полузнакомых учителей, завуч Виктор Борисович, еще одна завуч, Алла
Геннадьевна, и даже директор Нина Семеновна. А чуть в стороне, у
тумбочки с телефоном, стояла Эмма Львовна - командир всей телепере-
дачи. Она отчетливо и решительно говорила в телефонную трубку:
- ...Да, я еще в пятницу предупреждала, что должен быть запас-
ной рулон! Хорошо, проверьте. Нет, это надо сделать сейчас же. И
сразу позвоните сюда, прямо в школу. Пятьдесят пять семьдесят ноль
четыре. Нет, не Тихоновой, а Кергелен. Эмме Львовне Кергелен!
Она положила трубку, и Журке показалось, что сразу стало ти-
хо-тихо.
Все смотрели на него.
- Ты что, Журавин? - спросила Маргарита Васильевна.- Хочешь
сказать, что ребята уже готовы?
- Здравствуйте,- машинально сказал он.
- Здравствуй, здравствуй. Ну, в чем дело? Ты хочешь что-то
спросить?
- Да..- проговорил Журка.- Нет... Я хотел сказать, что там ищут
электрика... Но теперь, кажется, все равно...
- Почему все равно?- встревожилась Вероника Григорьевна.- Юра,
что случилось?
Журка посмотрел на Эмму Львовну. Она, как и все, держала Журку
под вопросительным взглядом. Журка глубоко вздохнул. Сделалось зяб-
ко, и стала надвигаться тишина-сильнее прежней. Похожая на оглуши-
тельный звон. Сквозь этот звон Журка громко спросил:
- Ваша фамилия Кергелен?
- Да. А в чем дело?
Журка опять вздохнул и спросил тише и решительней:
- Это вы в январе были режиссер передачи "Подросток - заботы и
тревоги"?
- Да, я... Я постоянный режиссер этого цикла. А все-таки, в чем
дело?
Журка сказал устало, но твердо:
- Я не буду сниматься.
То, что было потом, Журка запомнил как отрывки. Яркие, но пере-
мешанные.
Кажется, после своих слов он сразу повернулся и пошел из учи-
тельской. В раздевалку. Чтобы переодеться и поскорее уйти домой. На
середине коридора его догнали Маргарита и Эмма Львовна.
- Журавин, стой! Это что за фокусы?
И он понял, что ничего не кончилось.
- Это не фокусы. Я не хочу сниматься с этой... с этим челове-
ком. Из-за нее уехала Иринка.
- Как ты разговариваешь! Какая Иринка? Что за чушь!
- Это не чушь! Когда она в своей передаче Иринкиного отца... А
он не виноват! Даже не разобрались! А теперь я должен сниматься,
да?!
Видимо, они поняли, наконец, в чем дело. Только неясно, когда
поняли: сразу или потом, в зале... Как все оказались в зале, Журка
не помнил. Помнил только яркие лампы и шум голосов. Он почему-то
стоял на сцене, сзади его обступали восьмиклассники в форме коро-
левских гвардейцев, а перед ним стояли Маргарита, Эмма Львовна, учи-
теля. И говорили, говорили наперебой. О том, что он не имеет права
срывать... О том, что сейчас не время разбираться в старых обидах...
О том, что та передача не имеет никакого отношения к этой... О том,
что Журавин должен успокоиться, взять себя в руки и помнить о чести
школы...
Он слушал, не перебивая. Но когда все умолкали, ожидая ответа,
он говорил:
- Нет.
- Что значит нет? Журавин! Кто тебе дал право решать?
А ему никто не давал. Он сам решил. Он так и сказал:
- Я сам.
Тогда взорвался Виктор Борисович. Он подскочил, затопал блестя-
щими туфлями, замахал кулачками, визгливо закричал:
- Вылетишь из школы как пробка!
Журка закрыл глаза, но не шелохнулся. Что он еще мог? Только
так стоять и не двигаться. От крика, от угроз, от этого злого напо-
ра, от резкого света, который горел неизвестно зачем, Журка ощутил
себя совсем беспомощным. Страха не было, но подкатили слезы, и Журка
загнал их внутрь крупными глотками. И когда загнал, стало легче.
- Не кричите на меня,- сказал он Виктору Борисовичу.
Тот задохнулся:
- Ах ты... Дерзец!
- Тихо, тихо, товарищи...- Это поднялась на сцену директор Нина
Семеновна.- Виктор Борисович, не волнуйтесь, у вас сердце... И да-
вайте разберемся по порядку. Я уже в курсе... Товарищи, выключите
там ваши прожекторы...
Сразу стало хорошо-хорошо. И светлый день за окнами показался
мягким и спокойным. И Нина Семеновна была тоже спокойная, добродуш-
ная, уверенная, что в ее школе не может быть никакого беспорядка и
несправедливости. Журка передохнул.
Нина Семеновна присела на фанерный, расписанный бронзовыми за-
витушками диванчик. Оглядела всех. Гвардейцы-восьмиклассники отсту-
пили к самым кулисам. Там же растерянно топталась Лида Синявина в
платье из мешковины и стоял сумрачный Горька.
- Товарищи,- укоризненно сказала Нина Семеновнам-Почему все, не
разобравшись, накинулись на Юру Журавина? Разве у мальчика двенадца-
ти лет не может быть своих принципов, своих убеждений? А если он в
чем-то прав?
- Но, Нина Семеновна...
- Минуточку, Маргарита Васильевна. Журавин ваш ученик. Скажите,
он был когда-нибудь злостным нарушителем дисциплины? Обманщиком?
Трусом, ябедой, хулиганом?
- Нет... Правда, тот случай зимой...
- Я в курсе. В том случае Журавин действовал необдуманно, одна-
ко в этих действиях была своя правота. И свое благородство. Он защи-
щал девочку. И сейчас... Сейчас Юра тоже поступает искренне. И наша
задача не кричать на него, а спокойно объяснить, в чем он ошибает-
ся... А может быть, Юра, ты понял уже сам?
- Нет,- сказал Журка, и опять в нем натянулись все нервы.
- Тогда послушай... Допустим, в той передаче Эммы Львовны были
свои просчеты...
- Простите, товарищ директор, но о моих просчетах...- взвинчен-
но перебила Эмма Львовна.
- Одну секунду. Я сказала "допустим". Но посуди сам, Журавин,
разве режиссер Кергелен хотела кого-то сознательно обидеть? Зачем ей
это было нужно?
- Ей нужны были выразительные кадры,- дерзко сказал Журка. По-
топу что в его памяти как бы размоталась вся лента передачи. И снова
он увидел залитое слезами, измятое лицо женщины, услышал ее беспо-
мощный голос: "Я же его люблю, он же сыночек мой..." И теперь он
четко знал, что это было лицо Валеркиной матери...
- Ей кинокадры, а людям горе. Ни над кем, даже над виноватыми
людьми, нельзя так издеваться,- уже совсем бесстрашно проговорил
Журка.
- Журавин, Журавин,- изменившимся голосом произнесла Нина Семе-
новна.- Ты позволяешь себе лишнее.
- Тогда отпустите меня домой,- тихо попросил Журка.
- Домой - это невозможно. Ты смеешься? А спектакль? Ты должен
сниматься, это твой долг. Понимаешь? Д о л г.
- Нет.
Виктор Борисович, Маргарита Васильевна и завуч Алла Геннадьевна
качнулись к нему. Директор остановила их движением ладони.
- Журавин... Здесь собрались десять взрослых людей. Опытных,
знающих свое дело и, уверяю тебе, неглупых. И все говорят тебе:
"Юра, ты ошибаешься". Почему ты не можешь нам поверить? Почему ты,
еще мальчик, считаешь, будто ты прав, а все взрослые не правы?
У Журки заболела голова, словно опять зажглись рефлекторы. И он
сказал сквозь эту боль:
- Взрослые, конечно, всегда правы. Но я еще не взрослый. Зачем
мне эта ваша правота?
- Я тебя не понимаю.
- Брандукова не стала бы сниматься, если бы узнала, кто режис-
сер. А я, значит, должен быть предателем?
- Но Брандукова уехала во Владимир.- вмешалась Маргарита Ва-
сильевна.- Она никогда не увидит этой передачи!
- Если не увидит, значит, можно?- сказал Журка. И услышал рез-
кий короткий смех. Это зло и непонятно засмеялся у кулисы Горька.
- Но кто же виноват, что все так сложилось!- воскликнула Марга-
рита Васильевна.- Нельзя же из-за одного случая срывать общее дело!
Теперь с Брандуковой все равно ничего не исправить! Что же делать?
Журка не знал, что надо делать. Но он точно знал, что делать
н е н а д о.
Не надо сниматься.
- Я пойду?- спросил у Нины Семеновны Журка.
- Никуда ты не пойдешь!- Она крикнула это уже без всякого доб-
родушия.- Довольно комедий! Эмма Львовна, у вас все готово? Сейчас
будем начинать!
- Нет,- сказал Журка. И увидел, как внизу у сцены ходит
взад-вперед незнакомая свдая дама (наверно, тоже с телестудии). Она
ходила, держалась за виски и повторяла:
- Немыслимо. Немыслимо. Какой-то мальчишка... Это не позволяют
себе заслуженные артисты...
- Наверно, он думает, что перадача нужна мне,- с резкой насмеш-
кой произнесла Зама Львовна.- Да объясните вы ему, что передача нуж-
на тысячам зрителей. Нужна вашей школе. Л ю д я м нужна! И объяс-
ните ему, что простаивает техника! Из-за него. Он знает, во сколько
обходится минута простоя телевизионной аппаратуры? А если студия
прадъявит счет его родителям? Они же не расплатятся всю жизнь!
Голова перестала болеть, но слегка кружилась. И было все как во
сне, когда снится бой и очень обидно, что ты в этом бою один и не
сможешь победить. Но это был не сон. Журка сказал:
- Сам расплачусь, если надо.
- Вы посмотрите!- воскликнула завуч Алла Геннадьевна.- Какой
миллионер! Ты что, наследство получил?
- Да,- сказал Журка и подумал, что пусть. Дедушка не обиделся
бы за книги. Он же сам писал: надо делать по-своему, если считаешь,
что прав.
Откуда-то издалека, из зала вдруг дошел до сцены спокойный и
молодой голос:
- Зачем пугаете мальчишку? Кто его заставит платить? Он же не
подписывал договор, чтобы сниматься...
Журка бросил взгляд в сторону телекамер и опять увидел курчаво-
го оператора.
- А вас, Кошкарев, кто просил вмешиваться?- зло сказала Эмма
Львовна.- Ваше дело - вспомогательная съемка.
- Если бы только это...- ответил оператор Кошкарев.
- Защитники нашлись...- бросила Эмма Львовна.
- Защитники не помогут,- сухо отозвалась Нина Семеновна.- Жура-
вин должен понимать, что он срывает работу целой организации. Это
как минимум стоит неудовлетворительной оценкипо поведению за весь
учебный год. И соответствующей характеристики.
Журка вспомнил Димку Телегина и сказал:
- Впереди еще пять лет, исправлю.
- Но ты, дорогой мой, не исправишь другого!- вмешалась завуч
Алла Геннадьевна, которая ведала внеклассной работой.- Тебя выши-
бут... да-да, именно вышибут из пионеров!- Очки ее, похожие на сва-
дебную эмблему, торжественно засверкали.
- За что?!- крикнул Журка.- Что я сделал? Воровал или хулига-
нил? Или предал кого-нибудь? Просто сниматься не хочу!
- Вот за это и будешь исключен...
- А вот и не буду! Отряд не даст! А без отряда нельзя.
- Отряд проголосует, как нужно...
- А я галстук не отдам. Зубами вцеплюсь.
- Цепляйся, цепляйся. Доцепляешься... до колонии.
- Что вам от меня надо?- сказал им всем Журка.- Все равно я не
буду сниматься.- И вдруг он заплакал. Неожиданно для себя. Все силь-
нее и сильнее. Неудержимо. Сел на диванчик, на котором недавно сиде-
ла Нина Семеновна. Прислонился щекой к покрашенному бронзовой пудрой
подлокотнику.
Стало тихо-тихо. Журка слышал только свои всхлипы. Потом кто-то
сказал чуть виновато:
- Ну вот, сам себя довел...
- Какая съемка, когда он в таком состоянии - негромко и досад-
ливо произнесла Эмма Львовна Кергелен.
И совсем тихо (наверно, думая, что Журка не слышит) возразила
ей Маргарита:
- Да поймите вы, что дело не в передаче. В нем дело. Если мы
его сейчас не убедим, что будет потом? В шестом классе, в седьмом, в
восьмом? То, что он делает,- н е п о д ч и н е н и е. Для школы
это хуже хулиганства и воровства.
- Но вы его уже сломали,- пренебрежительно сказала Кергелен.
"Да? - подумал Журка.- Черта с два..."
Они решили, что если он плачет - значит, готов. Но слезы сами
по себе, а он сам по себе. Он всхлипнул еще раз, встал, вытер ладо-
нями мокрые щеки со следами бронзового порошка и упрямо спросил:
- Можно мне идти домой?
Нет, его не пустили домой. Виктор Борисович закричал, что надо
