каждый, но многие... Я же объяснял - это с перепугу!
- Не ври, что с перепугу... Разве ты каждый раз пугаешься перед тем,
как превратиться?
- Теперь-то нет, конечно! Теперь это просто... Ты тоже сможешь
научиться, если захочешь.
Горькая печаль накатила на меня. И я спросил наконец и о том, что
мучило:
- Но если это не сон, если все по правде... тогда почему там я хожу,
а здесь не могу?
Сережка сразу затуманился. Спустил с тахты ноги.
- Я не знаю... Наверно, это зависит от Старика. Там он решил тебе
помочь, а про туту не подумал. Что ему до наших забот? Они ведь просто
капелька среди всех его космических проблем... А может быть, есть и другая
причина...
- Какая?
- Может быть, Старик не всесилен. В том пространстве сумел тебя
вылечить, а до нашего его сила не достает...
- Сережка... а он и кто?
- Не знаю, - сказал Сережка неохотно. - Он изучает Безлюдные
Пространства и, кажется, даже управляет ими. То есть не совсем управляет,
но пытается там что-то переделать... какие-то структуры... Он сам такая же
загадка, как эти пространства.
- А они... Пространства эти... Сережка, они зачем?
Сережка опять сел по-турецки - ноги калачом. Но уже не с дурашливым
видом, а серьезный такой, будто маленький мудрец.
- Это, наверно, неправильно спрашивать: зачем?.. А зачем Земля,
звезды? И все на свете?.. Оно есть, вот и все. И эти Пространства -
тоже... Старик говорил, что сейчас они отдыхают. Как поля...
- Какие поля?
- Ну, когда идет весенний сев, не все поля засевают, некоторые
оставляют, чтобы земля отдохнула! Называется - пар... Старик объяснял, что
и пространства в разных измерениях должны отдыхать от людей. Тем более,
что люди постоянно делают глупости: воюют, природу портят. Второй раз
пустынные пространства вредных людей на себя не пустят. Знаешь почему?
Потому что каждое Безлюдное Пространство сделалось живым. Люди ушли, а оно
как бы сохранило человеческую душу...
- Да, ты говорил...
- Ну вот! Злых людей Пространство будет отталкивать!
- Сережка! А нас-то почему башни не пускают в проход между собой?
Ведь от тебя и от меня - никакого зла...
- Дело не в нас. Просто главный вход заперт для всех. Чтобы люди там
раньше срока не разгадали тайны.
- Какие?
- Кабы знать...
Мне отчаянно захотелось опять туда, на заброшенную заводскую
территорию - с ее дремлющими нераскрытыми тайнами.
И как раз мама заглянула в комнату.
- Милостивые государи! Я не буду возражать, если вы отправитесь на
прогулку. Сейчас придет Надежда Михайловна и мы займемся генеральной
уборкой.
- Мы можем помочь! - героически предложил Сережка (вот уж усердие не
по разуму!).
- Конечно, можете! Самая лучшая помощь, если вы исчезнете из дома до
обеда и не будете путаться под ногами.
Сначала мы отправились к Сойке - я взял для нее "Остров погибших
кораблей" (она ведь любит про море).
На крыльце бревенчатого, осевшего в землю Сойкиного дома стояла седая
старуха в засаленном бархатном халате. Она была похожа на
актрису-пенсионерку, которая на старости лет приохотилась к выпивке. Сразу
ясно - Сойкина бабушка.
Сережка бесстрашно сказал:
- Здрасте! Сойка дома?
Старуха глянула на нас с горделивой скорбью.
- Да, молодые люди, да! Моя девочка дома. Но общение с ней, к
сожалению, невозможно. Врач признал у нее корь. Моя кормилица схватила
инфекцию, когда пыталась добыть для меня кусок насущного хлеба... А теперь
нам не на что даже купить лекарство...
Она явно врала. Но Сережка деловито сказал:
- Давайте рецепт.
Мы лихо смотались в аптеку. У Сережки и у меня нашлись кое-какие
деньги, на таблетки и порошки хватило. Мало того, мы у лотошницы на углу
Сварщиков и Паровозной купили желтый банан. И отдали его Сойкиной бабке
вместе с книгой и лекарствами.
Отставная театральная контролерша благодарила нас величественная, как
народная артистка. Мы обещали заглянуть завтра и наконец отправились туда,
куда так стремились моя душа...
По правде говоря, я был даже доволен, Что Сойки нет с нами. Жаль,
конечно, что она заболела, но... зато никто не помешает нам с Сережкой
быть вдвоем и говорить о самом главном - о тайнах Безлюдных Пространств и
о полетах в заоблачных мирах.
Чтобы успокоить совесть, я сказал:
- Корь - это ведь не очень опасно. Только красная сыпь появляется, и
надо, чтобы в комнате не было много света. Я болел, знаю...
Сережка промолчал. Он, кажется, читал все мои мысли.
Мы прошли на заброшенную территорию в обход башен и опять оказались в
стране уснувших механизмов, замерших локомотивов, пустых цехов и ржавых
эстакад. Опять - звенящая тишина, бабочки, чертополох и розовый кипрей
выше головы.
Мы находили удивительные вещи.
В каменной будке тихо качался большущий - от пола до потолка -
маятник с чугунным, изъеденным оспинами диском. Качался сам собой, без
всякого механизма и гирь.
- Не трогай, - прошептал Сережка, когда я хотел коснуться толстого
стержня. Я отдернул руку.
Потом мы увидели бетонную трубу - с метр в поперечнике и метров пять
длиной. Труба наклонно лежала на подпорках с поржавевшими роликами и была
похожа на громадный, нацеленный в небо телескоп. Мы заглянули в трубу
снизу... и разом ойкнули. Небо, которое виднелось в трубе, было
темно-синим и звездным! Среди звезд неспешно проплыл светящийся диск.
Летающая тарелка?
Мы говорили вполголоса, и ощущение, что, что всюду с нами ходит
кто-то третий - молчаливый хозяин - не оставляло нас...
В просторных цехах с пробитыми крышами и сводчатых ангарах чуткое эхо
повторяло наш самый тихий шепот. А рупор-динамик на решетчатой мачте
сварливо сказал:
- Московское время четырнадцать часов. Передаем последние известия...
Обедать не пора, а?
Мы даже присели.
По знакомому телефону в кирпичной будке я позвонил маме, что мы
гуляем по окрестным переулкам, немного увлеклись и поэтому опоздаем к
обеду. Мама не рассердилась.
Мы выбрались на просторную, в белых зонтичных цветах лужайку, Сережка
закатил меня с креслом в тень пробитой цистерны, а сам сел напротив - на
вросшее в землю вагонное колесо.
И тогда я сказал то, что раньше никак не решался. Потому что, если
Сережка откажется, значит, никаких Туманных лугов и Заоблачного города, и
Старика - ничего нет, Сломанная палочка - разве доказательство?
- Ты можешь прямо сейчас... вот здесь... превратиться в самолет?
Сережка совсем обыкновенно:
- Превратиться-то - пожалуйста. Только взлететь нельзя, мало места.
Да и опасно - увидят...
- Не взлетай, просто превратись! Хоть на секунду!
Он вскочил, отбежал... И появился над соцветиями-зонтиками
бело-голубой самолет с блестящими лобовым стеклом, с надписью "L-5" и
белой морской звездой на борту. И с такой же звездой на стабилизаторе -
голубой в белом круге. И все это - в один миг, бесшумно, только воздух
качнулся, пригнул траву.
А потом - опять настоящий Сережка. Бежит ко мне, смеется:
- Ну как?
- Чудо!.. Сережка, но если это были не сны... Тогда, в те ночи...
то...
- Что?
- Значит, когда мы летали, меня в постели не было?
- Не было.
- А если бы мама вошла ночью в комнату?
Сережка сдвинула бейсбольную кепку на лоб, заскреб затылок.
- Вообще-то я кой-какие меры принял. Чтоб она спала покрепче. Сказал
одно заклинание, которое в школе у Старика выучил...
- Какое там заклинание, если мама почует, что со мной что-то не так!
- Да-а... Это я дал маху. Вот бестолочь...
- Ну, ничего, - утешил я Сережку. - Мама скоро уедет. А тетя Надя по
ночам спит как убитая...
САМОСТОЯТЕЛЬНАЯ ЖИЗНЬ
Мама перед отъездом оставила мне тысячу наставлений, велела
неукоснительно выполнять режим дня и беспрекословно ("Слышишь?
Бес-пре-ко-словно!") слушаться Надежду Михайловну. И обещала звонить
каждый вечер. Евгений Львович на такси увез маму на вокзал. А мы с тетей
Надей остались вдвоем.
Она была полная, добродушная. Стеснялась спорить со мной, когда я
хотел сделать что-нибудь по-своему. Только качала закутанной в клетчатую
косынку головой:
- Ох, Ромушка, глядит, узнает мама, попадет нам обоим...
Сережка появлялся каждый день, а иногда и оставался ночевать. До сих
пор это время у меня в памяти как солнечная и лунная карусель. Днем -
путешествия по окраинам, ночью - полеты...
Иногда мы забегали к Сойке. В дом к ней было нельзя, карантин. Мы
передавали ей в форточку книжка и пакетики с карамелью, она улыбалась,
нерешительно махала ладошкой. Бабка ее, стоя на крыльце, величественно
говорила:
- Какие преданные кавалеры. Шарман...
По-моему, она была немного сумасшедшая.
Гуляли мы с Сережкой до пяти часов (в этот час обязательно звонила
мама: тут уж будь дома как штык). Маму у уверял, что живу
дисциплинированно и по распорядку. Да, гуляю с Сережкой, но в меру. Что
ты, мама, никаких приключений!
А Сережка между тем за два приема научил меня плавать. За городом, на
Платовском озере был малолюдный пляж, и там Сережка затаскивал меня в
прогретую жарким солнцем воду:
- Не бойся, работай руками. Ноги при плавании не обязательны, главное
- не выдыхай до конца воздух...
Я тихонько вопил от восторга. И... плыл.
Несколько раз я был у Сережки дома. Видел отца и тетку. Тетка -
деловитая, молчаливая, но, по-моему, не сердитая. А отец - тоже
неразговорчивый, тихий и как будто виноватый - все время возился с
какой-нибудь домашней работой. Со мной ни о чем не говорил, только неловко
улыбался...
По ночам улетали мы на Туманные луга или на поле, где стояли каменные
идолы и чудовища. Это была древняя степь какого-то исчезнувшего народа.
Самое настоящее Безлюдное Пространство. Я любил подолгу ходить среди травы
и камней. Просто ходить. Это была такая радость...
А через неделю наша с Сережкой счастливая жизнь нарушилась. Ночью у
тети Нади схватило живот, она промаялась до утра, а когда я поднялся, не
выдержала:
- Ох, Ромушка, беда-то какая... Скорую надо, а то помру. Наверно,
аппендицит.
Делать нечего, я набрал на телефоне ноль-три. Там, конечно сперва:
"Мальчик, не хулигань, знаем мы эти шуточки". Потом все-таки спросили наш
номер, перезвонили и через час приехали. Тетя Надя еле шевелила губами:
- Ромушка, скажи маме, чтобы приезжала, а то как ты тут один-то...
Но я к тому времени был не один, уже появился Сережка. Часа через два
он умело дозвонился до больницы, узнал, что у Надежды Михайловны Соминой
не аппендицит, а воспаление кишечника и что сейчас ей лучше, опасности
нет, но полежать придется недели две.
- Полетел мамин отпуск, - вздохнул я.
- Ромка, а почему полетел? Разве мы одни не проживем? Я могу совсем
перебраться к тебе.
Это была мысль! Но...
- Ох, а мама потом все равно узнает...
- Но это же потом! Она увидит, что все в порядке, и не рассердится.
Разве что для вида...
"В самом деле, подумал я. - Даже обрадуется, что я такой
самостоятельный!"
Но самостоятельный был, конечно, не я, а Сережка. Я только и делал,
что слушался его. Мы ездили на рынок и в магазин, готовили завтраки и
обеды, мыли посуду, каждый день вытирали пыль в комнатах. И успевали
побывать в больнице - отвезти для тети Нади передачу с фруктовым соком
(остальное было запрещено). Заглядывали и к Сойке.
Сережка оказался гораздо строже тети Нади, все время находил
