ним, улыбалась, разговаривала, его не оставляло болезненное чувство, что
на его месте мог быть любой другой, ничего бы не изменилось: те же обез-
личенно-ласковые фразы, тот же внимательный, ничего не выражающий
взгляд, те же округловежливые благодарности в ответ на знаки внимания...
Внешне казалось, что все хорошо, нормально, но между ними существова-
ла какая-то стена. И только в минуты близости стена растворялась, Мария
принадлежала ему вся, целиком и полностью. Исчезала тень отчужденности,
холодок в отношениях, бесследно пропадала горечь, постоянно сопутствую-
щая их отношениям.
И когда она билась в объятиях и закрывала трогательно согнутой ладош-
кой его глаза, чтобы он не видел искаженного гримаской страсти, но отто-
го еще более прекрасного лица, а он целовал эту ладошку и жадно впитывал
каждое ее движение, каждый жест, стон или возглас, он в полной мере ощу-
щал чувство, называемое любовью.
Но когда все кончалось, между ними вновь постепенно появлялась прок-
лятая преграда и вместе с тем возвращалась мысль, что и в постели на его
месте мог быть другой, ничего бы не изменилось, и вела бы она себя с
другим точно так же. У него сразу портилось настроение и съеденная ложка
меда начинала горчить и отдавать дегтем.
Он мучительно размышлял, почему сила и искренность его любви не вызы-
вали у Марии такую же волну ответного чувства. Не находя ответа, он на-
чинал опять винить себя, свою черствость и бестактность, проявленные
тогда, три года назад. Что сделано, того не вернешь. А Марию можно по-
нять: душевные травмы не затягиваются очень и очень долго и трудно сразу
изменить отношение к тому, кто их причинил. Но он не пожалеет усилий,
чтобы убедить Машеньку: того, прежнего, Элефантова больше нет!
Собственно, ему и не требовалось прикладывать никаких усилий: желание
помогать Марии было так велико, что у него все получалось само собой.
В квартире Нежинской чувствовалось отсутствие мужской руки, и никогда
не занимавшийся хозяйственными делами Сергей с удовольствием перечинил
задвижки на дверях, поставил на место оторвавшуюся раковину в ванной, с
трудом вывинтив пригоревший к патрону цоколь, заменил лампочку на кухне.
- Устал? - ласково спросила Мария.
- Да нет.
- Чего там нет. Я же вижу. - Она поцеловала его в щеку. Элефантов
расслабился, усталость прошла. Он чувствовал удовлетворение от выполнен-
ной работы, а главное - от того, что в отличие от многочисленных друзей
Марии, бывавших у нее в доме, обратил внимание на требовавший вмеша-
тельства непорядок.
После ужина они сидели на балконе.
- ...Да и вообще он был со странностями. Иногда его накрывало: внешне
вроде нормально, а на самом деле напряжен, взвинчен, все внутри бук-
вально дрожит. А я это хорошо чувствовала. Даже к психиатру ходил, ка-
кие-то таблетки принимал...
Как ни старался Элефантов, понять причину развода Марии он не мог.
Она отвечала округло, обтекаемо, и было не ясно, что же побудило ее ос-
тавить человека, с которым она прожила восемь лет и который ее бесспорно
любил. Она намекала, что он "делал гадости", но привести конкретных при-
меров не могла. Да и сказанное сейчас тоже ничего не объясняло.
- Ладно, зачем прошлое вспоминать! Смотри, какие звезды. Сюда бы те-
лескоп. Может, увидели бы марсианские каналы.
- А что это такое?
- Ну и темная ты, Маруська!
- Какая есть! - она своенравно поджала губы.
- Только не вздумай обижаться! - Сергей схватил ее в охапку и, прео-
долевая шутливое сопротивление, покрыл лицо поцелуями.
Ночь он опять провел без сна, любуясь спящей Марией, но утром
чувствовал себя бодрым, сильным и отдохнувшим. До тех пор, пока не уви-
дел, как Мария, собираясь, надела подаренный Астаховым браслет. Враз все
изменилось. Улетучилось приподнятое настроение, навалилась слабость, он
сел на тахту и откинулся к стене - вялый, разбитый бессонной ночью, уд-
рученный нахлынувшими мыслями.
Она не упоминала, даже намеком, о других мужчинах, которые были в ее
жизни. Больше того, держалась так, как будто упрекнуть себя ей было ре-
шительно не в чем.
- Представляешь, - пожаловалась как-то она, - к Вальке пришли гости,
- она показала пальчиком в сторону квартиры соседки, - а среди них ока-
зались друзья Нежинского. Так они стали жалеть его, а меня поносить:
дескать, я от него гуляла налево и направо. Представляешь? Налево и нап-
раво!
В голосе Марии было столько возмущения, что вздорность порочащих ее
небылиц казалась очевидной, и Сергей сочувственно кивал головой, разде-
ляя ее негодование, хотя глубоко-глубоко, где под чувствами и эмоциями
сохранялась способность объективно мыслить, проскальзывало удивление:
как может Мария так искренне жаловаться на несправедливость обвинения
человеку, наверняка знающему, что она, мягко говоря, не являлась образ-
цом супружеской верности? Ведь она изменяла мужу с ним, Элефантовым, и
прекрасно знает, что ее отношения с Астаховым, Спирькой, да и связь с
Эдиком, которая, судя по всему, возникла давно, еще в период замужества,
не могут быть для него тайной. То ли у нее короткая память и она
действительно верит в собственную непогрешимость, то ли разыгрывает спе-
циально для него сцену оскорбленной невинности. Оба объяснения не укла-
дывались в облик той Марии, которую Сергей любил, и в результате защит-
ной протестующей реакции он вообще выбросил из памяти этот эпизод.
Но однажды Мария рассказывала про свою стычку с начальством, и непро-
шеная мысль появилась снова.
- Вызывает меня Бездиков и говорит: "Вы почему отказываетесь работать
по второй теме?" Ну, а я немного сартистировала и отвечаю: "Как же я мо-
гу по ней работать, если меня не включили в список исполнителей?"
Непривычное слово "сартистировала" резануло слух, но в большей степе-
ни царапнуло душу. Вспомнился их разговор в больнице, после которого он
решил быть с ней во всем и всегда откровенным, и мимолетное подозрение
по поводу неискренности ее доведения.
Если такое словечко обыденно в ее лексиконе и привычно употребляется
в доверительных беседах с подружками... Значит, она "артистка"? Элефан-
тов знал, что существует категория женщин, у которых фальшивы смех и
слезы, взгляды и жесты, горячие слова и пылкие клятвы. Тогда она сыграла
блестящую роль, возможно, лучшую в жизни. Подружки, наверное, обхохота-
лись, слушая, как она обвела его вокруг пальца!
Но нет, непохоже. "Артистки" всегда преувеличивают свои чувства, а
Мария, напротив, очень скупа на проявление эмоций. Вот хотя бы ее пове-
дение во время развода - держалась как ни в чем не бывало. Элефантов
спросил, чем это объясняется, неужели полным равнодушием?
- Люди бывают разные, - ответила она. - Один кричит: "Смотрите, как я
страдаю! ", "мне плохо, пожалейте меня", "моя боль сильнее любой! ". А
другой молчит, никому не жалуется, переживает все внутри себя. Но это
вовсе не значит, что он меньше мучается.
После такого ответа Элефантову стало стыдно за свой вопрос.
И все же... В память врезался давний эпизод: они очередной раз соби-
рались "в гости", Мария позвонила мужу и озабоченно-деловым голосом со-
общила: "Меня посылают на завод, так что приду попозже. Да, да... Ну,
что делать - работа..." Интонации передавали и огорчение, и вынужденную
уступку настоятельной необходимости, проскальзывала даже тончайшая нотка
желания как можно скорее разделаться с делами, чтобы быстрее оказаться
дома, рядом с супругом.
А Элефантов, оглаживая взором угловатое девчоночье тело, которое
меньше чем через час будет принадлежать ему, задумчиво удивлялся: "Ну и
хитра, чертовка! А ведь никогда не подумаешь!"
Тогда он не оценивал эту хитрость: во-первых, она была направлена не
против него, а во-вторых, тогдашнее отношение к Марии не вызывало пот-
ребности или даже желания анализировать руководящие ею побуждения либо
каким-либо иным путем проникать в ее внутренний мир.
Да-а-а...
Вот и пойми ее! Настораживающие, пугающие черты настолько тесно пе-
реплетались с вызывающими уважение и нежность, что Сергей так и не мог
разобраться, что же представляет собой Мария Нежинская.
Раньше, когда вопрос о ее взаимоотношениях с мужчинами его нисколько
не волновал, в дружеской беседе они коснулись щекотливой проблемы.
- Как живешь, Машка? - после работы они зашли в летнее кафе и лениво
ковыряли мороженое, прихлебывая мелкими глотками холодное "Ркацители".
- Да так, - она пожала плечами, разминая в мельхиоровой вазочке поли-
тые вареньем белые шарики. - Не особенно... Для души ничего нет...
Она сказала это тихим, как всегда, спокойным голосом, но с отчетливы-
ми нотками грусти, что было для нее совершенно необычно. И главное - она
говорила искренне, Элефантов почувствовал это всем своим существом и
удивился еще больше, так как излишней откровенностью она его никогда не
баловала. Он ощутил, что между ними на миг установилась такая атмосфера
доверия и понимания, какой еще никогда не было. Только на мгновение, по-
тому что он не был готов поддержать ее, сохранить, напротив, почувство-
вал неловкость и попытался ввести разговор в привычное русло ерничанья и
рискованных, на грани приличия шуток.
- А для тела?
- А-а! - Мария небрежно махнула рукой. - Для тела разве трудно найти!
Тогда он посчитал это бравадой, но потом, влюбившись в Марию, думая о
ней каждую минуту, мучительно ревнуя, он часто вспоминал сказанные ею в
мгновенье откровенности слова. И каждый раз все внутри сжималось в ко-
мок.
Но хотя он никогда не заговаривал с Марией об Астахове и Эдике, его
постоянно мучила мысль: какое место занимает он, Элефантов, в этом четы-
рехугольнике? Хотелось надеяться, что она покончила со старым, а раз хо-
телось, то он на это и надеялся. И вдруг этот браслет...
Мария заметила изменение в его состоянии и присела рядом.
- Что тебя беспокоит?
- Понимаешь, - Элефантов привлек ее к себе, прижался лицом к душистым
волосам и тонкой шее. - Когда мы близки, я чувствую, что ты меня любишь.
А так - между нами какая-то стена.
- Ну это же вполне естественно.
Мария отстранилась и внимательно, думая о чемто своем, посмотрела ему
в глаза.
- Ты чувствуешь, что я не полностью принадлежу тебе?
- Да, да, именно так, - Элефантов нервничал, не скрывал этого и
больше всего хотел, чтобы Мария развеяла его сомнения, это было легко -
улыбка, одно слово, ободряющий жест...
Но она только задумчиво наклонила голову.
- Послушай, Машенька, - решившись, он заговорил быстро и взвинченно.
- Я хочу, чтобы ты была только моей женщиной!
То, что подспудно мучило его все это время, требовало выяснения, и он
был рад неожиданно вырвавшимся словам, которые должны были сделать это.
- Это невозможно, - холодно ответила Мария.
Его как будто облили водой.
- Но почему, почему?!
- Хотя бы потому, что ты не можешь быть только моим мужчиной! - Тон
ее стал совсем ледяным.
- Почему же не могу? Я только этого и хочу! Единственное, чего я не
могу - жениться на тебе.
- Вот об этом и разговор. Что же ты мне в таком случае предлагаешь?
- Но ты можешь быть моей фактической женой...
- Да если хочешь знать, я это ненавижу! - с неожиданной злостью ска-
зала она.
- Что ненавидишь?
- Фактических жен, вот что! - Она нервно мяла руками кружевной плато-
чек.
- Но почему?
- Да что ты заладил: почему да почему! Подумай еще и о том, что я не
могу все время оставаться одна! Мне надо выйти замуж, у ребенка должен
быть отец!
- Одно не исключает другого. Встретишь хорошего человека и выйдешь...
- Как же я его встречу, если буду только с тобой? И потом, разве так
сразу выходят замуж? Этому всегда предшествуют определенные отношения!
Она была права, и эта правота убивала, так как не оставляла места на-
