друзья создателя этого чудища, и зачем я только пришла, о боже!
Как обычно, рассуждения госпожи Корицы мгновение вызвали у дикарей
желание объяснить все на свой лад. "Ути, ути, ути", - сказал мой сосед.
"Ата-та по попке", - сказала Телль. "Буки-буки-бук", - сказал Поланко.
"Вот я вам зададу", - сказал Марраст, которому, разумеется, полагалось
защищать статую. "Бисбис, бисбис", - сказала Сухой Листик. "Ути, ути", -
сказал мой сосед. "Бух", - сказал Калак, надеясь, что это односложное
словечко закроет дискуссию. "Гоп, гоп", - сказал Марраст, желавший, нап-
ротив, ее подогреть. "Бисбис, бисбис", - сказала Сухой Листик, которую
слегка обеспокоило направление спора. "Гоп, гоп, гоп", - настаивал Мар-
раст, который никогда бы не дал наступить себе на мозоль. "Бух", - ска-
зал Калак, с удовлетворением глядя, как госпожа Корица поворачивает к
ним спину в фиолетовую полоску и тащит прочь Лилу, бросающую на них
грустные и все более удаляющиеся взгляды. Обо всем этом и еще о многом
они могли всласть поболтать в поезде на обратном пути, сморенные уста-
лостью и лимонадом, от которого в желудках чувствовалось приятное томле-
ние, и сожалели только о том, что Маррасту пришлось остаться в Аркейле,
в окружении эдилов, которые собирались прикрыть банкетом свое желание
размозжить ему голову. Дикарям статуя героя показалась великолепной, и
они были убеждены, что никогда еще глыба антрацита не высилась со столь
точно рассчитанным вызовом на какой-либо французской площади, не говоря
о том, что идея поместить пьедестал вверху представлялась им вполне ло-
гичной и не требующей пояснений - во всяком случае, Калаку и Поланко,
сумевшим сломить робкое сопротивление Телль, для которой русалочка Ан-
дерсена в копенгагенском порту оставалась абсолютным идеалом в области
скульптуры.
Поезд был почти пуст и проявлял явную склонность останавливаться на
всех станциях и даже между оными, но, так как никто никуда не спешил,
друзья расселись по вагону, где вечернее солнце изображало всевозможные
кинетические картины на спинках и сиденьях, способствуя художественному
настроению, с каким дикари вошли в вагон. На скамейке в глубине Николь и
Элен тихо курили и только изредка нарушали молчание, чтобы прокомменти-
ровать суждения госпожи Корицы, грусть Лилы, которой пришлось оторваться
от лицезрения Калака, и то усердие, с каким дочь Бонифаса Пертейля ста-
ралась восхищаться Поланко в вопросах открытия монументов. Так славно
было в этом полупустом вагоне, где разрешалось курить, переходить с мес-
та на место, чтобы поболтать и повздорить с друзьями, посмеяться над ли-
цами Селии и Остина, которые, держась за руки, любовались пригородным
пейзажем, как если бы то была Аркадия; мы чувствовали себя почти как в
"Клюни", хотя не хватало Курро и кофе, хотя бедняге Маррасту пришлось
остаться на этот треклятый банкет, - и каждый развлекался или отвлекался
по-своему, уж не говоря о том волнующем мгновении, когда контролер обна-
ружил, что у Калака нет билета, и предъявил ему огромный желтый лист бу-
маги с указанием штрафа и строгим предупреждением - к безграничному ве-
селью Поланко, и Телль, и моего соседа, и все это вперемежку с воспоми-
наниями о кораблекрушениях и об открытии памятника, но вот наконец мой
сосед вытащил улитку Освальда и попытался выяснить (заключая пари), су-
меет ли Освальд проползти по верху спинки одного сиденья, пока поезд
покроет дистанцию от Аркейля до Парижа, - тут присутствовал и некий поэ-
тический момент, идея перпендикулярного перемещения Освальда по отноше-
нию к движению поезда и воображаемая диагональная результирующая двух
перекрестных движений и их соответственных скоростей.
Обычно .после поездок и разлук дикари встречались с волнением, ра-
достью и воинственным задором. Еще в конце торжественного открытия па-
мятника они заспорили о каком-то сне моего соседа, по мнению Калака, по-
дозрительно походившем на фильмы Милоша Формана, и Телль вмешалась, что-
бы слегка изменить развязку, в чем ее тут же уличил мой сосед, а Поланко
и Марраст внесли дополнительные предложения, чем довели этот сон до та-
ких масштабов, которые его автор объявил чистейшей фантазией. Теперь до-
рожное настроение побуждало их к ностальгии и задумчивости, а те, кто
взаправду заснули и временами видели сны, не испытывали желания поде-
литься ими. Дремлющий Поланко с чувством, похожим на нежность, вспомнил
о том, что дочь Бонифаса Пертейля явилась на открытие, иначе говоря,
продолжает его любить, несмотря на кораблекрушение, хотя противовесом
этим сентиментальным грезам была неотвязная мысль, что он остался без
места и придётся искать другую работу. "Водитель такси, - подумал Полан-
ко, который всегда выбирал себе хорошую работу, а потом соглашался на
любую. - Будет у меня такси, буду ездить ночью, подбирать подозрительных
пассажиров, и они будут меня возить в самые немыслимые места, ведь на
самом-то деле везет пассажир, и такси приезжает в незнакомые места, в
тупиковые улочки, и там что-то случается, и ездить ночью всегда немного
опасно, а потом, малыш, можно спать днем, а это для молодцов вроде меня
самое разлюбезное дело".
- Буду всех возить бесплатно, - заявил Поланко, - по крайней мере
первые три дня, а потом спущу флаг и уже не подниму его до греческих ка-
ленд.
- О чем это он? - спросил Калак у моего соседа.
- Что до флага, можно полагать, что он заразился муниципальным патри-
отизмом сегодняшнего торжества, - сказал мой сосед, подбадривая Ос-
вальда, который всегда немного унывал, начиная с третьего сантиметра. -
Не дрейфь, братец, гляди, как бы из-за твоей слабины я не потерял тысячу
франков. Смотрите, смотрите, как он реагирует, право, я настоящий Леги-
само слизняков, глядите, какая живость в его рожках.
- Бисбис, бисбис, - сказала Сухой Листик, которая пари не заключила,
но все равно волновалась.
Калак сидел в углу с тетрадкой и набрасывал план книги или что-то
вроде того, время от времени, между Двумя затяжками, поглядывал на сидя-
щих напротив Элен и Николь и улыбаясь им без особой охоты, а так, по
привычке, отчасти потому, что ему было не очень-то приятно смотреть на
Николь, а главное, потому, что он глубоко погрузился в литературу и все
прочее было для него вроде игры бабочек моли. Именно тогда Поланко заго-
ворил с ним про такси, и Калак нелюбезно ответил, что никогда не сядет в
такси, где водителем будет такой бурдак. Даже бесплатно? Тем более, по-
тому что это всего лишь спекуляция на чувствах. Даже на пять кварталов,
попробовать дорогу? И на два метра не сяду.
- Вы, дон, здесь не ко двору, - сказал Поланко. - И нечего тыкать мне
свою тетрадь, где вы делаете заметки. Заметки о чем, спрашиваю я?
- Настало время, - сказал Калак, - чтоб кто-нибудь описал эту коллек-
цию ненормальных.
- Et ta soeur 95, - сказала Телль, не уступая ему ни пяди.
- Не обращай на него внимания, - презрительно отозвался Поланко, -
можно себе представить, что способен написать такой финтихлюпик. Че,
скажи-ка, по какой причине ты не возвращаешься в Буэнос-Айрес, ты там
вроде бы фигура известная, только непонятно почему.
- Сейчас тебе объясню, - сказал Калак, складывая тетрадь наподобие
японского веера, что было знаком сильного гнева. - Я не могу решить важ-
нейшую задачу, а именно: там многие меня очень любят in absentia96, и,
если я вернусь, наверняка поссорюсь с ними со всеми, не говоря о том,
что там еще есть уйма хлыщей, которые меня отнюдь не любят и будут в
восторге, когда я поссорюсь с теми, кто меня очень любит.
Объяснение было встречено, как и следовало ожидать, минутой молчания.
- Вот видишь, - сделал надлежащий вывод Поланко, - куда лучше бы тебе
сесть в мое такси, там таких историй не будет. А вы как думаете, слипинг
бьюти?97
- Не знаю, - сказала Николь, очнувшись от долгой задумчивости, - но я
готова сесть в твое желтое такси, ты такой добрый, и ты повезешь меня
в...
- Довольно неопределенный адрес, - пробормотал Калак, снова открывая
тетрадь.
- Да, красавица, я тебя повезу, - сказал Поланко, - а этого финтихлю-
пика мы оставим в дураках, если только вы, сударыня, не потребуете от
меня чего-то другого. Ладно, согласен, пусть он садится, пусть, но ска-
жите, разве это жизнь?
Почему бы нет, в конце-то концов, почему бы Калаку не сесть в такси
вместе с Николь и почему такси вдруг желтое? Рука крепко сжимала тет-
радь, и карандаш "остановился", но ведь Калак уже столько раз сопровож-
дал Николь в самые нелепые места, сидел с ней на диване в музее, прово-
жал на вокзал, чтобы подать ей в окно вагона карамельки, они даже пого-
варивали о совместном путешествии, и, хотя они бы на это не пошли, Кала-
ка порадовало, что Николь пригласила его в желтое такси несмотря на гнев
Поланко. Он поглядел на нее улыбаясь и снова укрылся за своей тетрадью -
что-то говорило ему, что Николь опять ушла далеко, что она еще слаба и
ей не хочется участвовать в играх, она была погружена в созерцание ули-
цы, идущей на север (но этого Калак уже не видел), в дальнем конце кото-
рой блестела вода канала обманным блеском, потому что у горизонта парал-
лельные аркады встречались и, возможно, то поблескивал какой-нибудь
дом-башня из алюминия и стекла, а вовсе не вода канала; все равно оста-
валось только идти по этим галереям, без определенной причины переходя с
одного тротуара на противоположный, и квартал за кварталом приближаться
к тому далекому блеску, почти наверняка исходившему от канала в вечернем
свете. Спешить не стоило, в любом случае, когда приду на берег канала, я
буду чувствовать себя грязной и измученной, потому что в городе я всегда
какая-то усталая и вроде бы грязная, и, возможно, поэтому так часто при-
ходится тратить безумно много времени на коридоры отеля, которые ведут в
ванные, где потом нельзя вымыться, потому что либо двери сломаны, либо
нет полотенец, но что-то мне говорило, что теперь больше не будет ни ко-
ридоров, ни лифтов, ни уборных, что на сей раз не будет задержек, и ули-
ца с аркадами приведет меня наконец к каналу - так же как рельсы (но
этого уже не видела Николь) вели поезд из Аркейля в Париж, - и блестящий
след, усердно выписываемый Освальдом, вел его с одной стороны спинки си-
денья на другую, пока окружавшие его делали все более точные расчеты и
их спортивный азарт разгорался.
- Еще шажок, Освальд, ну же, не подведи меня, а то вон уже мерцают
огни столицы, - подбадривал его мой сосед. - Четыре с половиной санти-
метра за тридцать восемь секунд, отличная скорость; если и дальше так
пойдет, можете прощаться с тысячью франков, слава богу, что я нынче ут-
ром дал ему добавочную порцию салата в предвидении волнений, связанных с
открытием памятника, видите, метаболизм у него соответственный, о, это
животное - утеха моей жизни.
- Когда он дойдет до этого черного пятна, похожего на след от смачно-
го плевка, он затормозит всеми четырьмя рожками, - пророчил Поланко.
- Ты дурень, - сказал мой сосед. - Для него нет ничего вкусней слюны,
даже высохшей. Последний этап он проделает на повышенной скорости, у не-
го железная воля.
- Вы, дон, его подзуживаете своими речами, так любой может выиграть,
- возмутился Поланко. - Иди-ка сюда, Сухой Листик, поддержи меня, ви-
дишь, этот тип злоупотребляет своим красноречием.
- Бисбис, бисбис, - выказала свою солидарность Сухой Листик.
- И вон та особа пусть подойдет, не все же о лютнях толковать, - про-
ворчал Поланко. - Малышка, поди сюда на минутку. Ах, была бы тут моя
толстуха, вот у кого азартная душа.
Селия неопределенно улыбалась, будто не понимая, и продолжала слушать
Остина, который горячо толковал ей о различиях между виолами, арфами и
пианино. Она не могла не видеть Элен, хотя старалась ее избегать весь
день, с самого прибытия на площадь Аркейля, когда Элен поздоровалась с
