будешь мучиться любовными переживаниями.
- И превращусь в животное, - прежним тоном проговорил Элефантов, но
Орех пропустил его слова мимо ушей.
- Кстати, вношу поправку в свой совет: зачем тебе тратить на эту
птичку столько денег? Я подберу ей замену с учетом всех твоих пожеланий:
рост, упитанность, цвет волос...
- В тебе пропадает торговец лошадьми! - изрек Элефантов. - Лучше ее
никого нет!
- Бедняга, ты зациклился. Верней всего от подобных заблуждений спо-
собна излечить дурная болезнь. Если понадобится хороший доктор - у меня
есть...
- Я тебе морду набью!
Элефантова бросило в жар.
- Хо-хо-хо! А хорошо бить старых друзей? К тому же я тебя учил
драться, а не наоборот! - Орех выпятил челюсть.
- А мне плевать!
- Это за тобой водится, потому и уважаю. В бой с открытым забралом,
не считая врагов! Молодец. Но обязательно сломаешь шею, и никто тебя не
похвалит. Скажут - дурак!
- Боря Никифоров похвалит. Он молодец. Раздел вчера на партсобрании
этого индюка Кабаргина. И за соавторства липовые, и за чванство, неком-
петентность. Не побоялся!
- Тоже неумно. Доплюется против ветра! Чего ж ты у него совета не
спросил?
- А он всякой хурды-мурды не знает. Он правильно жить учит, честно.
- Ты был с ним всегда заодно.
- Был. Пока не сломался...
- Вот то-то! Помнишь, что я когда-то говорил? Все ломается! Рано или
поздно.
- Не все. Никифоров не сломается, потому мне ему в глаза глядеть
стыдно. Уверен, еще много есть людей таких, как он, только я их, жалко,
не знаю.
- Нету их, потому и не знаешь. Нетути!
Элефантов уперся в Орехова долгим изучающим взглядом.
- Жалко мне тебя, бедняга.
- Себя пожалей.
- И себя жалко. Только я стал таким, как ты, сознательно и понимаю,
что спустился на десяток ступеней вниз. А ты ничего этого не осознаешь.
Орехов зевнул.
- А какая разница?
И снова Элефантов подумал, что никакой особой разницы тут нет.
В его жизни опять наступила черная полоса. Мария вертелась в суматош-
ном колесе ремонтно-приобретательских забот, в хороводе многочисленных
друзей, разрывалась на части телефонными звонками, постоянно куда-то
спешила. С Элефантовым она была обычно-улыбчивой, стандартно-любезной; и
чрезвычайно занятой, вопрос о свиданиях отпадал сам собой.
Чтобы поговорить наедине, Элефантов поджидал Марию утром на останов-
ке, но она приехала с другого направления. Откуда? Не скрывая раздраже-
ния, ответила, что была у портнихи.
- В восемь утра у портнихи?
Невинный вопрос, обнажающий всю нелепость ее объяснения, привел Марию
в ярость:
- А почему, собственно, я должна перед тобой отчитываться? Кто ты та-
кой?
Элефантов растерянно молчал, сраженный откровенной враждебностью и
расчетливой безжалостностью тона.
- Ты же никто, понимаешь, никто!
Мария прошла сквозь него, как через пустое место. Цок, цок, цок -
постукивали об асфальт высоченные каблуки. Независимая походка, гордо
вздернутый подбородок. Отставая на шаг, за ней плелся уничтоженный Эле-
фантов.
- Ты все хочешь выпытать, расспрашиваешь обо мне Спирьку, Эдика! -
Нежинскую распирало от негодования, она остановилась, повернув к Сергею
злое красивое лицо. - Что тебя интересует? Хочешь, чтобы я сказала: "Се-
режа, после развода (она не забыла вставить это реабилитирующее "после
развода") я спала с тем, с тем, с тем?"
Резкими жестами она загибала пальцы - один, второй, третий...
"Не хватит пальцев..." - мелькнуло в оглушенном сознании.
- Это идиотское желание разложить все по полочкам, вместо того чтобы
довольствоваться тем, что есть!
Мария снова двинулась к институту, бросив через плечо:
- ...Тем более что претендовать на большее ты не можешь!
Элефантов как привязанный потащился следом. Кабан с простреленным
сердцем иногда пробегает несколько сот метров, пятная кровью жухлую жел-
тую траву или ослепительно белый снег. Но на асфальте, как ни странно,
крови не было. Впрочем, еще не все выстрелы сделаны.
- Ты почему-то решил, что имеешь на меня исключительное право. Дума-
ешь, я не чувствую, что с тобой происходит, когда мне звонит Эдик, Алик,
Толян? Ты бы хотел отвадить их всех и остаться один! Свет в окошке!
Хотя последняя фраза сочилась сарказмом, Элефантов беспомощно объяс-
нил:
- Я же люблю тебя...
- Брось! - Мария презрительно отмахнулась. -
Помнишь, как это начиналось? "Нептун" помнишь? Ты хотел похвастать
перед друзьями - вот и все! И усадил рядом с собой на заднее сиденье!
- Подожди, подожди, - Элефантов встрепенулся.
Он хорошо помнил тот вечер, и свои сомнения, и то, что Мария сама
выбрала место рядом с ним. Нацеленные в самое уязвимое жаканы упреков
пролетели мимо. Благородное негодование Нежинской было игрой, и сознание
этого придало ему силы.
- Опомнись, милая! А то договоришься до того, что я совратил невинную
девушку!
Мария опять отмахнулась, не желая слышать его возражения.
- Когда ты вызвался помочь мне с научной работой, я думала, что это
от чистого сердца, для моей пользы...
- А для чего же? - Элефантов остановился, будто ударившись лицом о
фонарный столб.
- Для зависимости! - Мария пронзила его ненавидящим взглядом.
От чудовищной несправедливости этого обвинения у Сергея перехватило
дыхание.
- Дура. Ты просто дура!
Язык сам произнес слова, которых он не посмел бы сказать Прекрасной
Даме, ноги круто развернули туловище и понесли прочь, телом управляли
рефлексы прежнего Элефантова, не сносившего оскорблений, а новый жалко
надеялся, что Мария догонит, извинится и разрыва, несмотря ни на что, не
произойдет, хотя прекрасно понимал тщетность этой надежды.
Возмущенное цоканье каблучков растворилось в шуме начинающего день
города, а для Элефантова все было уже кончено.
Ничего не видя вокруг, он добрел домой, разбито провалялся три часа в
постели, уткнувшись лицом в мокрую подушку, потом, следуя въевшейся в
плоть привычке к порядку, пошел в поликлинику и получил освобождение от
работы. Диагноз: переутомление, нервное истощение. Рекомендовано полу-
чить консультацию у психоневролога.
К психиатру Элефантов не пошел. Он сидел дома, глотал пригоршни
транквилизаторов и целые дни проводил в глухом оцепенении, много спал,
старательно вытеснял из памяти подробности и детали своей беседы и учил-
ся переносить не проходящую ни на минуту ноющую боль в душе.
Когда ой вернулся на работу, то с удивлением обнаружил, что здесь ни-
чего не изменилось, и Мария была такой же, как прежде, разве что держала
себя с ним чуть суше, чем с остальными. Внешний, видимый всем слой жизни
оставался вполне пристойным, благополучным, а более глубокий и скрытый
от глаз окружающих струился теперь для него отдельно, был сумрачным и
тоскливым, тем более что тайная жизнь Марии оставалась яркой, красочной
и веселой. Он определял это по ее улыбке, по возбужденному шушуканью с
привлекательной блондинкой Мартой Ереминой, которая стала заходить к
подруге почти каждый день, по отрывкам телефонных переговоров с чрезмер-
но накрашенной Верой Угольниковой, по односложным, чтобы не поняли пос-
торонние, ответам в плотно прижатую к уху трубку, по понимающему хихи-
канью в ответ на шутки невидимых собеседников.
Стараясь уберечься, Элефантов выходил из лаборатории, как только Не-
жинскую просили к телефону, медленно гулял по коридорам, иногда спускал-
ся вниз, во внутренний дворик, неспешным, прогулочным шагом проходил в
невидимый из окон закоулок и со всего размаха ввинчивал кулак в кирпич-
ную стену. Но отвлечься удавалось только на миг, когда в мозг ударяла
первая, самая острая волна боли, потом, когда он не торопясь шел обрат-
но, рассеянно полизывая ссадины, боль в разбитых фалангах жила на равных
с той, другой, не заглушая ее, и облегчения не наступало.
Потом он возвращался на место, органично вписывался в рабочую обста-
новку, и никто ничего не замечал, кроме одного человека: он знал, что
Мария чувствует его внутреннее состояние, видит его полную растерян-
ность, смятение и боль, понимает, что причиной этому - она сама. И он
подсознательно ожидал, что Женщина-Праздник придет ему на помощь, ведь
от нее одной зависело его восприятие окружающего мира, и, конечно, ей об
этом было известно.
Но Мария никак не проявляла свою осведомленность и, судя по всему, не
собиралась приходить к нему на помощь. И такое бессердечие, безжалост-
ность Прекрасной Дамы угнетали Элефантова еще больше, чем все ее преды-
дущие поступки.
Мир сузился, он загнанно выглядывал наружу через черную с острыми
рваными краями щель, пьянки с Ореховым не помогали ее расширить - даже
во время самого развеселого застолья щемящая боль в сердце не отпускала,
а утром похмелье добавляло к душевным мукам и физические страдания.
Карпухин прислал письмо, торопя с обоснованием темы, он писал также,
что Кабаргин развил активное наступление на методологически ошибочную,
чуждую нашей науке теорию внечувственной передачи информации, пропаган-
дируемую безответственным выскочкой Элефантовым, и советовал подгото-
виться к серьезным сражениям. В последнем абзаце профессор интересовался
успехами Нежинской и недоумевал, почему она не поддерживает связь с на-
учным руководителем. Завершалось письмо выражением надежды на трудолюбие
и способности Сергея, которые только и могут обеспечить достижение пос-
тавленной цели.
Элефантов бросил конверт в ящик и больше о нем не вспоминал.
Сияющий Орехов принес радостную весть: приехал Семен Федотович и го-
тов "отгрузить хрусты", можно прямо сегодня.
- К черту! - ответил Элефантов. - Я передумал продаваться.
- Дурак, продаются все! Не обязательно за деньги: должность, кварти-
ра, почести, женские ласки - что угодно может служить разменной монетой!
Орех даже охрип.
- Разница лишь в цене. Десять тысяч - достаточная сумма, чтобы тебя
стал уважать каждый, кто об этом узнает! Обычно продаются гораздо дешев-
ле!
- А по-моему, женщина называется продажной независимо от того, за
сколько ее купили. И я не желаю уподобляться этим!..
Орех поднял руку.
- Подумай хорошо, Сергей! Десять штук тебе никогда не заработать.
- Плевать мне на твои десять штук, - устало сказал Элефантов. - И на
всех, кто продается, кто покупает и кто в этом посредничает.
Орех побагровел.
- Тогда какого черта ты морочишь голову солидным людям?! Из-за тебя и
я попал в глупое положение! С какими глазами я приду к Полковнику?! В
общем, так, - он перевел дух. - Больше я с тобой никаких дел не имею! А
ты сядь перед зеркалом и подумай, что у тебя есть и что ты потерял!
Вряд ли Орехов предполагал, что Элефантов последует его совету. Итог
коротких размышлений оказался убийственным: в активе не было ничего! Ни-
чего...
Вспомнился давно прочитанный в фантастическом сборнике необычный по
сюжету рассказ: атомная война - нажата роковая кнопка, вспыхнул ослепи-
тельный шар, и все кончено... Но в мертвой пустыне чудом уцелел крохот-
ный кусочек жизни. Не атомное убежище - обычная вилла, тонкие стены,
зловещий мутный свет проникает сквозь покрытые радиоактивной пылью стек-
ла, но люди внутри живы. Смертоносное излучение не может им повредить,
потому что они защищены Светлым Кругом любви и счастья. Их воля и любовь
мешают невидимой неуловимой смерти проникнуть внутрь дома, поэтому опас-
ней жестокого излучения любое сомнение, недоверие, недостаток любви... У
Элефантова тоже был свой Светлый Круг, в котором он чувствовал себя за-
щищенным и неуязвимым. Но любовь он предал, волю потерял...
"Здесь нет моей вины: рок, судьба... И необыкновенно сильное чувство
к Марии".
"Найти себе оправдание проще всего, - возразила вторая половина его
"я". - Нежинская тоже легко объяснит себе бессердечие и жестокость от-
