- Какая ты сегодня красивая. - Вроде бы и шутя, но и по правде.
Она шевельнула ресницами-гусеницами. Решилась почти на такой же
ответ:
- А ты... тоже...
Я вздохнул с дурашливой ревностью (ох, совсем ли с дурашливой?):
- Лишь мне похвастаться нечем.
А Сойка... знаете, что она тогда выдала? Тихонько, но безбоязненно:
- А тебе и не надо хвастаться. Ты всегда красивый.
У меня уши - будто вмиг сварились.
- Вот не дам больше книжек, будешь знать, как глупости говорить!
Сережка поглядел на меня хитро. И вдруг:
- Сойка, пошли с нами гулять! Ты ведь сегодня... выходная?
Она сделалась как-то прямее. Взрослее даже.
- Я теперь всегда выходная. Бабушке отдала все деньги и сказала, что
больше не буду... это. Никогда. Иначе пускай она покупает мне на эти
деньги билет. До Дорожкина!
- Не хватит на билет-то, заметил Сережка.
- Я знаю... но она не догадалась. Сделалась будто слабая совсем. И
говорит: "Дитя мое, ты права. Я не должна..." Ой, как это?.. А! "Я не
должна взваливать свою трагическую жизнь на детские плечи..." - И в глазах
у Сойки то ли смех заблестел, то ли слезинки.
- Сразу видно, в театре работала, - хмуро сказал я.
Сойка потеребила платьице и полушепотом призналась:
- Вообще-то мне ее жалко...
- Понятное дело, - рассудил Сережка. - А нам тебя жалко, когда ты
так... Ладно, пошли!
Мы славно погуляли в то утро! У Сережки нашлась бумажка в двести
рублей, мы купили брикет пломбира. Поделили на три части. Мы добрались до
Центральной площади, над которой висел изукрашенный рекламами воздушный
шар. На площади был праздник "День самодеятельного творчества". Зрители,
жалеючи меня, "колясочника", пропустили нас в первый ряд. Там на эстраде
выступали клоуны (животики надорвешь), потом плясали мальчишки в
матросской форме. Здорово плясали. Хорошо им на здоровых ногах.
Желающих подымали на высоту на воздушном шаре. Но у нас, разумеется,
денег на билеты не было. Да и как оставишь без присмотра кресло?
- А хорошо бы, - прошептал Сережка. - Забраться в корзину втроем и по
веревке ножиком - чик... И полетели...
"В Безлюдные Пространства, - подумал я. - Или в облачные края, как на
самолете во сне..."
- До Дорожкина, - вдруг шепотом сказала Сойка.
От Центральной площади мы выбрались на Калиновский бульвар, потом
пересекли Тургеневский сад. Позади сада тянулась кривая улочка Садовая.
Она привела нас к речке Ольховке. (Я здесь никогда не был, только слышал
про эту речку.)
Ольховка текла среди кустов и косых подмытых заборов. Мы оказались на
мостике из гулкого решетчатого железа. Никого здесь кроме нас не было. Я
подвинул кресло боком к перилам.
Речка была мелкая, мутная вода с бурлением обтекала брошенные в нее
автомобильные шины и торчащие бревна. Она пахла всякими отходами. Но все
же было хорошо здесь, в спокойном таком месте, глядеть на быстрое течение.
- Смотрите, как затонувший корабль, - сказала Сойка.
Почти у самого моста из воды торчал угол железного ржавого ящика.
Словно острый пароходный нос. - Похоже, - согласился Сережка. И вдруг
спросил: - Сойка, а ты помнишь ту песню? Ну, где про брашпиль...
Она не удивилась.
- Мотив помню. А слова не все...
- Спой, а? Ну, хоть немножко...
- Ой...
- Да чего там "ой", - от души поддержал я Сережку. - Интересно же,
что за песня такая.
- Я стесняюсь, - шепотом призналась Сойка.
Сережка сказал тоном старшего брата:
- Вот смешная. Никого же кругом нет. А мы - свои.
Сойка постеснялась еще с полминуты, потом отвернулась к воде и запела
тихонько, тонко и чисто.
Видимо, она вспомнила песню полностью, потому что пела долго. Мне,
конечно, целиком песня не запомнилась. Но некоторые слова врезались в
память сразу:
Это сбудется, сбудется, сбудется, Потому что дорога не кончена.
Кто-то мчится затихшей улицей. Кто-то бьется в дверь заколоченную...
А потом еще. Самое главное:
Сказка стала сильнее слез,
И теперь ничего не страшно мне:
Где-то взмыл над водой самолет,
Где-то грохнула цепь на брашпиле...
Я так и представил: в ночной бухте гремит от бешеного вращения
зубчатый барабан брашпиля на корабле. Корабль пришел к кому-то на помощь,
отдал якорь. А с его широкой палубы, освещенной двумя цепочками огней,
взлетает легонький L-5 - тоже спешит на выручку.
К кому? К тому, кто "бьется в дверь заколоченную"?
Мне даже зябко сделалось на миг: словно что-то такое ожидало впереди
и меня.
- ...Ты молодчина, - без улыбки похвалил Сережка, когда Сойка кончила
петь. - И брат у тебя молодец. Такая песня...
- Только он далеко, - еле слышно отозвалась Сойка. Щеки у нее были
очень розовые. Потом она сказала, что пора домой. Призналась, что хочет
скорее сесть за книжку.
- У нас во дворе сарайчик есть, я там от бабушки прячусь...
Мы проводили Сойку на улицу Крылова, к ее дому - обшарпанному,
деревянному...
- А сейчас куда? - спросил меня Сережка.
Мне отчаянно хотелось опять на Безлюдные Пространства. Особенно после
Сойкиной песни.
- Давай хоть на самый краешек, а? Туда, к башням!
Сережка не спорил. Мы быстро добрались до улицы Кузнечной, где стояли
две водонапорные башни.
И я ощутил себя, словно у входа в заколдованное королевство.
- Сережка, давай туда... хоть немного. Там ведь не сразу буераки...
- Давай, - покладисто отозвался он. И покатил меня. Но не между
башнями, а сбоку от левой.
- Нет, я хочу там! Как сквозь ворота!
- Там не получится. - Сережка слегка насупился.
- Почему?
- Пространство не пустит... Боится, что, если кто-нибудь войдет через
главные ворота, он узнает все тайны...
Я тут же поддался Сережкиной игре:
- Вот и хорошо! Узнаем! Поехали!
- Ромка, не получится...
- Но ведь вчера-то мы проехали между башнями!
- Это же оттуда, а не туда. Сейчас ничего не выйдет.
- Докажи!
Он послушно прокатил меня между двух кирпичных громадин. За ними
слева и справа потянулись заборы - высокие, с обрывками проволоки. Мы
проехали метров сто, заборы разошлись, дорожка вывела к штабелям железных
бочек. А когда мы обогнули эти бочки... оказалось, что опять мы на
Кузнечной улице, недалеко от башен. Снаружи заброшенной территории. Словно
и не входили на нее!
- Это ты нарочно мне голову морочишь! - догадался я.
- Попробуй сам, - терпеливо предложил Сережка.
Я завертел колеса. Снова - башни, заборы, бочка. Я свернул от бочек
не направо, а налево. Дорожку перегородила канава с мостиком. Сережка
помог мне переехать. И тут же я увидел, что канава эта - в переулке
Слесарей, в квартале от улицы Кузнечной.
Сережка с виноватым видом отцеплял от глаженых штанин репейные
головки. Я сказал с досадой:
- Это все потому, что ты чересчур нарядный. Пространству не нужны
такие... джентльменистые.
- Да? - Сережка запрыгал на траве, сбросил брюки и рубашку, свернул
их, положил мне на колени. Остался в белой майке и коричневых трусиках.
Щуплый, загорелый, с засохшими царапинами. И волосы - опять как два
растрепанных крыл - одно коротенькое, другое подлиннее. Прежний Сережка.
Он бегом третий раз прокатил меня между башен и долго возил среди
заборов, штабелей и кирпичных будок. И в конце концов мы оказались рядом с
рельсами, по которым бегал дачный трамвайчик.
- Вот видишь, - сказал запыхавшийся Сережка. Без упрека сказал. Но я
сник. И вспомнил: "Кто-то бьется в дверь заколоченную..." И невольно
сказал это вслух. Сережка возразил:
- Это не заколоченная дверь, а заколдованная. Даже мой ключик ее не
берет...
Плоский ключик на шнурке был виден сквозь тонкую майку.
- Ром, если хочешь, пойдем в обход...
Но я уже не хотел. Как-то не по себе было.
- Пойдем лучше к Мельничному болоту... - Мне захотелось посмотреть,
есть ли на песке барабан от кабеля, с которого мы прыгали во сне.
- Сегодня суббота, - смущенно возразил Сережка. - Чуки не любят,
когда их тревожат по субботам. Они в это время ремонтируют мостки. Ну, тот
тротуар, что от коллектора идет...
Я не стал больше ни спорить, ни сомневаться. Что-то новое - страшное,
но уже не сказочное, не придуманное входило в мою жизнь. Спокойно так и
неуклонно. Словно и впрямь коснулось меня какое-то иное измерение... Я
сделал глубокий вдох...
Пусть все идет как идет! Главное, что рядом Сережка!
- Тогда давай просто попетляем по переулкам!
Он обрадовался:
- Давай!
И мы долго бродяжничали по улочкам и пустырям окраины.
Потом Сережка доставил меня к дому.
Еще от угла мы увидели, что мама стоит у подъезда.
- Я побегу домой, - заторопился Сережка. - Тетушка просила сегодня
капусту купить в магазине. И надо отцу помочь рундук сколотить в сарае...
- Значит, до завтра? - спросил я с моментально выросшей тревогой.
Сережка замялся:
- Наверно, до понедельника. Завтра на огород надо...
И я вспомнил опять, что, кроме нашей общей жизни - с ее сказкой (или
не сказкой) про загадочные пространства - есть у Сережки своя. С
житейскими заботами, с огородом, с неласковой тетушкой и "поддающим"
отцом. И эта жизнь в конце концов могла запросто отодвинуть Сережку от
меня...
Он топтался рядом, подержал меня за плечо.
- Ну, я пошел...
- Костюм-то возьми, - сумрачно сказал я. Потому что он так и гулял
теперь в трусиках и майке - как многие пацаны, не озабоченные, чтобы
выглядеть представительно.
- Ой... - он засмеялся, взял сверток. - Ну, пока, Ромка...
И пошел. Как-то странно пошел - словно тая и уменьшаясь в солнечном
свете. Вот-вот исчезнет совсем.
И мне вдруг почудилось, что я вижу его последний раз.
- Сережка-а!!
Нет, я не закричал. Это лишь внутри меня возник такой отчаянный крик.
А на самом деле я сказал одними губами:
- Лопушок...
Он оглянулся. Неужели услышал? Или догадался?.. Подбежал.
- Ромка, ты что?
Я дышал почти со слезами.
Он вдруг наклонился надо мной. Тепло прошептал мне в ухо:
- Ром, я знаю, чего ты боишься. Не бойся... Я тебя никогда не
брошу... - И умчался за угол.
А я сидел пристыженный и счастливый, пока не подошла мама.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. НИКТО НЕ РАЗБИЛСЯ...
ПУТЬ В ВЫСОТУ
Я надеялся, что Сережка-самолет появится в моем сне. Однако всю ночь
проспал без всяких сновидений.
Воскресный день мы провели с мамой. Сперва она возила меня в
парикмахерскую. Я эту процедуру не терпел. Мастерицы всегда шептались
между собой: "Такой симпатичненький и такой несчастный..." А со мной были
приторно ласковыми. Но пришлось вытерпеть. Потом заехали к тете Наде,
которая должна была поселиться у нас, когда мама уедет в профилакторий.
Тетя Надя угощала нас молоком и свежими капустными пирожками - я их люблю
так, что мама каждый раз боится: "Ты лопнешь по швам".
Дома до вечера занимались мы уборкой. И я опять улегся рано. Сказал,
что устал после всех дневных дел.
Я долго не засыпал. Уже и мама легла, и стихли на дворе все голоса,
умолкла Гришина гитара. Ночь... Даже далекие трамваи перестали
погромыхивать. Ни звука...
Но нет, один звук я различил. На балконе... Когда же это я успел
уснуть? Я быстро сел.
- Это ты, Сережка?
И тут же - знакомый веселый полушепот:
- А кто же еще? Я ведь обещал быть в понедельник, а сейчас уже час
ночи, воскресенье кончилось.
Он был привычный, в своей бейсбольной кепке, клетчатой рубашке и
