как лучше..."
- Ну и что? - горько сказала мама. - Разве дело в словах?
Конечно, я эгоист. Но не такой уж законченный! Мне маму было жаль до
боли. Но как ее утешить? И пока я сопел, думал, мама встала и ушла.
Я полежал, приподнялся на локтях, дотянулся до кнопки телевизора:
чтобы хоть чем-то разбить тоску и тишину.
Телевизор взорвался музыкой и криком. Знакомый лохматый тип в
цветастых штанах скакал по сцене и вопил:
Рома, Рома!
Ты остался дома!
Это что же? Судьба решила добить меня новым издевательством?.. Да, я
остался дома! Один! И останусь один навсегда! Сережка больше не придет,
это уже ясно...
Громко - гораздо громче обычного! - затренькал в прихожей дверной
сигнал. Я рывком сел на тахте.
Вошла мама.
- Там к тебе какая-то девочка... Ты умылся бы, все лицо зареванное...
Но мне было наплевать!
Появилась фантастическая мысль: это та девочка, что угощала меня
мороженым! Сережка оказался в Заоблачном городе, не может почему-то прийти
и послал девочку ко мне!
Но вошла Сойка...
Бледная, тоненькая, сразу видно, что после болезни.
- Здравствуй, Рома. Вот... я книжку принесла. Давно уж прочитала... -
Она подошла ближе. Тихая, с тревожными глазами...
Да, она заметно вытянулась. Платьице с белыми листьями совсем
коротеньким. Волосы были теперь не заплетены, а распущены по щекам и шее.
Сойка взяла себя за прядку над плечом и шепотом спросила:
- Ты почему плакал?
Мне было ни капельки не стыдно. Сойка - она словно лучик в моем
беспросветном горе. Я подвинулся на тахте.
- Садись сюда...
И стал рассказывать ей все.
Ну, прорвало меня. Я говорил ей про Безлюдные Пространства, и как
Сережка превращался в самолет, и про Старика, и про Евгения Львовича...
Всхлипывал и опять говорил. Сойка слушала и молчала и почти не шевелилась.
Только белобрысый локон над плечом тихонько дергала иногда...
Я перестал говорить наконец, излил душу. И тогда испугался: Сойка
может решить, что я морочу ей голову выдумками.
- Это все правда! Не хочешь - не верь....
- Я верю, Рома... - Она встала, оправила платьице и... пальцами
тронула мою щеку. Видимо, с полосками слез. - Рома, ты больше не плачь. Я
сейчас пойду... Я постараюсь что-нибудь узнать про Сережу. И как узнаю -
сразу к тебе...
- Да, Сойка, да! Пожалуйста!..
Сойка ушла, а я лежал и думал: почему я такой дурак? Вспомнил
девчонку из Заоблачного города, когда мама сказала про гостью, а о Сойке и
мысли не появилось! А она... Ведь с ней, как и с Сережкой, связана сказка
нынешнего лета!
Конечно, Сойка - тихая, незаметная. Но бывает, что негромкая песенка
в тыщу раз лучше нарядной и шумной музыки.
ПЕСЕНКА...
Сказка стала сильнее слез,
И теперь ничего не страшно мне:
Где-то взмыл над водой самолет,
Где-то грохнула цепь на брашпиле...
Входит в оранжевую от заката бухту длинный, с широкой палубой
теплоход. Падает в гладкую воду якорь, тянет из клюва цепь (она гремит), и
с палубы круто взлетает бело-голубой (а от зари еще и золотисты) самолет
L-5...
Я все таки этот самолет в небе над тополями!
Вот здесь я хочу рассказать о самом большом чуде в этой истории. О
самом важном.
Знакомый (до замирания сердца знакомый!) L-5 шел невысоко, и полет
его казался очень медленным. Возможно, что просто время затормозилось в
моем сознании.
Далеко ли было до самолета? Не знаю. Он казался мне размером с
голубя. Я видел его сквозь распахнутое окно. Решетка на балконе тоже была
раскрыта, Между мной и самолетом - ничего! Никакого препятствия.
Самолет лег на крыло и в момент поворота представился мне совсем
неподвижным.
Я рванулся к нему всей душой! Протянул руки! Примагнитил его к себе!
Взглядом! Как когда-то, в полетах, притягивал к себе Луну, и она
сделавшись маленькой - по законам линейного зрения - оказывалась у меня в
руках!
И по тем же законам (или по сказке? или по исступленному моему
желанию?) летящий вдали самолет стал как игрушка, очутился у меня в
ладонях...
Секунды три еще пропеллер его вертелся, потом замер.
И я замер. Только сердце ухало тяжело и с болью.
Я держал в руках модельку величиной с уличного сизаря (а может быть,
с лесную птицу сойку?). Легонькую, сделанную из дюралевой фольги и
тончайшей серебристой ткани. Лишь в передней части угадывалась тяжесть
крошечного металлического двигателя.
Но я же знал, что это не модель! Это он! Настоящий!
Что же я наделал! Надо отпустить, пусть летит! Пусть опять станет
большим и превратится в Сережку...
Но как завести мотор? И летит ли? И если улетит - Вернется ли? Вдруг
это расставание - уже навсегда?
"Сережка, прости меня... Сережка, что делать?"
И в этот момент вошла мама.
- Рома! Откуда эта модель? Какая чудесная... Девочка подарила, да?
- Да... девочка... - пробормотал я. Это была почти правда.
- Дай посмотреть...
- Нет! Не надо, она такая... очень хрупкая!
- Не бойся, я осторожно... А ты можешь уронить, у тебя руки дрожат...
Я не успел заспорить, мама взяла самолет себе на ладонь.
- Удивительная работа... Ой, Рома! Такое ощущение, что он живой!
Будто сердечно бьется внутри...
Конечно, он живой! Самолет Сережа!..
- Мама, тише! Поставь его... Ну, пожалуйста...
- Хорошо, хорошо... - Мама аккуратно опустила самолетик на
лакированный стол. Тот, за которым я обычно рисовал и готовил уроки.
Сейчас на столе было пусто, самолетик отразился в лаковом дереве, как в
коричневом льду... - А ты давай-ка умойся, и будем обедать... И все
постепенно наладится, верно ведь?
Мама вышла. А я не двинулся. Я смотрел на маленький L-5.
Что же делать-то?.. А может быть, он прямо сейчас превращается в
Сережку?
Но тогда Сережка будет крошечным, как оловянный солдатик!
Нет, он станет настоящим сразу! Затем он и прилетел ко мне!.. Правда,
Сережка! Давай же! Превращайся! Ну!..
Самолетик шевельнулся. Тихо-тихо поехал к близкому краю стола. То ли
от моего взгляда, то ли потому, что стол был чуть наклонный. Я обмер.
Самолетик катился - все быстрее, быстрее...
Я осмотрел, будто замороченный. А край стола - ближе, ближе... А
мотор-то не включен! И скорости нет! Самолет не успеет ни спланировать, ни
взлететь, он крылом или носом - о паркет! И только кучка лучинок,
лоскутиков и обрывков фольги...
До стола было метра три. Не доползти, не поймать! "Мама!" - хотел
крикнуть я, а из горла только сипенье...
Край уже - вот он!
Сережка, не надо!
- Не на-адо!!
Я рванулся! Я вскочил! Ударом ноги отшвырнул с пути кресло! Я поймал
самолетик в ладони уже в воздухе!..
И правда в нем сердечко: тук-тук-тук...
Испугался, малыш? Ничего, ничего, сейчас....
Первый раз в жизни я был главнее Сережки. Решительней...
Я поставил самолетик на стол. Сказал строго:
- Включай мотор.
Винт шевельнулся - раз второй. И с шуршаньем растаял в воздухе.
Самолетик задрожал.
- Молодец. А теперь - старт. И сразу в окно! Понял? Внимание...
взлет!
Самолетик задрожал сильнее. Двинулся. Поехал, помчался!
Взмыл над кромкой стола, в секунду миновал окно и балкон. И стал
удаляться, делаясь все больше и больше. Пока не стал в небе настоящим
самолетом!
Он промчался невысоко над сараями и тополями. Качнул крыльями. Мне
качнул!
Я засмеялся вперемешку со слезами. Что бы там ни случилось, А Сережка
по-прежнему мой друг. Я выскочил на балкон, замахал самолету, перегнулся
через перила. И махал, пока Сережка-самолет не растаял в голубизне...
Тогда я за спиной услышал хриплый вскрик. Мама стояла у дверного
косяка и держалась за горло.
- Что с тобой? - Я кинулся в комнату с балкона.
- Ромочка... ты...
Что я?.. И только сейчас понял - я на ногах! На ногах дома, в а не в
далеких лунных краях. Я - иду!..
От неожиданности упал я на колени, но сразу опять встал.
Левое колено отчаянно болело.
Если бы вы знали, какое это счастье - живая боль в разбитой
коленке...
КОНЕЦ ЛЕТА
Ну, а дальше началась сплошная медицина. Через час у нас дома была
куча докторов. Это в нынешние-то времена, когда обычно скорой помощи и
участкового врача не дозовешься!
Главным был профессор Воробьев (настоящий профессор, в очках с седой
бородкой и вежливыми манерами). Он утверждал, что случай феноменальный.
- Да-да, бывало такое и раньше, в итоге сильнейшего стресса, но чтобы
вот так сразу восстановились все функции...
С ним одни соглашались, другие почтительно спорили. Всякие научные
слова сыпались. Меня ощупывали, простукивали, заставляли двигать ногами и
рассказывать, как это случилось.
- Не знаю, как... Вдруг толкнуло что-то. И я встал...
Я не говорил про самолетик.
Среди медицинских лиц (вернее, позади них) мелькало бледное
перепуганно-счастливое мамино лицо.
- Коллеги, здесь необходим комплекс исследований. Ваша гипотеза,
уважаемый Эдуард Афанасьевич, весьма оригинальна, но требует проверки.
- Анна Гавриловна, позаботьтесь, чтобы полный рентген...
- Коллеги, а не даст ли облучение нежелательный эффект?..
"Не даст! - смеялся я про себя. - Потому что Сережка меня не забыл! А
законы Туманных лугов и Заоблачного города теперь действуют и здесь!.."
Вечером я оказался в госпитале при филиале Медицинской академии (есть
у нас в городе такой, научный). В маленькой, но совершенно отдельной
палате - будто генерал или депутат какой-нибудь. Это профессор Воробьев
позаботился. Не ради меня самого, конечно, а чтобы удобнее было
исследовать и наблюдать.
И наблюдали, исследовали, всякие анализы брали. Наконец доктор Анна
Гавриловна сказала, что "ребенка совершенно замучили" и что "так и у
здорового человека ноги могут отняться".
Но я не чувствовал себя замученным. Я просто не обращал на все
медицинские дела внимания, словно это не со мной происходило. Я был окутан
облаком счастья и ждал ночи. Потому что не сомневался нисколечко: Сережка
отыщет меня, придет.
В девять вечера мне дали стакан кефира и велели "ни о чем не думать и
спать". Я послушно улегся. Палата была на первом этаже, окно выходило в
сад. Там сперва золотились от заката листья, потом загустели сумерки. И
тогда из кустов появилась темная гибкая фигурка...
Окно не открывалось, но в нем была широкая форточка, я ее распахнул.
Сережка скользнул в палату без единого шороха. Мы сели на кровать, обняли
друг друга за плечи и сидели молча минут пять.
Наконец я спросил:
- Ты тогда сильно обиделся, да?
- Обиделся... А главное, испугался.
- Чего?
- Что тебе больше не разрешат дружить со мной...
- С какой стати?!
- Тише... Мне так подумалось. Ну, и вот такая смесь... обиды и
страха. Я ушел на пустырь за разбитой домной. Помнишь? И превратился в
самолет. И взлетел оттуда среди бела дня... И летал, летал, пока не
измучился. А потом чувствую - обратно превратиться не могу. Будто
закостенел от всего от этого...
Ну, какая же я скотина! Горевал, терзался - и все из-за себя! Из-за
того, что Сережка покинул меня! И даже в голову не пришло, что с ним, с
Сережей, может случиться беда!
- Ты меня прости... - выдавил я.
- За что?! Ведь это ты меня спас! Взял в руки и будто согрел! Я
оттаял. Вылетел из окна, и почти сразу... Потом прибежал тебе, а у тебя
там... целый медицинский симпозиум...
