га, обильную пищу и даже - радость.
А Эдгар, вдали от чуждого ему НьюѕЙорка, обрел немного покоя. Знаме-
нитый бюст Паллады, который поэт обессмертил в "Вороне", стоял над внут-
ренней дверью дома. Эдгар начал методично работать. Рассказы и статьи
писались быстро и тотчас публиковались, потому что уже само имя автора
обеспечивало читательский интерес к ним по всей стране. "Преждевременные
похороны" - необычная смесь хроники и рассказа - были написаны на "бла-
гословенных небесах" Блумингдейла.
Это один из самых зловещих и мрачных рассказов По, отмеченный стран-
ной тягой к замогильным ужасам. И дело здесь совсем не в теме повество-
вания, а в вечной раздвоенности авторского умонастроения.
В то лето "Ворон" был почти что завершен, хотя Эдгар имел обыкновение
бесконечно переделывать свои стихи, так что каждая новая публикация об-
наруживала и новые варианты. Автор читал "Ворона" многим друзьям и по
сохранившимся воспоминаниям горячо интересовался мнением присутствующих
- чтобы внести еще какиеѕнибудь исправления... Правда, в его "Философии
творчества" изложена совсем иная версия, хотя именно она, наверное, бли-
же, чем это принято считать, к истине. Действительно, поэма прошла через
несколько "стадий"; но основная композиция, о которой идет речь в эссе,
вполне могла явиться результатом логических расчетов (логических - в по-
этическом, разумеется, смысле, и всякий поэт знает, что противоречия в
сочетании этих слов нет).
Близилась зима, и пришлось возвращаться в НьюѕЙорк, где Эдгар неза-
долго до того получил скромную должность в газете "Ивнинг миррор". 1845
год - Эдгару исполнилось тридцать шесть лет - начался мирным расставани-
ем с этой газетой.
По становится сотрудником "Бродвейского журнала". К этому времени
слава Эдгара По перешагнула границы страны, что почти для всех оказалось
неожиданностью, но, пожалуй, не для него самого. Он превратился в модную
персону. Умело подготовленная Эдгаром и его друзьями публикация "Ворона"
произвела потрясающий эффект и на литераторов, и на читателей, к какой
бы части общества они ни принадлежали. Сегодня нам даже трудно такое во-
образить. Завораживающая загадочность стихотворения, его необъяснимая
притягательность, имя автора, окутанное сатанинским ореолом "черной ле-
генды", - все сошлось воедино, превратив "Ворона" в символ американского
романтизма и одновременно в один из самых замечательных образцов поэзии
всех времен. Двери литературных салонов тотчас растворились перед По.
Публика спешила на его выступления, желая непременно услыхать, как сам
автор читает "Ворона". А чтение его оставляло неизгладимое впечатление,
о чем свидетельствуют многие воспоминания.
Правда, дамам особенно нравилось слушать его за разговором. Эдгар го-
ворил изумительно, с апломбом, словно наконецѕто ступил на путь, к кото-
рому в течение стольких лет примеривался. "В своих беседах, - будет
позднее вспоминать Грисуолд в свойственной ему витиеватой манере, - он
порой достигал почти сверхъестественных вершин красноречия. Он с удиви-
тельным мастерством модулировал голос, а его большие глаза, такие выра-
зительные и живые, то смотрели спокойно, то заражали своим огнем взгляды
слушателей, в то время как лицо его либо пылало, либо хранило привычную
бледность, в зависимости от того, убыстряло его воображение бег крови
или замораживало ее вокруг сердца. Образы, которыми он пользовался, чер-
пались из миров, кои мог узреть лишь озаренный гениальностью взгляд.
Резко оттолкнувшись от точно и остро поставленной проблемы, дальше он
избегал обычной логики и начинал нанизывать одно на другое веские дока-
зательства, демонстрируя сам процесс, аргументам же придавал мрачную и
фантастическую форму. И все это - так подробно и ясно и с такой быстро-
той, что внимание оказывалось плененным его удивительными построениями;
и это продолжалось до тех пор, пока он сам не разрушал чары и снова не
возвращал слушателей к самой низкой и обыденной реальности - с помощью
пошлых выдумок или показа самых бесславных страстей..." Даже притаивший-
ся в самом конце цитаты укол важен в этом свидетельстве, если учитывать,
кому оно принадлежит. Эдгар оказывал магнетическое воздействие на почи-
тателей, и теперь мог откровенно демонстрировать свою надменную самоуве-
ренность, не боясь показаться смешным. Но и поводов для обид он теперь,
разумеется, давал больше - и более серьезных. Могло возникнуть впечатле-
ние, что он намеренно старался вызвать ненависть к себе, спровоцировать
злословие.
В марте 1845 года, когда слава его достигла пика, он снова не удер-
жался и начал пить. Вирджинии меж тем становилось все хуже, и об этих
колебаниях от надежды к отчаянию поэт однажды упомянул как о чемѕто худ-
шем, чем сама смерть жены. Это оказалось превыше его сил. По вступает в
период глубокого душевного разлада. Он завязывает пылкие дружеские отно-
шения с несколькими известными ньюѕйоркскими писательницами, хотя подоб-
ные истории никак не мешали его нежной и горькой привязанности к Вирджи-
нии. Мы вовсе не стремимся приукрасить факты:
Эдгару нужно было одурманивать себя не только алкоголем, но и чемѕни-
будь еще.
Ему нужны были слова - нужно было произносить их и слышать. Вирджиния
одаривала его лишь своим простодушием и слепой любовью маленького
зверька.
Зато некая Фрэнсис Осгуд - поэтесса и великая любительница книг - со-
четала изящный облик с образованностью, благодаря которой была способна
оценить истинное значение По. Кроме того, Эдгар бежал от нищеты, от неп-
рерывных и все более мучительных переездов с места на место, от неурядиц
в "Бродвей джорнэл", где его высокомерие и надменность - но не в меньшей
степени и его интеллектуальное превосходство - создавали почву для пос-
тоянных стычек с коллегами. С одной стороны, готовилось к печати расши-
ренное собрание его рассказов, с другой - дружба его с миссис Осгуд вы-
зывала грязные сплетни.
Изѕза них его приятельница (тоже больная чахоткой) вынуждена была уй-
ти в тень, так что он вновь остался наедине с собой. Конец 1845 года
стал и концом самого плодотворного периода в жизни По. Только "Эврика"
ожидает своего часа, но до нее еще далеко. Уже написаны лучшие рассказы
и почти все великие стихи. Эдгар По начинает во многом переживать себя
самого. Вот один пример: бостонцы пригласили его выступить, но он - ви-
димо, после ночных возлияний - в нужный час не сумел предложить публике
ничего нового. Вместо обещанных "свежих" стихов был прочитан "АльѕАараф"
- юношеское сочинение, не только не достойное его нынешнего таланта, но
еще и малоподходящее для декламации. Слушатели негодовали. Эдгар в ответ
заявил, что вел себя так ex professo (специально), чтобы отомстить бос-
тонцам, а также отвратительному "болоту с литературными лягушками". В
конце года "Бродвей джорнэл" прекратил выходить, и Эдгар опять оказался
в тупике. Если 1845 год - вершина его славы, то тогда же началось и па-
дение - угрожающе быстрое. Правда, какоеѕто время он еще будет сиять -
но светом звезды, на самом деле уже давно погасшей. В течение всего 1846
года он активно вращается в литературных кругах, в обществе самых из-
вестных писателей НьюѕЙорка. Но мир этот был слишком пошлым и серым, а
достойных исключений встречалось мало. Дамы собирались, читали стихи -
собственные и чужие - и плели интриги, сдабривая их улыбками и компли-
ментами, в погоне за благоприятными отзывами в литературных журналах.
Эдгар отлично знал всех представителей этого мира и в один прекрасный
день решил посчитаться с ними.
Он напечатал в ("Гоудис ледис бук") цикл из тридцати с лишним крити-
ческих статей, в большинстве своем очень резких, и они вызвали ужасный
скандал, яростные протесты, ненависть, но и аплодисменты. Что можно ска-
зать об учиненной им массовой экзекуции? Время доказало правоту экзеку-
тора. Literati пребывают в благостном забвении; но тогдаѕто они не могли
этого предвидеть и на обиду реагировали бурно.
В мае 1846 года По подыскал коттедж в Фордэме близ НьюѕЙорка - умира-
ющую Вирджинию необходимо было вывезти на свежий воздух. Эдгар спрятался
там, как затравленный зверь. Он только что пережил ужасные недели. Ссоры
(одна из которых закончилась дракой), поток обвинений, неотложные долги
и - алкоголь, а также лауданиум, дающие иллюзию успокоения. Миссис Осгуд
рядом уже не было.
Вирджиния умирала, на уход за ней требовались деньги. Единственное из
сохранившихся писем По к жене производит душераздирающее впечатление:
"Сердце мое, дорогая моя Вирджиния, наша матушка объяснит тебе, почему я
не вернусь нынче вечером. Надеюсь, что встреча, на которую я должен
явиться, будет нам во благо... Я бы уже давно потерял всякую надежду,
если бы не думал о тебе, милая моя жена... Ты сейчас осталась моим глав-
ным и единственным стимулом в борьбе против этой невыносимой, напрасной
и жестокой жизни... Засни спокойно, и пусть Господь наградит тебя добрым
утром рядом с обожающим тебя Эдгаром".
Вирджиния умирала. Эдгар знал, что она обречена, и так появилась "Ан-
набель Ли"
- поэтическое осмысление его жизни рядом с ней. "Я был дитя и она ди-
тя / В королевстве у края земли..." Прошли лето и осень, не принеся ду-
шевного покоя. Его слава привлекала в их коттедж многочисленных посети-
телей, и они оставили воспоминания о нежности и заботливости, с какими
Эдгар относился к Вирджинии, и о стараниях Мадди прокормить семью. Нас-
тупила зима, трагическая развязка приближалась. В литературных кругах
НьюѕЙорка стало известно о болезни Вирджинии, о том, что она обречена, и
это смягчило многие сердца - если бы речь шла только о самом Эдгаре, лю-
ди не проявили бы такой отзывчивости. Лучшим его другом в печальных обс-
тоятельствах оказалась Мария Луиза Шью, женщина одновременно и сострада-
тельная и здравомыслящая. Глубоко оскорбленный. По, видимо, сперва хотел
гордо отвергнуть всякую помощь, но потом был вынужден смириться, и Вирд-
жиния получила самое необходимое и не страдала ни от холода, ни от голо-
да.
Она умерла в конце января 1847 года. Друзья вспоминали, как По следо-
вал за похоронными дрогами, завернувшись в свой старый кадетский плащ,
который долгие месяцы служил единственным одеялом для Вирджинии. После
нескольких недель полубреда он вновь пробудился к жизни - в мире, где
уже не было Вирджинии. Но с тех пор он стал вести себя как человек, ко-
торый потерял свой щит и очертя голову нападает, чтобы хоть так воспол-
нить свою незащищенность, свою загадочную уязвимость.
Финал
Сначала был страх. Известно, что Эдгар боялся темноты, что он не мог
спать, что Мадди приходилось часами сидеть рядом, держа его за руку. И
стоило ей встать, как он открывал глаза: "Еще немного, Мадди, еще немно-
го..." Днем помогал свет, он давал возможность думать, а Эдгар еще был
способен на удивительную напряженность и сосредоточенность мысли. В та-
кие моменты и родилась "Эврика". Поразительный "Улялюм" появился совсем
иначе - он пробился из бездны ночи, из бормотанья страха.
1847 год. По сражается с призраками, прибегая к вину и опию, цепляясь
за духовный союз с Марией Луизой Шью, с которой он сблизился в дни, ког-
да умирала Вирджиния, и которая преклоняется перед ним. Позднее она
вспоминала, что "Колокола" были написаны после одного их разговора и что
По часто грезил наяву: придумывал и рассказывал, как путешествовал по
Испании и Франции, как сражался на дуэлях, какие приключения выпали на
его долю. Миссис Шью восхищалась талантом По и глубоко уважала его. Ког-
да выяснилось, что их постоянное общение могло скомпрометировать ее,
она, как прежде Фрэнсис Огуд, вынуждена была отдалиться от него. И тут
на сцену выходит некое небесное создание - Сара Елена Уитмен, пос-
редственная поэтесса, но полная очарования женщина. Она подобна героиням
