о той, третьей, ошалевшей от экзистенциалистского угара, с ее гномами и
манерой вываливать половину салата из своей тарелки мне на брюки, damn
it.
- Твой английский явно усовершенствовался, - заметил Поланко, услы-
шавший лишь конец фразы.
- А мы уже болтаем по-английски довольно бегло, - сказал Калак. - Го-
воришь, сумасшедшие? Однако надо признать, что наш образ жизни в
Вест-Энде не даст тебе особых оснований быть спесивым, че, или гордели-
вым, если тебе так приятней. Oh dear.
Так продолжали они беседовать на своем замечательном английском, пока
Поланко, вдруг встревожась, не предложил произвести генеральную ревизию
запасов сигарет и провианта. Уже несколько раз доносились до них крики с
плантации садовых лютиков, где Бонифас Пертейль в этот день обучал при-
вивкам по-румынски, однако спасательный отряд не появлялся. Всего на
троих оказалось двадцать семь сигарет, что было не так много, если
учесть, что двенадцать сигарет намокли, а провианта не было вовсе. Два
носовых платка, карманная расческа да перочинный нож составляли наличный
инвентарь вместе с четырнадцатью коробками спичек, принадлежавшими По-
ланко, у которого была мания оптовых покупок. Предвидя, что спасательный
отряд может замешкаться и что, возможно, вскоре изменится направление
муссона, мой сосед предложил укрыть все припасы в своего рода нише, на-
ходившейся в нижней части скалистого конуса, и бросить жребий, дабы оп-
ределить управляющего или главного кладовщика, чьей обязанностью будет
строгое распределение припасов, необходимое в таких обстоятельствах.
- Считай, что назначен ты, - в один голос сказали Калак и Поланко,
которые расположились с удобствами и не желали пошевельнуться или потру-
диться ради общего блага.
- Мне это кажется в высшей степени неправильным, - сказал мой сосед,
- но, коли на то пошло, я подчиняюсь воле большинства. Давайте сюда си-
гареты и спички. Эй ты, не забудь про перочинный нож. Что до наручных
часов, пусть каждый оставит их при себе, их же надо заводить.
- Он мне напоминает капитана Кука, - сказал Калак с искренним восхи-
щением.
- На Бугенвиле, че, - сказал Поланко. - Ишь ты, провел несколько не-
дель за границей и уже совершенно утратил патриотическое чувство. Ты жи-
вешь во Франции или не во Франции?
- Минуточку, - сказал Калак. - Раз уж ты ударился в национализм, так
надо его сравнивать с нашими адмиралами, Брауном или Бучардом, но, сам
видишь, это мало что меняет.
- Следовало бы учредить ночную стражу, - сказал мой сосед. - Допус-
тим, толстуха будет организовывать спасательную команду еще целый месяц,
что меня ничуть не удивило бы у такого толстокожего существа, или что им
вздумается приплыть ночью, в таком случае полагается разжечь костер и
спрашивать пароль.
- Что до толстокожести, то вы, дон, сами и есть носорог лохматый, -
сказал оскорбленный Поланко.
- Требую уважения и дисциплины, - приказал мой сосед. - Вы назначили
меня главным и теперь, как положено, помалкивайте.
Последовала горячая дискуссия о носорогах, аргентинских адмиралах,
иерархии и на сопутствующие темы, временами прерываемая справедливым
распределением сигарет и спичек. Прислонясь к пологому откосу каменной
воронки, Калак слушал их краем уха и засыпал с меланхолическими мыслями
о лондонских днях, последнее, что он увидел, было лицо Николь в окне па-
рижского поезда, и еще ему подумалось о том, что было бы, кабы в музее
запеть танго или начать беседу о пользе путешествий для гигиены ума. В
конце-то концов, если ты искала верного средства, чтобы Марраст тебя
бросил, почему же лютнист, Николь, когда рядом с тобой, на этом жутком
музейном диване, сидел я? Я предлагал увезти тебя далеко-далеко, провет-
риться под другими небесами, ведь это ободряет, а ты ничего лучше не
смогла придумать, как... О тщеславный, о обиженный, да это же яснее, чем
ее ясные голубые глаза. Со мною это не было бы так легко, меня бы ты не
устранила одним взмахом руки, как лютниста, ты бы снова связала себя с
будущим на месяцы или годы, а тебе не хотелось нового будущего, такого
же скверного, как и прежнее, нового Марраста, такого же терпеливого и
покорного, как прежний, и, стало быть, Остин, муха-однодневка, предлог,
чтобы и вправду остаться одинокой. Как будто ты предчувствовала, что,
едва появится Селия с ее веснушчатой мордашкой, вся коллекция лютен за-
играет неистовую пассакалью и сразу излечится от подростковых страхов,
от долгих часов ожидания у входа в твой отель, от жалоб на плече у По-
ланко, от желания убить Марраста, не успев выучить глаголы на "ir". He
хватало еще мне... Да, брат, ты узнал жизнь, ты научился быть также дру-
гими, влезать в их шкуру, а ты, Николь, поступила правильно, чтобы не
быть чем-то, хоть чем-нибудь обязанной мне, ведь тогда тебе снова приш-
лось бы страдать за всех, тебе, не желающей никому причинять зла. До-
вольно, что я, сам того не зная, подал тебе, крошка, идею, насвистав то
миленькое танго... Уф, какая едкая сигарета, они, конечно, подсунули мне
одну из самых промокших, да, эти двое стакнулись, и, когда настанет час
каннибальства, надо мне их опередить.
Калак прикрыл глаза, отчасти потому, что уже засыпал, отчасти по ра-
зумной привычке всякого потерпевшего крушение докуривать сигарету до
конца, не вынимая изо рта окурок, но также и потому, что в полутьме ему
отчетливей виднелось лицо Николь, после того как Телль ему позвонила,
чтобы он помог им отвезти чемоданы на вокзал. Вот Николь пьет кофе без
сахара в баре возле "Виктория Стейшн", Николь у окошка boat-train83
("Nous irons a Paris toutes les deux"84", - пропела Телль, высунувшись
из окна до пояса, к ужасу вокзальных служащих), Николь протягивает ему
расслабленные пальцы правой руки, и они на минуту задерживаются в его
ладони. "Вы все слишком добры", - сказала она, словно это имело какой-то
смысл, а сумасшедшая датчанка сунула себе в рот горсть карамелек - Калак
с меланхолическим злорадством привез-таки обещанные карамельки на вок-
зал, провожая Николь, но, разумеется, сумасшедшая датчанка съест их од-
на, а Николь закроет глаза и пропустит все английские пейзажи; присло-
нись лбом к окошку, слушая будто издали доносящийся голос Телль, которая
будет ей говорить о буревестниках и моржах. Итак, вот еще один пример
того, что всякое вмешательство...
- В этом пруду бывают приливы! - вскричал мой сосед, одним прыжком
став на ноги и указывая на промокший манжет штанины и льющуюся из туфли
воду. - Вода прибывает, наши спички отсыреют.
Поланко был склонен думать, что мой сосед по нечаянности опустил ногу
в воду, но для проверки все же положил камешек на край узехонькой приб-
режной полосы, и все трое, затаив дыхание, стали ждать. Вода почти сразу
накрыла камень, а кстати, и туфлю Калака, у которого одна нога свисала -
так ему было удобней вспоминать Лондон и прочее, - и он, изрыгнув прок-
лятие, кое-как примостился на самом верху воронки, край которой был до-
вольно широким. С этого места он начал взывать к обитателям суши,
следствия чего оказались противоречивы - на берегу, в том секторе, где
кончались грядки черных тюльпанов, появилось несколько малолетних учени-
ков, они остановились, с изумлением глядя на потерпевших крушение, а тем
временем у клумб с садовыми лютиками показался ученик постарше, с воло-
сатыми ногами, и, пока малыши оторопело и выжидающе усаживались на бере-
гу пруда, он, упершись руками в бока, согнулся до земли в приступе тако-
го отчаянного хохота, что можно было подумать, будто он плачет в голос,
затем он сделал угрожающий жест в сторону малышей, и все они исчезли с
той же быстротой, с какой появились.
- Ах, детство, хваленый возраст, - пробурчал Калак, предвидя тот миг,
когда товарищи по несчастью начнут у него оспаривать каменную воронку, и
опасаясь за свои брюки. - Ну конечно, твоя толстуха лопает салями в ка-
ком-нибудь углу, совершенно забыв о нашей репутации, черт подери. Лучше
нам как-нибудь пройти до берега вброд, а там обсушиться в деревенском
кафе, насколько я помню, у них есть ром, весьма рекомендуемый потерпев-
шим кораблекрушение.
- Ты с ума сошел, - возмущенно сказал Поланко. - Отсюда до берега по
меньшей мере пять метров, не станешь же ты требовать, чтобы мы их прошли
пешком. А гидры, а пиявки, а подводные ямы? Он, видно, думает, что я -
капитан Кусто.
- Во всем виноваты вы, дон, - сказал мой сосед. - Нам так хорошо было
среди цветов, и надо же было усложнять нам жизнь твоей чудо-турбиной.
Вот и сидим посреди пруда с его грозными приливами, в жизни не слыхал о
подобном явлении. Надо было послать сообщение в адмиралтейство, а вдруг
нас за это вычеркнут из черного списка, и мы когда-нибудь сможем вер-
нуться в этот паб на Чансери-Лейн, куда ходили с Маррастом.
- Мне что-то уже неохота возвращаться в Лондон, - сказал Калак.
- И ты прав, там такая сырость. Но, раз уж об этом заговорили, не ка-
жется ли вам странным такое нашествие женщин в наш фаланстер? Николь,
эта еще куда ни шло, бедняжку можно даже не считать, мы ее почти не ви-
дели из-за ее гномов и прочих дел. Но вдруг появляются две другие, и не
проходит и трех дней, как они и инспектор Каррузерс делают жизнь там не-
выносимой - один своим приездом, другой тем, что хочет нас выдворить -
ну разве это жизнь?
- Если подумать, - сказал Поланко, - то Телль приехала очень кстати,
она взяла на себя заботу о Николь и в своей обычной бурной манере выта-
щила ее из ямы. Ведь надо признать, что из нас никудышные baby-sitters,
как говорят у нас в Челси.
- Согласен. Но что ты скажешь о другой? Ей-то за каким дьяволом пона-
добилось приезжать в Лондон? Это было точно как заговор, братья мои, они
сыпались на нас со всех сторон, как собаки из космоса.
- О, Селия, это понятно, - равнодушно сказал мой сосед, - в ее воз-
расте легко ездить туда-сюда, она приехала не ради нас, а может, просто
по привычке, приехала посоветоваться. Хорошо бы узнать, что с нею случи-
лось, надо спросить у лютниста, уж он-то наверняка обо всем информиро-
ван. А теперь скажите: видите ли вы то, что я вижу, или это уже начались
обычные в таких обстоятельствах галлюцинации?
- Такой бюст не может быть галлюцинацией, - сказал Калак. - Эта толс-
туха в своем платье-сафари смахивает на Стэнли.
- Ну, что я вам говорил? - просиял от восторга Поланко. - Моя Зезет-
та!
- Вы, дон, вместо того чтобы похваляться интимными прозвищами, лучше
бы крикнули ей, что вы доктор Ливингстон, пока она не передумала, - по-
советовал мой сосед. - Че, глядите-ка, они тащат веревку и что-то вроде
лохани, спасательная операция люкс. Help! Help!85
- Ты что, не соображаешь, она же английского не понимает, - сказал
Поланко. - Глядите, какая самоотверженность, а вы-то способны на такое?
Она привела всех учеников, я тронут.
- Дай-ка мне присесть на краю воронки, - кротко сказал мой сосед Ка-
лаку.
- Здесь место только для одного, - ответил Калак.
- У меня, видишь, уже носки мокнут.
- А здесь ты можешь простудиться, я чувствую, ветер здесь сильнее.
Ситуация изменилась, и это, разумеется, вызвало оживленный обмен мне-
ниями, а между тем на берегу дочь Бонифаса Пертейля в окружении учеников
садоводческой школы заготавливала всяческие спасательные принадлежности
и столь неумеренно суетилась, что это могло неблагоприятно сказаться на
практических действиях. Отнюдь не собираясь мешать спасательным операци-
ям, добавляя к континентальным распоряжениям советы с острова, наши
друзья с деланным стоическим равнодушием продолжали беседовать о своих
делах. Поланко для начала вскользь упомянул о решении, принятом всеми
тремя после визита инспектора Каррузерса и состоявшем в том, чтобы не
оставлять Селию в Лондоне одну - после более или менее внезапного отъез-
