трансакционных издержках изменение правовой позиции воздействует на
распределение богатства. Ведь оно приводит к изменению спроса на блага и
услуги, в том числе -- и в этом суть вопроса -- и на те, при производстве
которых возникают вредные последствия, и на те, которые терпят ущерб от этих
вредных последствий. Так что если мы вернемся к примеру предыдущего раздела,
окажется, что фермеры всегда будут в лучшем положении, а скотоводы в худшем,
если скотоводам придется компенсировать ущерб, чем если им не придется делать
этого. Если скотоводы должны отвечать за ущерб, они либо выплатят фермерам
компенсацию, либо заплатят им за отказ от производства (что бы ущерб не
возник), либо им придется избегать причинения ущерба с помощью переключения на
наилучшую альтернативную деятельность, но в этом случае их доход сократится.
Когда не существует ответственности за ущерб, фермеры не получают компенсации
и продолжают фермерствовать с меньшим доходом, либо им самим придется
заплатить скотоводам за отказ от деятельности (и ущерба не возникнет), либо
они перейдут в наилучшую альтернативную сферу деятельности и будут получать
меньший доход. Эти изменения в богатстве фермеров и скотоводов поведут, как
нам говорят, к изменениям в спросе и станут причиной изменений в размещении
ресурсов.
Я считаю этот аргумент ложным, поскольку изменения в правилах об
ответственности за ущерб не приведут к каким-либо изменениям в распределении
богатства. А значит, здесь нет соответствующих воздействий на спрос, которые
следовало бы учитывать. Посмотрим, почему. В разделе III этих заметок я
говорил о группе факторов, вовлеченных в возделывание земли, как о "фермерах",
и о группе факторов, вовлеченных в выращивание скота, как о "скотоводах".
Разделим группу факторов "скотоводы" на собственно скотоводов и земли, занятые
под скотоводство, а группу факторов "фермеры" -- на самих фермеров и
обрабатываемую землю, а также сделаем не столь уж нереалистичное
предположение, что только земля, используемая под фермерство и под
скотоводство, может приносить "ренты", как это определено в разделе III.
Предположим также, что скотоводы и фермеры арендуют землю.
Ограничимся простым случаем, когда причиняемый скотом ущерб меньше, чем
"ренты" как фермерской, так и скотоводческой земли. Рассмотрим воздействие
правила ответственности за ущерб на условия контрактов, которые заключают
фермеры и скотоводы. Если бы скотовод должен был компенсировать фермеру
наносимый скотом ущерб, величина арендной платы за землю понизилась бы на
сумму компенсационных платежей за ущерб, тогда как величина арендных платежей
фермера увеличилась бы на ту же самую сумму (по сравнению со случаем, когда
никаких компенсаций платить и получать не было бы нужно). Богатство фермеров и
скотоводов осталось бы тем же самым независимо от правила ответственности за
причиняемый скотом ущерб. Но что с землевладельцами? Если за потраву посевов
полагается платить компенсацию, цена аренды скотоводческой земли будет меньше,
а цена аренды фермерской земли будет больше, чем в случае, когда компенсацию
платить не надо. Но если правило ответственности за ущерб известно заранее,
это отразится в цене, по которой приобретается земля, и за землю под
скотоводство будет уплачено меньше, а за землю под фермерство -- больше, чем в
случае, когда нужно было бы платить компенсации. Богатство землевладельцев,
таким образом, не изменится, поскольку изменения в продажной цене земли будут
уравновешены изменениями в цене за аренду земли -- при изменении правовой
позиции по отношению к правилу ответственности за ущерб. Таким образом, выбор
различных правил ответственности за ущерб не влечет за собой последствий для
распределения богатства и связанных с этим изменений в спросе, воздействие
которых следовало бы учитывать. Хотя я рассмотрел только случай, в котором
ущерб был меньше "рент" как фермеров, так и скотоводов, сходные результаты
могут быть получены для всех случаев, проанализированных в разделе III.
Можно думать, что анализ того, какое воздействие оказывают различия в правовой
позиции, предполагающий в каждом случае, что стороны полностью приспособились
к ним, неприложим к ситуации, когда происходит переход от одной системы к
другой. Это не так. Вывод, согласно которому при нулевых трансакционных
издержках перераспределения богатства не будет, остается неизменным, хотя путь
к этому заключению оказывается другим. Вспомним, что при нулевых
трансакционных издержках усилия по внесению дополнений и уточнений в контракт
оказываются бесплатными. Если это так, то будут составлены контракты,
устанавливающие, как должны изменяться платежи при перемене правовой позиции.
В только что рассмотренном примере было бы предусмотрено, что, например, при
внесении в закон требования об оплате причиняемого скотом ущерба величина
арендной платы за скотоводческую землю уменьшится, но владельцы этой земли
дополучат разницу от тех, у кого они покупали землю, тогда как величина
арендной платы за фермерскую землю увеличится, и владельцы этой земли должны
будут доплатить тем, у кого они ее покупали. Распределение богатства останется
прежним.
Труднее ответить на вопрос, ведет ли изменение закона к перераспределению
ресурсов в случае прежде не осознававшихся прав. Разнообразие критериев, в
соответствии с которыми определяется собственность на эти права, в подобном
случае, казалось бы, должно неизбежно вести к различному распределению
богатства. Можно было бы, конечно, доказывать, что при нулевых трансакционных
издержках ничего не стоит сделать контракт более подробным, все последующие
события будут учтены, а значит, никакого перераспределения богатства не
произойдет. Но было бы неразумно предполагать, что люди способны включить в
контракт ссылки на права, о которых они не имеют представления. Поэтому
следует рассмотреть вопрос, не приведет ли -- в силу своего воздействия на
спрос -- изменение критериев наделения собственностью на не осознававшиеся
прежде права к иному размещению ресурсов. Впервые я выдвинул предположение,
известное теперь как теорема Коуза, в статье "Федереальная комиссия связи".
Как было объяснено ранее, для иллюстрации аргументов там использовался пример
с собственностью на вновь обнаруженную пещеру. Я пришел к выводу:
"Используется ли пещера для хранения банковской информации, как хранилище для
природного газа или для выращивания грибов, зависит не от законов о
собственности, но от того, кто заплатит больше за пользование пещерой -- банк,
корпорация природного газа или грибной концерн" [Coase, Federal Communications
Commission, p. 25]. Мне никогда в голову не приходило добавить уточнение, что,
если спрос на грибы у различных претендентов на пещеру различен, и если их
расходы на грибы (на банковские услуги или природный газ) занимают важное
место в их бюджете, и если потребление ими этих продуктов составляет
значительную часть совокупного потребления, решение о собственности на вновь
открытую пещеру изменит спрос на банковские услуги, на природный газ или
грибы. В результате относительные цены банковских услуг, природного газа и
грибов изменятся; такое изменение способно повлиять на цену, которую захотят
уплатить за пользование пещерой соответствующие фирмы, а это может повлиять на
способ ее использования. Не приходится отрицать, что можно вообразить такое
изменение в критериях наделения собственностью на прежде не осознававшиеся
права, которое может, изменив спрос, привести к изменениям в размещении
ресурсов, но -- если не считать таких грандиозных событий, как отмена рабства,
-- эти воздействия обычно бывают столь незначительными, что ими вполне можно
пренебречь. Это верно и относительно тех изменений в распределении богатства,
которые сопутствуют изменению закона в мире, где издержки трансакций больше
нуля и разработка контракта, который предусматривал бы все будущие события,
обходится слишком дорого. Так, в судебном деле Стурджес против Бриджмена
вполне возможно, что решение суда, учитывая существовавшие у сторон контракты,
изменило относительное богатство кондитера и врача (а может быть, повлияло
сходным образом на богатство их соседей), но трудно вообразить, чтобы это
могло оказать сколь нибудь заметное влияние на спрос на кексы и медицинские
услуги.
V. Влияние трансакционных издержек
МИР с нулевыми трансакционными издержками часто описывали как коузианский мир.
Ничто не может быть дальше от истины. Это мир современной экономической
теории, тот самый, из которого я пытался выманить современных экономистов. В
статье "Проблема социальных издержек" я просто попытался высветить некоторые
особенности этого мира. Я доказывал, что в таком мире размещение ресурсов не
будет зависеть от правовых позиций, и это утверждение Стиглер окрестил
"теоремой Коуза": "... в условиях совершенной конкуренции частные и социальные
издержки будут равны" [Stigler, Theory of Price, p. 113]. По уже отмеченным
причинам даже уточняющее выражение "в условиях совершенной конкуренции" может
быть отброшено. Следуя за Пигу, работы которого определяли мышление в этой
области, экономисты пытались объяснить наличие несовпадений между частными и
социальными издержками и придумать, что с этим можно поделать, но использовали
при этом теорию, по которой частные и социальные издержки всегда равны. Потому
едва ли удивительно, что они зачастую приходили к неверным выводам. Причина
заблуждения экономистов была в том, что их теоретическая система не учитывала
фактор, весьма существенный для того, кто намерен изучать воздействие
изменений законов на размещение ресурсов. Этот неучтенный фактор и есть
трансакционные издержки.
При нулевых трансакционных издержках производитель включит в контракт все, что
нужно для максимизации ценности производства. Если бы можно было предпринять
нечто для сокращения ущерба, и эти действия являлись бы наиболее дешевым
средством для достижения подобного сокращения, они были бы осуществлены. Могли
бы потребоваться действия одного производителя или нескольких одновременно.
Как я отметил в "Проблеме социальных издержек" на примере со скотом и
посевами, возможные действия включают такие меры, как вывод всей или части
земли из обработки или переход на культуры, меньше страдающие от потравы (для
фермеров); сокращение размеров стада или вида разводимых животных, привлечение
пастуха или собак, перевод скота на стойловое содержание (для скотовода);
строительство оград (скотоводом или фермером). Можно даже вообразить такой
экзотический прием, как приобретение фермером ручного тигра, запах которого
будет держать скот подальше от посевов. И у фермера, и у скотовода будут
достаточные стимулы для использования любых известных им способов (в том числе
совместных действий), которые могут увеличить ценность производства, поскольку
каждый производитель получит свою долю в конечном приросте дохода.
Но если трансакционные издержки учитываются, многие из этих действий не будут
осуществлены, поскольку введение в контракты необходимых условий окажется
делом более дорогостоящим, чем возможные выгоды. Для простоты предположим, что
все контрактные установления, направленные на сокращение ущерба, слишком
дороги. В нашем примере, если скотоводы обязаны будут выплачивать компенсацию
за причиненный их скотом ущерб, у фермеров не будет оснований для пересмотра
контрактов, поскольку компенсация за полную или частичную потраву посевов
всегда возместит ущерб. Но у скотоводов здесь иное положение. У них есть
стимул перестроить свою деятельность, если связанные с этим издержки окажутся
меньше, чем сокращение компенсационных выплат фермерам. Предположим, однако,
что скотоводы не обязаны компенсировать ущерб, следовательно, у них нет
стимулов для изменения своих действий, а фермерам придется принимать меры для
сокращения ущерба при условии, что прирост дохода от спасенного таким образом
урожая превосходит издержки по достижению этого прироста. Легко показать, что
