Лиды Синявиной.- Вот
он!- В сторону длинного девятиклассника Олега Ножкина, который играл
короля.- Вот он!- В сторону Горьки. Горька хмуро усмехнулся.
- А я в чем виноват?- с отчаянием спросил Журка.- В том, что не
хочу быть предателем?
- О господи! Да нет здесь никакого предательства! Ты его выду-
мал! Ясно? На самом деле его нет!
- Есть,- сказал Журка.
- Нет его, нет!- крикнула Маргарита, наливаясь помидорной крас-
нотой.
- Иринка не стала бы сниматься. Я тоже не буду, я ее друг.
Снова откуда-то появилась Эмма Львовна.
- Мне эта передача не нужна! Но мы не можем сейчас тебе в угоду
заменить режиссера.
- И не надо,- вдруг успокоившись, заявила Маргарита.- Журавин
просто болен, оставим его. Вероника Григорьевна, вы говорили, что
Валохин знает роль принца не хуже Журавина, верно? Вот и пусть игра-
ет. А без шута можно обойтись. Как вы считаете?
- Как хотите,- издалека сказала Вероника Григорьевна.
- Вот и прекрасно! Валохин, переодевайся!.. Или, может быть,
Журавин не даст свой костюм?
- Да нет, пусть берет...- растерянно сказал Журка. И добавил
пренебрежительно:- Пожалуйста. Если хочет...
Он посмотрел на Горьку мокрыми презрительными глазами... и сра-
зу подавился стыдом, как горячей кашей. "Ты что? - взглядом спраши-
вал его Горька.- Ты забыл? Забыл, как вечерами читали книги о плава-
ниях и бурях? Как я учил тебя летать на веревке? Как ты бежал за мо-
им отцом и кричал, что я не виноват? Как мы там, на баррикаде из
ящиков, стояли плечом к плечу... Думаешь, ты один такой гордый, а
остальные - тьфу!"
"Горька, я..."
"Ладно, подожди..."
Горька сложил на груди тонкие клетчатые руки и сказал со спо-
койным удивлением:
- Надо же... А меня и не спросили.
- А тебя и не спросят,- с угрожающей ласковостью разъяснила
Маргарита.- Ты будешь делать, что скажут. Иначе живенько сообщим от-
цу, а он впишет тебе, что положено...
Журка повернулся к ней так, что отлетела шпора.
- Вы что...- с тихой яростью сказал он.- Вы...
Но Горька перебил его. Он ответил негромко и чуть лениво:
- Не впишет. Он от нас ушел.
" Правда? " - с удивлением и тревогой взглянул на него Журка.
"Правда".
Так вот почему Горька был в эти дни такой... Пришелся и по нему
злой удар. А может, и не удар? Может, это лучше? Ведь Горька жил при
отце в постоянном страхе... Но почему в страхе? Откуда берутся такие
отцы? Как ни поверни-все равно горе.
И никакая машина не поможет, дурак он был, Журка. Думал: тысячи
спутников над всей Землей, лучи, волны, пульты с миллионами сигналь-
ных огоньков! Нажал кнопку - и отвел чье-то горе. А как отведешь,
если горе делают сами люди? Если кому-то в радость чья-то боль? Если
одни смеются, когда другие плачут? Тут все пульты задымят сгоревшими
предохранителями, полопаются все сигнальные лампочки и спутники по-
сыплются, как битые елочные игрушки...
- ...Журавин, ты сльппишь?
- Что?
- В последний раз тебя спрашивают: ты всерьез намерен сорвать
телезапись?
...И опять лица, лица. Трясутся налитые помидорным соком щеки
Маргариты. Блестят очки Аллы Геннадьевны. Рот Виктора Борисовича то
сжимается в крошечную розочку, то превращается в черную дыру. Криво
изгибаются нарисованные губы Эммы Львовны Кергелен. Гневно возносят-
ся на лоб тонкие брови Нины Семеновны.
- Журавин!..
- Журавин!..
- Журавин!..
То крик, то опять спокойные и убедительные слова. Такие пра-
вильные! Ведь в самом деле срывается передача, простаивает съемочная
техника, обижена Вероника Григорьевна, чуть не плачет Лида Синявина
- ей так хотелось увидеть себя на экране! И все из-за него, из-за
Журки...
- Журавин, как ты не можешь понять...
Он может. Он все понимает. Под лавиной справедливых слов, под
их громадной взрослой правотой сжимается в крошечный комок его собс-
твенная правота.
В комок? В маленький неразбиваемый кристалл с колючими углами и
гранями.
- Жу-ра-вин!
- Да подождите!- отчаянно сказал он и прижал к лицу ладони.-
Ну, подождите, дайте подумать...
И сразу все замолчали. И в наступившей тишине было слышно толь-
ко дыхание, а потом еще еле различимый свист. Кто-то про себя нас-
вистывал в зале песенку. И Журка догадался, кто. И песенку вспомнил:
про кораблик и дальние острова. Она звучала сквозь дыхание тех, кто
ждал Журкиного ответа.
А чего они ждут? Когда он оторвет от лица ладони и скажет, что
согласен? Они не знают, что он обманывает. Ни о чем он не думает,
ничего не решает. Просто закрылся, чтобы хоть минуту отдохнуть от их
напора, от угроз и уговоров,- от слов - таких верных и справедливых,
что с ними невозможно спорить. Как он может спорить? Что он возразит
этим людям, которые сильнее, умнее, старше?
Журка опустил руки, потрогал языком заросший рубчик на нижней
губе и сказал:
- Нет.
* * *
Вот здесь бы и кончить повесть о Журавленке и его друзьях. Но
не получается. Из-за одной мелочи. Когда Журку и Горьку все же от-
пустили (а вернее, гневно прогнали), оказалось, что внизу, у спорт-
зала, заперта раздевалка. Техничка тетя Лиза сердито сказала:
- Ничего не знаю. Не велено открывать.- И ушла, ворча и звеня
ключами.
- Отомстили,- хмыкнул Горька.
- Глупо,- сказал Журка.- Думают, что ли, что мы обратно пойдем?
Он устало сел на скамейку у дверей. Журка тоже. В окнах стоял
пасмурный свет, и это ничуть не удивило Журку. Столько времени про-
должался этот бой там, наверху! Конечно, уже вечер...
Журка поставил перед собой шпагу, уперся щекой в рукоятку. Пос-
мотрел на Горьку. Тот сидел, уронив руки между коленей, обтянутых
шахматными штанинами.
- Правда, отец ушел?- спросил Журка.
- Правда. Три дня назад.
- Горька... Плохо, да?
- Не знаю... Мать изводится.
- Горька, ты... Ты меня прости.
- За что?- как-то необычно ласково спросил Горька.
- За все. За вчерашний день.
- Ой, да ладно тебе. Я же понимаю...
- С этим Валеркой... Видишь, он...
- Да понимаю я. Куда тебе деваться, раз он сказал про брата...
Наверно, у каждого человека должен быть брат...
- Наверно,- сказал Журка и поднял голову.
И Горька поднял голову. И убрал с глаз медные пряди.
- Я про это не раз думал,- сказал Горька.
- Про брата? Чтобы у каждого?
- Да.
- Тогда давай,- сказал Журка. После того, что было в зале, пос-
ле спора и упорства, слез и решительности он чувствовал, что надо
теперь говорить без нужного смущения - честно и ясно. Такая пришла
минута.
- Давай,- отозвался Горька, и глаза его посветлели.
- Давай. Чтобы ты и Валерка, и Ришка, и я... Это же можно!
- Можно.
- Это будет в тысячу раз лучше машины...
- Какой машины?
- Да так, это моя фантазия... Потом я расскажу.
- Ты расскажи...
- Вот пойдем домой - и расскажу.
- Ладно... А как пойдем? Не в этом же!- Горька дернул себя за
пышную манжету на узком рукаве.
"Да, в самом деле,- подумал Журка.- Но, значит, надо идти к
Маргарите, просить, чтобы открыли раздевалку..."
- Нет уж, туда я больше не пойду,- сумрачно сказал он.
- Я тоже...
- Лучше уж так ищи домой... Нет, правда. Три квартала пробе-
жать. Если кто удивится и спросит, скажем: из драмкружка. Что осо-
бенного? А форму и сумки потом отсюда заберем.
- Тебе-то хорошо, ты все-таки принц. А я в этом клоунском наря-
де... Всем людям на потеху... Лучше уж совсем голым.
- Придумаешь тоже...
- А чего? Никто и не удивится, наоборот, скажут: молодцы. Ски-
нули одежду, чтоб не замочить, и лупят в трусах под дождем!
- Под каким дождем?
- Ты что, не видишь?
За окнами прошелся по листьям резкий ветер, закрутились на ас-
фальте пыльные вихри. И Журка наконец понял, что совсем еще не ве-
чер, а просто надвинулась грозовая туча.
Мигнул розовый свет, а через несколько секунд прокатился над
школой рокочущий гул. И ударили по стеклам большие капли.
- Ура!- сказал Журка.- Погода за нас! Ну-ка, расстегни мне сза-
ди воротник...
- Давай... Готово. Журка, а зачем у тебя галстук под майкой? Я
еще утром заметил...
- Надо. На счастье.
Они скатали в тугие муфты свои придворные доспехи и выскочили в
тамбур. Дождь с нарастающей силой бил по автобусам у крыльца, над
серебристым фургоном висела белая водяная пыль.
- Ну, дает,- сказал Горька и зябко переступил тонкими ногами.
- Да ничего, прорвемся! Нам не страшен серый волк! Бежим?
- Ага! Раз, два...
- Нет, постой! Вот как трахнет гром - сразу рвем!
Гром трахнул немедленно. И они бросились под упругие безжалост-
ные струи. Ой-ей-ей какие холодные!
Но это сперва холодные. А потом ничего. Только очень уж здорово
хлещут.
Сквозь ливень, сквозь мгновенные розовые вспышки и грохот майс-
кой грозы Журка и Горька мчались вниз по Крутому переулку. Журка
почти захлебывался ливнем. Скользкий асфальт больно бил по босым
пяткам и вырывался из-под ног. Промокший галстук (Журка его так и не
снял) прилип к телу. Было жутковато и весело.
- Журка, не отставай!
- Я лечу! Только очень скользко!
Их обгоняли бурливые ручьи. Вернее, это был уже один поток, не-
сущийся по мостовой и тротуарам.
Внизу, недалеко от Парковой улицы, вода с ревом срывалась в
черный провал - в широкую, сантиметров тридцать, щель, которая отк-
рылась на мостовой и как бы разрубила правую часть дороги.
- Во какая пасть! Водопады глотает!- на бегу крикнул Горька. И
оглянулся:- Журка, ты что?
А Журка стоял. Вода бурлила у его щиколоток и уносилась в гудя-
щую пустоту. Журка сделал осторожный шаг - ближе к провалу. Пласт
лопнувшего асфальта упруго закачался под ступнями.
- Ты что!- заорал подлетевший Горька.- Смоет! Или провалишься!
- А что там такое?
В это время огненная линия полоснула над крышами и трахнула
так, что, казалось, на секунду остановился дождь. А потом захлестал
пуще прежнего. Черная пустота втягивала в себя потоки.
- Что там?- опять крикнул Журка.
- Черт его знает! Какой-то подземный канал открылся или труба!
Канализация какая-нибудь!
- Нет! Там целое подземелье! Как это могло случиться? Под самой
дорогой! Крепеж разрушило, что ли?
- Не знаю! Потом разберемся!- закричал Горька. Струи лупили его
по худым плечам и по голове с облипшими волосами.- Бежим!
- Подожди! А может, это подземный ход с Маковой горы?
- Может быть! Бежим!
Но Журка стоял. Он-то был сыном шофера. Он знал, что случится,
если на скользкой дороге врежется передними колесами в эту щель ав-
томобиль.
