повредил, а летать после этого не мог. Сережка же - пожалуйста!
Наверно, в Заоблачном городе, где он теперь жил, сделали ему ремонт.
Не разовый, а капитальный....
Кстати, Сережка помирился со Стариком. И они вместе колдовали теперь
над новой моделью современных Безлюдных Пространств. Старик даже разрешил
Сережке прилетать в Заоблачный город прямо в виде самолета, хотя это и
нарушало какие-то правила...
Итак, я рос, делался взрослым, но по ночам, при встречах с Сережкой
оставался прежним Ромкой Смородкиным. Нас обоих это вполне устраивало. И
мы летали все дальше и дальше - в такие Пространства, где Гулкие барабаны
Космоса гудели, как набат.
Всяких открытий и приключений у нас было столько, что хватило бы на
десять книг!
Иногда я рассказываю о наших приключениях своей дочке Надюшке. Она
слушает мои рассказы с таким же интересом, как долгоиграющие пластинки со
сказками про Маугли и Синдбада-Морехода.
Бывает, что Сойка слушает. И улыбается чуть загадочно. Конечно, она
все помнит.
Но может быть, она думает, что сказка про полеты и ей, и мне
приснились?
Порой я и сам вздрагиваю: а вдруг ничего этого нет? И Сережки нет?
Для доказательства, что все это правда, я ночью улетаю с Сережкой в
далекую-далекую степь, где всегда светит луна, и причудливые камни - идолы
и чудовища - чернеют среди высокой травы. Я рву там луговые цветы и сними
возвращаюсь домой.
Ромашки, клевер и розовые свечки иван-чая, появившиеся в доме
февральским застывшим утром - это разве не доказательство?
Надюшка от удивления смешно таращит глаза, а Сойка молча утыкается в
цветы лицом...
Вот и все. Теперь вы сами видите, что слухи оказались пустыми. А
слезы - напрасными. "Сказка стала сильнее слез". Никто не разбился до
смерти.
Никто. Честное слово...
