Бродили, болтали обо всем понемногу.
Сережка вдруг сказал:
- Видишь, я был прав.
- Ты о чем это?
- Когда говорил, что будем встречаться реже...
- Неправда!
- Но ведь так получается. Ночью уже почти не летаем...
- Мы будем! Опять!
- Но уже не так часто. И мы туту не виноваты. Просто нельзя все время
жить одними и теми же радостями.
Так по-взрослому у него получилось: "одними и теми же радостями".
И снова пришла ко мне тоска. Как тогда, в больнице. Но уже не такая
беспомощная.
- Если тебе надоело... если хочешь уйти, так и скажи.
- Да не хочу я. Но понимаешь, появляются другие дела. Может, еще
кого-то надо будет спасть. И мне, и тебе. Не только друг друга...
"Не вертись, не придумывай, - хотел ответить я. - Осточертел я тебе,
вот и все...". Но только выдавил:
- Из меня-то... Какой спасатель?
- У тебя тоже есть цель. Чтобы помочь...
- Кому?
- А Сойке?
- А причем тут я? - Это вышло у меня совсем похоронно. - Ты умеешь
спасать и помогать в тыщу раз лучше.
- Но она-то... она для себя придумывала не меня, а тебя.
Как ни грустно мне было, но я все же попытался дотянуться - чтобы
кулаком по шее. Сережка засмеялся. Отскочил.
- Врешь ты все, - уныло сказал я. - Без тебя ничего хорошего не
будет. Ни у меня, ни у Сойки, ни вообще...
- Почему?
- Потому что... - Я хотел взорваться, крикнуть: "Потому что без тебя
не смогу, сдохну от горя! Потому что лишь при тебе я способен на что-то
хорошее!" Но осекся. Не решился.
Пробормотал, глядя на свои измочаленные кроссовки:
- Потому что ты - самолет...
- Подумаешь! Ты тоже будешь самолетом!
Он шел впереди, говорил, не оглядываясь. А теперь обернулся. Я замер.
Он тоже. Затем шагнул ко мне, положил на плечи ладони. Он не улыбался, но
глаза его были удивительно ласковые. Наверно, такие бывают у любимых
братьев (хотя я не знаю точно, ведь я рос один).
- Ромка, пора. Это не трудно, если захочешь. Я научу...
ПРЫЖОК
Оказалось, что это и правда не трудно...
Ну, наверно, такое может получиться не у каждого. Поэтому, если у вас
не выйдет, не обижайтесь. Тут необходимо, чтобы у человека был уже опыт
полетов над Безлюдными Пространствами. А главное - чтобы рядом был друг,
который еще раньше научился превращаться в самолет...
Все произошло быстро. Потому что я сразу поверил, смогу! Я
зажмурился, раскинул руки и... стал самолетом.
Я увидел себя сразу всего. Как бы изнутри и со стороны -
одновременно. Видел и чувствовал каждый винтик мотора, каждую заклепку
обшивки. Я сделался таким самолетом, на каком летал в своих прежних снах.
Маленький биплан - с двумя парами крыльев (верхние - сплошная плоскость,
которая проходит над кабиной), с тугими черными колесами, с легким
хвостовым оперением и с лобовым стеклом, похожим на половину прозрачного
пузыря.
Лебеда щекотала мои накаченные шины, теплый ветерок скользил по
крыльям, а мягкое августовское солнце грело красно-желтую обшивку. Да, я
был покрыт лимонной и алой краской. А на лопасти руля - белый круг и в нем
голубая морская звезда. А на борту - буква и цифра: L-5. Как раньше! И как
у Сережки!
Сережка был уже в кабине. Трогал ручку управления, осторожно давил
кроссовками на педали.
Я шевельнул элеронами и рулем, напряг стартер - сейчас крутану
пропеллер. Сказал через динамик:
- Сережка. Днем опасно, по себе знаю. Всякие службы наблюдения,
ПВО... Прежде, чем уйдешь в Пространства, шум подымут.
И я скрутил в себе нетерпение.
Вечером я отпросился в гости к Сережке - с ночевкой. У него была в
сарае летняя комнатка, похожая на каюту. Для независимой жизни. Мама
повздыхала и отпустила. Она боялась за меня, но понимала: мне пора
делаться самостоятельным.
- Надеюсь, вы не будете выкидывать там никаких фокусов...
Знала бы она...
Мы давно уже не взлетали со школьного стадиона. Ведь я теперь "на
своих двоих" легко мог добраться до Мельничного болота, а там взлетная
площадка не в пример лучше.
Около десяти вечера мы оказались на песке. Вечер был черный и
звездный, без луны. Мохнатые и невидимые, будто сгустки темноты, чуки
разожгли костры. Славные они были, эти чуки - добродушные, всегда готовые
помочь. Меня они уже не стеснялись, ласково терлись о ноги косматыми
головами.
Огни разгорелись, и я опять стал самолетом. Задрожал от нетерпения.
- Сережка, садись в кабину!
- Ладно! Только я на один полет, для страховки!
Я пустил ток - от аккумулятора к стартеру. Тот качнул мой
двухлопастный винт. Радостно дрогнули цилиндры от горячего толчка
вспыхнувшей бензиновой смеси. И еще, еще... И вот - азартная дрожь
ожившего мотора, и похожее на счастье тепло... А вдоль всего тела - струи
воздуха от стремительного винта.
Пропеллер неудержимо потянул меня - легонького, крылатого: скорей,
скорей, вперед! И страшно, и не удержишься. Да и нельзя удерживаться - ты
же самолет!
Плоские песочные кочки поддавали резину колес, шасси тряслось. Даже
больно немного. Ой... Но тут воздух под плоскостями стал удивительно
плотным, почти твердым, а сверху словно растаял, превратился в пустоту. И
эта пустота потянула крылья вверх. Я шевельнул закрылками... И колеса
перестали чувствовать песок. Они еще вертелись, но по инерции, в воздухе.
И воздух этот обдувал их тугой прохладой. Так обдувает он босые ступни,
когда мчишься на стремительной карусели (Я один раз пробовал, и у меня
слетели кроссовки). Но карусель - это на одном уровне и по кругу. А здесь
- вперед и в высоту!
...И вообще это очень трудно - сравнивать ощущения человека и
самолета. Мало похожего. А я-то теперь жил, размышлял и чувствовал именно
как самолет.
Главное отличие от человеческих ощущений - то, что воздух вокруг тебя
совсем другой. Он и плотный, и стремительный. Летит навстречу, но не
пытается тебя смять, А послушно обтекает, срывается с элеронов и руля
свистящим потоком, ровно давит снизу на крылья....
А еще - живая сила мотора и восторженная быстрота винта. Это он,
пропеллер, увлекает тебя с небывалой скоростью сквозь воздушную толщу. А
если ты рискнул на несколько секунд выключить мотор - сразу замирание, как
при остановившемся сердце. И жуть падения. Но и в этом есть своя радость.
Радость испытания и риска, словно бежишь над пропастью...
Сережка не мешал мне. Сидел тихо, не брался за ручку управления,
только при самых лихих виражах говорил шепотом:
- Хорошо... Молодец, Ромка...
Мы пробили слой темноты и ушли в пространство над Туманными лугами -
здесь, как всегда, светила круглая луна. Я долго кружил среди облачных
столбов, а иногда пролетал сквозь них, и по крыльям ударяли сгустки
пара...
Затем я сам, без Сережкиной подсказки, если среди костров. Сережка
выскочил из кабины и тоже стал самолетом. Мы взмыли вдвоем - он впереди, я
следом. Потом полетели рядом. И этот наш полет - крыло к крылу - был
длинным и счастливым...
Несколько вечеров подряд я уходил ночевать в Сережке. Мама вздыхала,
но не спорила. И, может быть... может быть, была даже рада. Я догадался об
этом, когда однажды прибежал домой раньше обычного и застал у нас Евгения
Львовича. Мама засуетилась, начала объяснять, что вот Евгений Львович
собрался в командировку, спешит на утренний поезд и зашел так рано, чтобы
взять у нее, у мамы, очень важные институтские бумаги...
Я сделал вид, что поверил. Мне, по правде говоря, было не до того. Во
мне жил, не исчезая, восторг полетов, и ни о чем другом я думать не хотел.
Но как раз в тот день Сережка мне виновато сказал, что несколько
ночей мне придется летать одному. Он, Сережка, должен уехать к бабке,
чтобы помочь выкопать картошку.
- А разве нельзя тебе оттуда прилетать ночью?
Сережка отвел глаза.
- За день так наломаешься на грядках, что потом уже не до полета.
Он опять мне напоминал, что жизнь состоит не только из сказок и
радостей.
- Давай я поеду с тобой! Тоже буду копать!
- Разве же тебе разрешать?
Это верно. Два раза в неделю я ходил в поликлинику на всякие
проверки. И врачи, и мама никак не могли поверить, что я здоров
окончательно.
Сережка все еще глядел в сторону, но уже с улыбкой.
- Ты вот, что, покатай-ка Сойку. Ты давно ведь собирался.
Я почему-то покраснел, хотя что тут такого! Я и правда говорил не
раз, что хорошо бы взять Сойку в наши полеты.
Вечером я проводил Сережку на электричку, а потом забежал к Сойке.
Она мне обрадовалась, но в то же время я видел: что-то с ней не так.
- Ты чего опять такая кислая? Снова бабка угнетает?
Сойка кивнула.
- Какая муха теперь ее кусает?! - возмутился я.
- Она по телевизору одну артистку увидела. Они в детстве учились
вместе. Ну и вот... "Я могла быть такой же знаменитой, если бы не
враги..." У нее всю жизнь какие-то враги... Купила бутылку ликера, а потом
говорит: "Ты мое последнее проклятье в этой жизни..."
- Сойка, плюнь! Удери в двенадцать ночи из дома! Сможешь?
Она опять кивнула. Без лишних вопросов.
- Удеру. Бабка после ликера будет спать без продыха.
- Я за тобой приду. И покажу такое...
Она заулыбалась, доверчиво так...
Вечером я пошел на риск. Сделал вид, что улегся спать, а сам соорудил
из одежды чучело под одеялом и слинял из комнаты через балкон. Мама уже
уснула, и я надеялся, что крепко...
Сойка в старой безрукавке поверх своей "чунги-чанги" ждала меня у
своего крыльца. Я взял ее за горячую ладошку и повел темными переулками.
Она ни о чем не спрашивала. На песке у Мельничного болота я сказал в
сумрак:
- Чуки, сделайте огоньки...
Быстро стали зажигаться маленькие костры.
А Сойка дышала у моего плеча.
- Ты не бойся, Сойка. Сейчас я отойду, и появится самолет. Сразу лезь
в кабину. Только ничего там не трогай... Мы полетим. Хочешь?
- Ага... - выдохнула она. - Хочу... А эти, которые у костров... они
не кусаются?
- Что ты! Они добрые... Ну, готовься!
Я отбежал на двадцать шагов и стал самолетом. Не знаю, удивлялась ли
Сойка, но подошла сразу. Ловко забралась в кабину.
- Рома, а ты где?
- Я... тут, рядом. Все, что вокруг - это я и есть. Поняла?
- Да... наверно... А мы не упадем?
- Никогда в жизни! Нащупай ремни, застегни пряжки на груди... Готово?
- Да.
- Держись!..
Сойка была молодец! Даже тогда когда я хвастался (пожалуй, чересчур)
и закладывал крутые виражи, она ойкала, но ни разу не сказала "не надо".
Тихонько смеялась.
Я полетал среди освещенных луной облачных столбов. Потом пролетал над
Заоблачным городом. Попасть в Город можно было только пешим путем, но
полюбоваться им с высоты - это пожалуйста. В Городе были светлые сумерки,
в бухте отражался закат. На кораблях и улицах уже светились огоньки. Мне
показалось даже, что я слышу музыку. На башнях горели разноцветные звезды.
- Как красиво, вздохнула Сойка.
- Мы там обязательно побываем. Туда ведет дощатый тротуар...
Я сел на Туманных лугах, превратился в обычного Ромку и опять взял
Сойку за руку. И мы долго гуляли по пояс в искрящемся тумане, заглядывали
в провалы (тогда Сойка крепко сжимала мои пальцы).
Один раз на краю широкого провала она шепотом спросила:
- А там внизу что? Чьи огоньки?
- Не знаю. Наверно, деревня какая-то.
- А вдруг Дорожкино?
- Что?
- Ну, Дорожкино. Где мама и папа...
Вот оно как! Даже во время этой сказки она не забывала свою печаль...
