языки пены, два тела, свиваясь, тонули в волнах страсти, погружались в
зеленую прозрачность вод, среди пузырящихся водорослей.
Теперь они, пожалуй, уже не выслеживали, но просто сопровождали, анг-
личанка и фрау Марта уныло шли вперед гуськом, а Хуан и Телль следовали
за ними с той пассивностью, какую Хуан всегда меланхолически отмечал,
когда приходилось идти гуськом, - один за Другим сменялись коридоры, еле
освещенные на поворотах историческими лампами и желтым кругом потайного
фонаря, как бы подметавшим каждую из ступенек, которые наконец вывели их
на улицу с аркадами, где пахло сыростью. Под аркадами в этот час не было
ни души, хотя, как помнилось Хуану, днем по улице не пройти из-за лотков
и торговок рыбой. Он с трудом обернулся, посмотрел на Телль - понимает
ли также она, что они в первый раз вместе в городе, но Телль глядела се-
бе под ноги, словно мостовая не внушала ей доверия, и ни она, ни Хуан не
смогли бы сказать, в какой миг потух потайной фонарь, уступая минутному
розоватому свету, всегда озарявшему город ночью, а они тем временем ми-
новали аркады и вышли на площадь, по которой двигались ранние трамваи с
еще дремлющими пассажирами, едущими на работу, держа в руках свертки с
едой, разбухшие портфели, ненужные в этой жаре и сырости пальто. Перехо-
дя площадь, надо было оглядываться вокруг, потому что трамваи подъезжали
без шума и почти не останавливались, скрещиваясь и разъезжаясь через
точно рассчитанные интервалы, и когда англичанка вошла в один из немно-
гих вагонов, останавливавшихся в центре площади, и фрау Марта, вдруг
всполошившись, побежала за ней, чтобы не потерять ее, и Хуан тоже побе-
жал (но где же замешкалась Телль?), и люди, толпившиеся на задней пло-
щадке, неохотно пропускали его, не говоря ни слова, но пассивно сопро-
тивляясь скоплением многих тел, свертков и пакетов, резкий толчок тро-
нувшегося трамвая и преградившая путь безликая масса создали как бы но-
вый регион, где то, что произошло в "Гостинице Венгерского Короля", име-
ло меньше значения, чем необходимость пробиться вперед, чтобы найти анг-
личанку, которая уже, наверно, где-то в передней части трамвая, и фрау
Марту, которая, видимо, преодолела лишь небольшое расстояние, пробиваясь
сквозь грозди полусонных тел, уцепившись за петли, старающихся продлить
отдых перед началом работы.
Еще много времени спустя Селия предпочла бы думать и отчаянно спо-
рить, что все это было как детская игра с закрытыми глазами, что-то вро-
де жмурок, когда натыкаешься на мебель и, продлевая иллюзию игры, не хо-
чешь соглашаться с тем, что это мебель; но нет, то было бы неправдой -
по ту сторону век или по эту, все равно то, что происходит, происходит,
утро наступало и в тебе самой, и вне тебя, на приснившемся озере или у
бассейна солнце обжигало кожу (серые полосы на шторах венецианского окна
становились все отчетливей, как и шум грузовиков и голоса первых прохо-
жих), пока, повернувшись спиною, она лежала так же неподвижно, как Элен,
отодвинувшись от нее, насколько позволяла ширина кровати. Закроешь глаза
или откроешь, перед ними все то же неотступное виденье и слышишь все тот
же, теперь стылый и кисловатый запах, а в теле та же противная уста-
лость, тот же остаток бесконечного плача, начавшегося в полной темноте,
столько веков тому назад, где-то в другом мире, который оказался тем же
самым миром, где сейчас минута за минутой утверждается день, вторник,
семнадцатое июня. Ничего не осталось, ничто не началось, и эта пустота,
это отрицание всего сливались в нечто единое, в какую-то огромную глыбу
без поверхности и без граней, каменную пустоту, в которой не было места
ни для чего, даже для плача, для судорожного глотанья слез.
- Не устраивай трагедию, - в какой-то миг произнесла Элен. - И пожа-
луйста, не вздумай строить из себя обиженную.
Надо было повернуться к ней, влепить пощечину, вцепиться ногтями в
лицо. Не шевелясь, задыхаясь в потной, черной пустоте, Селия почувство-
вала, что даже ненависти не испытывает, что, если она и плакала, то сов-
сем по другой причине, хотя как будто плакала из жалости к себе или к
Элен.
Потом она даже уснула, иначе невозможно было объяснить, откуда появи-
лось лицо ее отца, утирающего рот салфеткой, и опять игры на пляже или у
бассейна.
Но нет, пляж был до того, конечно, до рук Элен, если слова "до" и
"после" еще имеют какой-то смысл; и вдруг наступил рассвет, и за ее спи-
ной лежала неподвижно Элен. "Нет, я не буду устраивать трагедию, - поду-
мала Сеиия. - То, что я сделаю сейчас, я могла сделать раньше, но не
сделала. У меня нет права считать себя невиновной, чувствовать себя
жертвой".
Она засмотрелась на окно, устремляясь к светлевшему небу, потом очень
медленно опустила одну ногу, за ней другую и села на край кровати. Халат
валялся у ее ног, она подняла его и направилась к дверям ванной, ни разу
не взглянув на Элен, уверенная, что та не спит и знает, что она хочет
уйти, но не пошевельнется. Она даже не очень старалась не шуметь - вода
из душа брызнула на зеркало, кусок мыла ударился о край раковины, прежде
чем упасть на резиновый коврик. Потом она включила свет в прихожей и за-
несла пустой чемодан в спальню, где Элен лежала, повернувшись спиной,
будто желая облегчить ей сборы. Селия оделась, открыла стенной шкаф,
сложила в чемодан одежду, книги, цветные карандаши. Чемодан был уложен
плохо и с одной стороны не закрывался, Селия билась с ним понапрасну,
почти не видя, что делает, так как полоса света из прихожей захватывала
только шкаф и кровать, в конце концов она подняла чемодан, как он был, и
понесла в гостиную. Сама не зная зачем, она прикрыла за собой дверь, и
тогда увидела куклу, лежавшую на табурете, головою к стене. Были ярко
освещены ее головка и кудри, под зеленой салфеткой виднелись выпуклости
туловища. Селия опустила чемодан на пол, кинулась к кукле, одним рывком
сдернула салфетку и швырнула куклу на пол - та разбилась с резким, как
взрыв, но тут же заглохшим стуком. Неподвижно стоя в дверях, Селия пос-
мотрела на Элен, в темноте почти неразличимую, и увидела, как та медлен-
но поворачивается, словно шум и впрямь ее разбудил и она еще не понима-
ет, в чем дело. Кукла сперва упала ничком, но от удара перевернулась на
спину и теперь лежала, расколотая на две половинки и с вывихнутой руч-
кой. Поднимая чемодан и готовясь выйти, Селия увидела туловище куклы и
что-то торчащее из разлома. Еще не понимая, она вскрикнула, крик этот
был вызван не дошедшим до сознания, непроизвольным ужасом, за которым
последовало паническое бегство, позади слышался голос Элен, тщетно ее
окликавший, устремленный в пустоту, а Селия бегом спустилась по лестнице
на улицу, пахнувшую хлебом, кофе с молоком и утром в восемь тридцать.
В какую-то минуту мне надо было выходить, однако, как всегда в пере-
полненных трамваях, было нелегко разглядеть или угадать, где тот перек-
ресток, откуда мне предстоит еще идти пешком по улице Двадцать Четверто-
го Ноября; выйдя из трамвая, я, конечно, окажусь на улице с высокими
тротуарами и пройду по ней до пустыря, где железные ворота и трамвайные
депо, а потом будет улица и дом, где меня ждут, где я, быть может, смогу
отдать пакет и отдохнуть от этой поездки среди людей; теснившихся и тес-
нивших меня на каждом повороте, на каждой бесшумной остановке, завершав-
шейся резким звоном. Когда наконец, ушибаясь о сумки, и локти, и портфе-
ли, защищая резавший мне пальцы пакет, мне удалось выйти, то, едва сту-
пив на площадку трамвайной остановки посреди широкой улицы, я поняла,
что ошиблась и сошла то ли раньше, то ли позже того перекрестка, где
следовало выходить; чувствуя себя как бы вытолкнутой из трамвая грудой
тел, толпившихся на передней площадке, я смотрела, как он удаляется по
улице, которая, казалось, все расширялась, не становясь, однако, пло-
щадью, справа от меня высился какой-то холм с остатками запущенного пар-
ка или просто участками голой земли, он торчал посреди города, похожий
на курган, а за ним виднелись гараж и станция обслуживания с непременной
блестящей лужей машинного масла, - идеальный антураж для того, чтобы по-
чувствовать, что ты окончательно заблудилась с этим пакетом и боишься
опоздать, никогда уже не попасть туда, где тебя ждут. Где-то совсем да-
леко трамвай опять остановился после бесшумного движения по рельсам, во
время которого Хуану, стиснутому скоплением тел и сумок, пришлось вся-
чески исхитряться, чтобы вытащить двумя пальцами монету из глубины кар-
мана, между тем как на задней площадке толстая женщина в фуражке, залом-
ленной набекрень, протягивала руку между плеч пассажиров, и каждый с
трудом доставал монету и передавал ее соседу, чтобы тот передал кондук-
тору, и было что-то вроде беспрерывного курсирования монет и билетов,
возвращавшихся через те же или через другие руки, пока их не схватывали
вместе со сдачей, причем никто не протестовал, не ошибался и даже не
считал монеты. Почти в тот же миг, когда он поднялся на заднюю площадку,
Хуан увидел Элен на середине трамвая, и, возможно, он сумел бы проб-
раться к ней или хотя бы выйти на том же перекрестке, если бы в этот мо-
мент старуха не потребовала заплатить за проезд, и Хуан, и те, кто стоял
с ним рядом, были вынуждены помогать друг другу, передавая деньги, и би-
леты, и сдачу, из-за этого он замешкался и не успел пройти вперед, когда
Элен, ни разу не оглянувшись, уже собиралась выходить, и Хуан потерял ее
из виду, как если бы ее вытолкнула из его поля зрения плотная масса
сгрудившихся тел. А когда ему тоже удалось выйти, уже гораздо дальше,
перекресток был обычным перекрестком города, уходили вдаль торговые ряды
и аркады, и где-то в глубине начинался новый город с домами-башнями и
мерцающим блеском канала. Идти обратно, чтобы искать Элен, было невоз-
можно - улицы сразу же стали раздваиваться и на каждой улице было по
две, а то и по три трамвайных линии. Оставалось лишь прислониться к сте-
не да выкурить горькую и короткую сигарету, как он уже курил когда-то в
подъезде на парижской улице, и наконец спросить у первого встречного,
где находится Домгассе, и поплестись обратно в гостиницу. Не слишком
взбудораженная бессонной ночью, Телль, сидя возле кровати, читала роман.
- Я потеряла тебя из виду, как только мы вышли, - сказала Телль. -
Решила, что лучше вернуться, было так жарко. Если хочешь помыться, вода
еще теплая, хотя уже поздно и в отеле экономят. Какое у тебя лицо, бед-
ный ты мой!
- Безумно тяжелые туфли, - сказал Хуан, растягиваясь на кровати. -
Выпьем, о моя Лесбия, выпьем чего угодно, что есть под рукой. Спасибо.
Телль сняла с него туфли, помогла стащить сорочку и брюки. Полуголый,
дыша с облегчением, Хуан встал, чтобы глотнуть виски. Телль уже опереди-
ла его на два стакана, и это было заметно по ее глазам, по особому выра-
жению рта.
- Во всяком случае, нам больше не надо выслеживать, - сказала Телль.
- Вот увидишь, с завтрашнего дня в тех двух комнатах будут жить другие
люди.
- Мы этого не увидим, - сказал Хуан. - С третьим криком петуха мы
возвращаемся в "Козерог".
- Вот и отлично. Там такой миленький бар и подают замечательный проз-
рачный бульон, не то по четвергам? не то по вторникам.
- А знаешь, кто был в трамвае? - спросил Хуан.
- А я не видела никакого трамвая, - сказала Телль. - Ты бежал как
настоящий спортсмен, и я не стала тебя догонять, бежать по улице в сан-
далетах - это же самоубийство. Но если ты сел в трамвай, тогда, конечно,
знаю. В трамваях нас всегда ждет наша судьба, это я узнала еще в Копен-
гагене, давным-давно. Ну и ты, естественно, потерял ее из виду.
- Иногда я спрашиваю себя, как это ты можешь соглашаться со всем, что
я тебе говорю, - проворчал Хуан, протягивая ей стакан, чтобы она налила
