Москву он не собирался.
- Да, посоветуюсь... И тогда...
Тон его стал неуверенным. Несмотря на опьянение, он понимал: у них с
Марией нет совместного будущего.
- Давай быстрей, старик! Я должен говорить с руководством. Ты сколько
здесь пробудешь?
- Еще недели две, наверное. Мне попутно навесили кучу заданий.
- Это долго. Позвони ей.
Элефантов представил телефонный разговор с Марией и тяжело вздохнул.
- Серьезные дела обговариваются при личных встречах...
Калина с некоторым удивлением развел руками.
- Смотри, тебе видней. Две недели можно и подождать. Получше в таких
делах не тянуть...
- Понимаешь, посоветоваться надо... Тогда и решим... - уныло бормотал
Элефантов.
Он опять впал в меланхолию. В последнее время резкие перепады настро-
ения стали для него привычными.
- Когда решишь, сразу же сообщи.
- Ладно, - Элефантов кивнул.
Через шестнадцать дней он позвонил Калине и сообщил, что не может
принять его предложение.
- Да ты что, старик? - удивился тот. - И голос у тебя какой-то не та-
кой. Случилось что?
- Приболел, - глухо ответил Элефантов и попрощался. Что он мог объяс-
нить?
Вернулся Сергей в субботу в середине дня. Несколько минут размышлял,
куда ехать. Собственно, такого вопроса перед ним не стояло: конечно, к
Марии! Но он боялся появляться у нее без предупреждения, чувствуя, что
то горькое и стыдное, что вплеталось в их отношения и на что он стара-
тельно закрывал глаза, может проявиться при неожиданном визите.
Правда, однажды он спросил у нее, вкладывая в интонацию особый смысл:
- Я могу приходить к тебе без приглашения?
- Ну... меня трудно застать дома...
- Неважно. Могу или нет?
- Конечно.
Она, ответила так, будто не существовало никакого скрытого смысла в
этих вопросах и ответах, словно в их отношениях не было двойного дна, на
которое она сама же указала, заявив, что не может принадлежать только
ему. И он не поверил в искренность ответа, ни к чему ее не обязывающего,
так как запертая изнутри дверь гораздо надежнее скрывает от глаз незва-
ного гостя то, что ему не следует видеть, чем словесный запрет. Но не
поверила одна рассудочная половина его "я", а другая, чувственная, воз-
ликовала: ведь если не очень задумываться, то именно так и должна отве-
тить Мария. Он рассердился на себя за эту радость и никогда не пользо-
вался предоставленным ему правом.
- Ладно! Почему надо предполагать что-то нехорошее?
На этот раз он вошел в лифт и, в напряжении выйдя на площадку, уви-
дел, что дверь в квартиру Нежинской распахнута настежь. В недоумении он
замешкался.
- Руки вверх!
Мария с красным пластиковым ведром стояла у него за спиной и широко
улыбалась. Понятно: выбрасывала мусор. В домашнем халатике, без грима, с
веником в руках, она казалась совсем девчонкой, помогающей матери по хо-
зяйству...
- С приездом! Чего ты молчишь?
- Ты одна?
- Конечно! - Ее голос звучал так, будто иначе и быть не могло. У него
отлегло от сердца.
- Проходи, раздевайся. Как съездил?
Она была приветлива, доброжелательна, и ему стало стыдно за свои сом-
нения. Похоже, что Мария рада ему, значит, соскучилась, значит... Сергей
поцеловал ее, она ответила, но вдруг высвободилась.
- Не надо.
- Почему? Что случилось?
- Да то, что я не терплю, когда сразу берут быка за рога!
- О чем ты говоришь, Машенька? Какого быка? Я люблю тебя, я очень
скучал, я хочу...
- Посмотри на себя, у тебя на лице написано, чего ты хочешь!
Это было обидно и несправедливо, Элефантов отчетливо почувствовал,
что она лжет, и раздраженность в голосе - попытка как-то замаскировать
ложь. Между ними вползло нечто скользкое и постыдное, он сразу подумал,
что Мария встает очень рано и с утра занимается уборкой, а сегодня обыч-
ный распорядок нарушен, и это нарушение как-то связано с ее ложью и ее
неестественным поведением. У Элефантова задрожали губы. Он чувствовал
себя как ребенок, потянувшийся к близкому человеку за лаской, а вместо
нее получивший пощечину.
- Я должна собираться, меня Игорек уже заждался.
- Собирайся, я зашел на минутку повидаться.
Ему удалось совладать с собой, голос звучал ровно, и он постарался,
чтобы фраза получилась небрежной: дескать, забежал мимоходом и то, что
она уходит, его вовсе не огорчает.
Как неприкаянный, он прошелся по коридору, заглянул зачем-то на кух-
ню, выкурил сигарету на балконе и вернулся в комнату.
Мария сидела перед зеркалом, уверенно манипулируя затейливыми флакон-
чиками, замысловатой формы коробочками, разноцветными тюбиками. Все яр-
кое, красочное, с вытисненными золотом названиями известных европейских
фирм. Руки ее так и летали - штрих, черточка, мазок, точка...
Элефантов никогда бы не подумал, что она употребляет краски не
меньше, чем вульгарно размалеванные девицы: Напротив, чистое гладкое ли-
чико убеждало каждого, что она совсем не прибегает к косметическим улов-
кам. Вот что значит вкус. И умение скрывать свои секреты. И то и другое
у Марии, несомненно, имелось.
Говорить или нет?
Раз, два, три... Не глядя, как хирург инструменты, она безошибочно
выбирала то тонюсенькую кисточку, то крохотный карандашик, то пушистый
тампончик. Движения быстрые, точные, расчетливые.
Спирька утверждал, что она чрезвычайно расчетлива и практична. Эле-
фантов был уверен в обратном, но ему все чаще приходилось убеждаться:
тот болтает не зря и знает Марию гораздо лучше. Ведь сдружилась она с
Толяном, имеющим выходы на импортную мебель, именно с началом ремонта!
Совпадение? Но тогда же появились Алик, Саша, Виктор - сантехника, пар-
кет, монтажные работы. И вообще, у нее не было бесполезных друзей, ка-
ких-нибудь романтичных мечтателей или мечтательных романтиков. Все они
обладали связями и какими-то возможностями. Вот разве что он сам...
Хотя... Эта мысль раньше не приходила в голову, и сейчас он даже
вздрогнул. Ведь когда Мария пришла в НИИСАиС, он заведовал сектором и
являлся ее непосредственным руководителем! Конечно, невеликий начальник,
но всегда мог прикрыть опоздание или неуважительную отлучку, выполнить
ее часть работы, представить в выгодном свете перед завлабом и руко-
водством института. Кстати, он и делал все это, а значит, тоже был поле-
зен. Неужели... В НИИ ППИ он уже не являлся начальником, к тому же прош-
лого хватало, чтобы относиться к Марии не так, как к другим, помогать с
расчетами, когда она не укладывалась в срок. Значит, ей не было необхо-
димости пускать его к себе в постель. До тех пор, пока он не защитил ди-
ссертации...
Черт побери! Это не совпадение - это продуманная линия поведения, об-
раз жизни, круто замешанный на личной выгоде! Проклятый Спирька кругом
прав! "А впрочем, так даже лучше, - мелькнула подленькая мысль. - Если
Мария действительно настолько расчетлива, то она будет двумя руками дер-
жаться за меня! Ведь то, что я могу для нее сделать, не идет в сравнение
с импортным унитазом! И за предложение поехать в Москву должна ухва-
титься!"
Мыслишка, что и говорить, недостойная. Плевать! Лишь бы Мария была с
ним! Цель оправдывает средства? Раньше он так не думал. Изменился? И не
только в этом. Он стал другим в тот момент, когда Мария заявила, что не
может принадлежать только ему. Этим она перечеркнула образ Прекрасной
Дамы, а он сделал вид, будто ничего не заметил. Один компромисс рождает
второй, третий... Новый Элефантов мирился с унизительной неопределен-
ностью своего положения и докатился до того, что готов вместо любви до-
вольствоваться расчетливостью! И самое главное - он прекрасно понимал
все это, как Понимает очнувшийся после наркоза хирургический больной,
что ему ампутировали ногу. Но боль заглушена морфием, и в одурманенном
сознании еще теплится надежда, что это только страшный дурной сон, прос-
нувшись, он окажется здоровым и обе ноги, конечно, будут на месте... И
ему, бедняге, только и остается пестовать свою сомнительную надежду -
ведь больше он ничего сделать не в состоянии...
Говорить или нет?
Мария тщательно красила губы. Сначала темнокоричневой помадой, потом
малиновой с перламутровым опенком.
Элефантов почему-то вспомнил, как три года назад во время очередного
свидания просил ее вытереть губы: "А то явлюсь домой разрисованным", а
она, хладнокровно посмотревшись в зеркальце, спокойно сказала: "Ерунда,
еще пара поцелуев - и все сотрется".
Говорить или нет?
- Ну вот и все, я готова.
Лицо Марии неуловимо изменилось, вначале он не мог понять, отчего, но
потом взгляд зацепился за одну мелочь: у нее были нечетко очерченные гу-
бы, и это ее нисколько не портило, но сейчас помада, скрыв незначи-
тельный промах природы, добавила ее внешности микроскопический плюс. Ма-
рия хорошо знала цену детали - десятки таких крохотных плюсиков, склады-
ваясь воедино, давали ошеломляющий эффект.
Она подошла совсем близко и смотрела в упор, как бы пытаясь разгля-
деть отражение своих усилий, но ничего не спрашивала, она вообще никогда
не интересовалась мнением окружающих о себе. Или делала вид, что не ин-
тересуется.
- Ты просто красавица! Красивее тебя в городе нет женщины!
- Есть, есть, - снисходительно проговорила Мария, довольная произве-
денным впечатлением.
- Для меня нет...
Она так же снисходительно махнула рукой, и Элефантов совершенно ясно
понял, что хотя ей и приятно его восхищение, но глубоко не затрагивает и
что это не для него она так старательно делала макияж, не для него наде-
ла новую кофточку, с кадлевидным вырезом и бюстгальтер, поднимающий
грудь. Она стояла радом - ослепительно красивая, нарядная, любезно улы-
бающаяся, и внешне все было в порядке, никаких поводов для беспокойства,
но он чувствовал, что между ними тонкая ледяная пластинка и женщина по
ту сторону ее - совершенно чужая, далекая и недоступная.
И он, уже ни о чем не раздумывая, со всего маху ударил в эту прегра-
ду: быстро, горячо вывалил ворох слов, в котором перемешались и предло-
жение Калины, и прекрасные перспективы, и его чувства, и преимущества
столичной жизни... Он торопился, нервничал, ощущал, что его слова не
достигают пели, что не сейчас и не так следовало говорить на столь
серьезную тему, видел со стороны себя - взволнованного и растерянного и
ее - безразлично-спокойную, и от этого еще больше волновался и спешил,
настолько, что даже стал сбиваться, а это было и вовсе ему не свойствен-
но...
Когда он замолчал, заговорила Мария. Вначале спокойно, потом все бо-
лее раздражаясь и повышая голос, она упрекнула его в том, что он думает
только о себе, а у нее есть обязательства перед ребенком и престарелой
матерью, бросить которых она не может, да и состояние здоровья не позво-
ляет ей резко ломать жизненный уклад, срываться с места и начинать уст-
раиваться заново в совершенно чужом городе, среди незнакомых людей, и он
сам мог бы это понять и не заставлять ее лишний раз нервничать, если бы
был более чуткий и испытывал к ней те чувства, о которых столь часто го-
ворит. В конце она уже кричала, и он стушевался, потому что не мог с ней
спорить - все аргументы напрочь вылетели у него из головы и возвраща-
лись, когда в них уже не было надобности.
Чувствуя себя виноватым, он стал успокаивать ее и успокоился сам, они
вместе вышли из дома, на углу у сухонькой старушки он купил ей два буке-
та белых гвоздик, она удивилась, что оба предназначены ей, и он, как мог
небрежно, пошутил: "Чтоб крепче любила", тогда она сделала вид, будто
отдает цветы обратно, и он не понял, что она хотела сказать этим жестом.
- Все-таки я рад, что тебя увидел, - сказал он на прощанье.
- А я вначале испугалась, - неожиданно призналась она и засмеялась.
Он удивился: во-первых, потому, что по ней это совершенно не было за-
