- Я тебя не хуже нового кресла доставлю куда надо! Я тренированный.
Осенью я весь наш урожай картошки из сарая в подвал перетаскал, в рюкзаке.
Тетя Настя даже похвалила: "Вот, - говорит, - хоть какой-то талант у
человека проявился"...
- Почему "хоть какой-то"? - обиделся я за Сережку.
- Потому что я - личность без всяких проблесков. Весь на среднем
уровне. Даже фамилия самая-самая простая...
- Какая?
- Сидоров.
- Ну и что? Хорошая фамилия. У нас в доме твой тезка Сергей Сидоров
живет, мастер спорта по велосипеду...
- Ну так это ведь он мастер, а не я. А у меня никаких талантов сроду
не было.
Я подумал, что у Сережки по крайней мере один талант есть бесспорно -
сразу становиться своим человеком.
- Ладно, тащи вниз кресло и приходи за мной. Я пока позвоню маме...
Он потащил, а я, перебравшись на тахту, позвонил.
- Мам, я погуляю, ладно?.. С Сережкой Сидоровым. Он меня спустит и
поднимет, не волнуйся... Да нет, не чемпион! Мальчик с нашего двора... Ну
и что же, что не знаешь, зато я знаю! А ты увидишь и тоже сразу его
вспомнишь, ты его не раз встречала... - Тут я малость хитрил, но был
уверен, что мама, увидев Сережку, в самом деле примет его за знакомого. -
Что? Ну, конечно, недолго... Вымыл, вымыл... Ну, не бойся ты, я же не
один!.. Все запру! Ладно, будем осторожны. Пока!
Сережка вернулся, стоял в дверях и слушал разговор. Потом подошел,
подставил спину:
- Садись.
Я устроился у Сережки на закорках.
- Тяжело?
- Нисколечко... - И понес меня. Терпеливо подождал, пока я запирал
входные замки, вприпрыжку спустился со мной к выходу, пронес мимо
любопытных бабки Таси и бабки Шуры ("Здравствуй, Ромочка! На прогулку
поехал, голубчик?"). Ловко пересадил в кресло. Я уперся ладонями в обручи.
- Поехали скорее! - Подальше от словоохотливых бабок.
- Давай покачу тебя!
- Что ты, я сам!
ДЕРЕВЯННЫЕ ТРОТУАРЫ
Наша улица не в центре, но и не на самой окраине. В районе, который
называется "Текстильный". На ней стоят одинаковые панельные многоэтажки и
растут жиденькие клены. Машин здесь немного, но регулярно проезжает
автобус тридцать первого маршрута.
Мы двигались по асфальту, в расщелинах которого росли подорожники. Я
ладонями толкал дюралевые обручи - они приделаны к колесам специально для
рук. Передние колесики прыгали на асфальтовых бугорках. Сережка шел рядом.
Я все ждал, что он спросит: "Куда двинемся?" Но он вдруг вздохнул:
- Ты неправильно сказал своей маме...
- Что неправильно?
- Я не из вашего двора.
- Какая разница? Все равно ведь ты недалеко живешь!
- Далеко. Если на тридцать первом ехать, то целых полчаса, до
стадиона "Чайка". А там еще пешком по Диспетчерской и Партизанской...
- А как ты здесь оказался?
- Просто так. У меня привычка такая... вернее, занятие. Гуляю по
всему городу, смотрю: где что интересное. И где есть хорошие люди...
Я огорчился и встревожился:
- Значит, ты здесь случайно!
Он быстро посмотрел на меня сбоку.
- Почему же случайно?
- Мог ведь и не завернуть в наш двор...
- Кто его знает, - тихо отозвался Сережка, глядя под ноги.
- И... наверно, больше уже не завернешь, - шепотом сказал я. - Будешь
гулять по новым местам. Искать... новых людей.
Сережка положил руку на спинку кресла.
- Зачем же мне новых? Раз уж я нашел тебя... - Это он все так же тихо
проговорил, даже скучновато. Но по мне опять прошло тепло - по всему телу,
даже по ногам. Я зажмурился, прижался затылком к спинке, потом глянул на
Сережку. Он шмыгнул носом, но глаз не отвел. Вернее, отвел, но не сразу, а
когда все уже было ясно. Поглядел по сторонам и спросил равнодушным тоном:
- Эта улица в честь какого Глазунова называется? Есть такой
композитор, есть художник...
- В честь Героя Советского Союза. Он был летчик и погиб в сорок пятом
году... Он до войны в нашем городе жил.
- Я даже и не слыхал про такого, - озабоченно сказал Сережка. - Ну
ладно... А куда пойдем-то?
Когда я гулял с мамой или ребятами, маршруты были одни и те же: или к
площади Пушкина, где большой фонтан, или в сквер у Городского театра, или
на Большой бульвар...
- Сережка! Давай куда-нибудь наугад! Где я еще никогда не был! Ну,
хоть в этот переулок!
В самом деле, сколько раз проезжал я в кресле мимо узкого переулка
между булочной и кирпичным забором, а понятия не имел, что там, в
нескольких метрах от улицы Глазунова. И сейчас даже подумалось: вдруг
что-то необыкновенное?
Переулок назывался Кочегарный (и кто это придумывает такие
названия?). Пятиэтажный дом с булочной был в нем самым большим. Дальше
стояли двухэтажные дома, обитые почерневшими досками и украшенные под
крышей нехитрой деревянной резьбой. Сразу видно - очень старые. Между ними
тянулись тесовые заборы. Это - на правой стороне. А на левой - длинный
кирпичный забор с узорчатой решеткой наверху. Вдоль него мы и пошли.
Асфальтовый тротуар стал узеньким, разбитым. Колеса запрыгали по выбоинам.
Сережка стал подталкивать кресло. Сперва незаметно, потом сильнее -
помогал мне. И я теперь не спорил. Скоро он уже по-настоящему катил меня,
а я ладонью вел по верхушкам сорняков, что росли вдоль кирпичной стены.
Мы свернули на деревянную одноэтажную улицу с палисадниками и
немощеной заросшей дорогой. Здесь было солнечно и пусто, лишь трое малышей
гоняли по дороге ярко-синий мячик. Они поглазели на нас, но недолго. Над
палисадниками и дорогой летали бабочки. На лужайке у приземистого домика
паслась пятнистая добродушная корова. Она тоже посмотрела на нас.
- Я и не знал, что рядом с нами такая деревня. Не верится даже...
- Нравится? - спросил Сережка.
- Будто в иные края попал. Или на другую планету...
Сережка кивнул и покатил меня дальше. Так началось наше первое
путешествие по тихим переулкам и пустырям.
Пустырей было много. На них блестели жестянки и битое стекло, рос на
мусорных кучах репейник и бродили кудлатые козы. И мне казалось иногда,
что это джунгли в какой-то сонной загадочной стране. Я так и сказал
Сережке.
Он ответил серьезно:
- Конечно. Тут ведь как взглянуть... Если разобраться, то здешний
чертополох ничуть не хуже всяких кактусов и агав. Ну, тех, что растут на
окраинах заморских городов.
- И сколько всяких трав!.. Я даже не знаю, как они называются. Кроме
лебеды и репейника.
- Я тоже многих не знаю...
Но кое-какие травы Сережка знал. Те, про которые говорят "сорняки", а
на самом деле они красивые...
- Вот эти розовые свечки называются "кипрей" или "иван-чай". Это
дикий укроп. А вот белоцвет, чистотел... осот... Смотри, и конопля здесь
растет... Тысячелистник...
Над пустырем в жарком воздухе стояли белые зонтики широких соцветий,
верхушки с лиловыми и желтыми шариками, серые кисточки и колоски. Густо
переплетались узорчатые травяные листья.
- А вот полынь! - обрадовался Сережка. Он сорвал с пыльного кустика
головку с серыми шариками, потер в ладонях.
- Сделай так же, вдохни...
Я поднес к лицу натертые семенами ладони. Горький солнечный запах
вошел в меня... ну, не знаю, как сказать. Будто простор распахнулся. Степь
до самого горизонта, которую я видел только на телеэкране...
- Пахнет безлюдными пространствами, - прошептал Сережка.
- Ага... - выдохнул я. Но тогда еще не понял всего смысла этих слов.
А позже, когда тайна Безлюдных Пространств пропитала мою жизнь, я не раз
вспоминал этот пустырь и Сережкин шепот.
После пустыря с полынью мы еще долго слонялись по старым переулкам и
делали всякие открытия. То увидим домик с причудливой резьбой на карнизах,
то горбатый, будто в сказке, мостик через канаву, то совершенно
деревенский колодец с "журавлем". Всюду росли знакомые мне высоченные
одуванчики...
Сережка уже совсем завладел креслом и катил меня легко и без устали.
Я только глядел вокруг и гладил головки травы. Несколько раз на ноги мне
садились коричневые бабочки, и я (честное слово!) ощущал щекотанье их
лапок.
В этих безлюдных зеленых переулках асфальт встречался редко, зато
было много дощатых тротуаров. Я с тех пор навсегда запомнил, как хорошо
пружинят доски под колесами. Иногда, правда, колеса проваливались в щели,
но Сережка легко их выдергивал и вез меня дальше...
Мы бродяжничали по незнакомой деревянной окраине и говорили про все
понемногу. И хорошо нам было оттого, что столько у нас одинакового. В
августе нам должно было стукнуть двенадцать лет. Нам одинаково нравились
книжки про Тарзана, а марсианские романы того же писателя, Берроуза, мы
считали занудными. Мы оба раньше собирали марки, а потом бросили. Оба не
любили математику, "история и география в тыщу раз интереснее, хотя
учебники там тоже скучные".
Нам нравились песни группы "Корсар" и фильмы про морские приключения,
а кино, где людей дырявят из автоматов и кольтов, мы не любили: сперва
вроде бы интересно, а потом тошно...
Нам обоим было по душе такое нехитрое, но увлекательное занятие:
смотреть, запрокинув голову, как в небе кружат голуби и стремительно
стригут воздух ласточки...
Я рассказал Сережке про себя много всего. И про то, как в больнице от
тоски пытался сочинить поэму о привидениях в рыцарском замке, и про случай
с грабителем и даже про дядю Юру. Как он уехал и оставил мне сборную
модель самолета. Я ничего не скрывал. Потому что ведь и Сережка без утайки
рассказывал мне про свою жизнь. Как тетка пилит его и отца, потому что у
нее у самой не сложилась судьба, муж бросил; и как отец иногда "зашибает"
после получки, а потом ходит виноватый.
- Даже такой... ну, будто подлизывается ко мне. А мне его жалко
тогда...
Но о грустном говорили мы не так уж много. Поделимся семейными
печалями а потом, надолго, о чем-нибудь хорошем. О веселом. Я - о том, как
с ребятами во дворе накачивали велосипедным насосом резинового крокодила и
он рванул наконец, будто бомба, а бабка Тася и бабка Шура решили, что в
доме взорвался газ. А Сережка - про то, как его записали в школьный хор и
как выгнали с первой же репетиции, потому что "тебе, мальчик, озвучивать в
кино аварийные сирены и мартовских котов..."
Иногда мы хохотали так, что незнакомые тетушки высовывались из
раскрытых окошек. Однако не ругали нас...
Но мы не все время разговаривали. Иногда двигались просто так,
задумчивые. Понимали друг друга молча. Дорогу мы выбирали наугад. Наугад -
это же здорово! Везде можно ждать интересного!
Наконец заросшая рябинами улица Кровельщиков привела нас к стене из
бетонных плит. За ней слышались голоса, магнитофонная музыка, шум. А
неподалеку опять виднелись большие дома и звякал трамвай.
- Это, наверно, Потаповский рынок! - сообразил Сережка. - Его тыловая
часть! А вход с другой стороны...
Я не хотел туда, где много людей. И кресла своего стеснялся (будут
толкать, оглядываться), и жаль было расставаться с зелеными переулками.
- Сережка, давай назад, а?
- Ладно! Только доедем до угла, посмотрим, что там за улица, на
которой трамвай...
Улица оказалась Кутузовская, про нее я слышал. Она была похожа на
нашу, Глазунова, только с рельсами, по которым проезжали красно-желтые
дребезжащие вагоны. К рынку и от рынка толпой шли люди с сумками и
кошелками. Но к нам, на улицу Кровельщиков, почти никто не сворачивал.
Здесь на углу была граница городского шума и тишины.
И у самой этой границы в тени бетонного забора сидела белоголовая
девочка.
Она была помладше нас, лет десяти. В потрепанных тренировочных
