- Вот оно что...
Сергеев опустил глаза на разбитые туфли сорок шестого размера.
- Молодой парень... Что, больше некого?
- Предложи!
Аккуратный Викентьев буравил "волкодава" пронизывающим колючим взгля-
дом, и тот заметно сник.
- То-то же! - отрубил подполковник. - Знаешь, с кем он дружил в Цент-
ральном райотделе?
- С Петровым, Свиридовым, - нахмурясь, ответил майор.
- Правильно. Но это все знают. А на Олимпиаду он ездил с Куприным и
Васильевым. Вот у них четверых и поинтересуйся - как да что. Если все
нормально - в - выходные вывези его на природу и присмотрись сам...
Сергеев, опустив голову, молчал.
- Понял? - резко спросил Викентьев.
Словно отходя от нокдауна, майор потряс головой.
- Чего ж непонятного...
Внутреннее сопротивление отступило, и он настраивался на предстоящую
работу.
- На природу с нашими ехать?
- Зачем? - Викентьев неодобрительно пожал плечами. - Собери компанию
из своих ребят, хочешь - возьми Наполеона. Даже обязательно возьми, -
поправился подполковник. - У него глаз - как рентген!
- Больно мутный рентген-то, - буркнул Сергеев, чтобы оставить за со-
бой последнее слово.
- Не беспокойся, все, что надо, высветит. Старый конь борозды не ис-
портит. Нам у него многому можно поучиться... Конечно, с поправкой на
современность.
Викентьев внимательно разглядывал собеседника, постукивая упругими
сильными пальцами по крышке стола.
Сергеев встал.
- Тебе все ясно, Саша?
- Ясно, - хмуро ответил майор.
- Вот и хорошо. Сейчас иди пообедай и - вперед!
Викентьев любил, чтобы последнее слово оставалось за ним, любил, что-
бы его слушались, и умел этого добиваться, хотя Сергеева повел в столо-
вую не наказ подполковника, а элементарный голод.
У стойки раздачи Сергеев встретил Куприна и, хотя они не были
друзьями, заговорил с ним и сел за один столик. Как-то сам собой разго-
вор зашел об участии в охране порядка на Олимпиаде, и Куприн охотно
рассказал, как они с Васильевым и Поповым провели полтора месяца в сто-
лице.
Вечером Сергеев проскочил в Центральный райотдел, решил ряд мелких
вопросов и поболтал со старыми приятелями Петровым и Свиридовым. Хотя
разговаривал он с ними порознь, каждый раз речь случайно заходила о По-
пове, и Сергеев внимательно, не перебивая, выслушивал собеседника, что
бывало с ним нечасто.
Васильева майор не знал, но зато Женя Гальский учился с ним в Высшей
школе, и когда однокашники встретились на улице у райотдела, то обрадо-
вались и решили вместе провести вечер. Зашли к Гальскому, поужинали,
немного выпили; углубились в воспоминания, Васильев подробно рассказал,
как он с замечательными парнями Куприным и Поповым работал на Олимпиаде,
и пожалел, что Гальский до сих пор незнаком с такими отличными ребятами.
По субботам, как правило, в УУРе работали, поэтому Сергеев назначил
выезд на восемнадцать тридцать. Гальский и Тимохин ушли раньше, а Серге-
ев с Поповым покинули здание УВД, когда стрелки часов на проходной сло-
жились в вертикальную линию. Они неспешно прошли по широкому неприбран-
ному проспекту мимо шумного, даже перед закрытием, базара - Попов дер-
нулся было в пеструю толпу, но майор легко удержал его за плечо: "Не на-
до, все есть".
На площади перед рынком промышляли карманники, наперсточники, дешевые
проститутки и мошенники, специализирующиеся на приезжающих с товаром се-
лянах. Вся эта публика либо знала оперативников в лицо, либо вычисляла
по коротким прическам, достаточно строгой одежде, а главное - по манере
держаться, уверенной походке и "рисующим" взглядам.
- Менты, сдуваемся! - Кто-то прятался за киоск, кто-то сворачивал за
угол, кто-то просто отворачивался, закрываясь растопыренной пятерней, но
без особого страха, скорее по привычке - чувствовалось, что в данный мо-
мент опасности опера не представляют.
- Гля, кто это с Сергеевым? Наверное, новый... Тоже хороший бес!
Попов хотя и доставал только до плеча своему спутнику, но шел упруго,
колко смотрел по сторонам, резко поворачивался, и чувствовалось, что в
драке он - не подарок.
Пройдя рыночную площадь, они спустились на набережную, постояли у
узорчатой чугунной, проломанной в двух местах решетки и ровно в восем-
надцать тридцать подошли к четвертому причалу.
На черной чугунной тумбе, исправно простоявшей здесь девяносто лет,
сидел улыбающийся старичок с выцветшими зеленоватыми глазами, большим, в
красных прожилках носом и седым венчиком волос, обрамлявшим гладкую, ро-
зово отблескивающую лысину. В руках он держал старомодную клеенчатую
сумку и соломенную шляпу.
- Привет рыболовам! - весело крикнул он, взгромоздил шляпу на голову
и, довольно бодро вскочив с разогревшейся за день тумбы, поздоровался за
руку вначале с Сергеевым, потом с Поповым. - А где же остальные? Неужели
опаздывают? Водка-то небось скисает!
Это был ветеран МВД, отставной полковник Ромов по прозвищу Наполеон,
которое относилось не к внешности или чертам характера, а к излюбленной
истории о том, как в сорок седьмом году он чуть не насмерть отравился
пирожным, съеденным в буфете наркомата. Наверное, отравление и впрямь
было сильным, раз происшествие так врезалось в память. К тому же оно да-
ло побочный эффект: заядлый курильщик Ромов на всю жизнь получил отвра-
щение к табаку. "Ты бы запатентовал этот способ и лечил от курения, стал
бы миллионером", - подначивал Викентьев, когда Наполеон с увлечением в
очередной раз начинал про присыпанное подрумяненными крошками пирожное,
которое он съел почти через силу, можно сказать, из жадности. Но пере-
бить мысль рассказчика удавалось редко и только одним способом - надо
было спросить: "А что, в буфете в те годы пирожные продавались?"
Тогда Наполеон входил в раж: "Все там было - и икра, и крабы, и вод-
ка, и коньячок... Хочешь - прими сто пятьдесят в обед, или звание обмой,
или приехал кто с периферии - пожалуйста! Но пьяных не было! И дисципли-
на - с нынешней не сравнить..."
- А как с нарушениями соцзаконности? - подмигивал Викентьев, и благо-
душно-ностальгическое настроение Ромова исчезало без следа.
- Не было никаких нарушений, - побагровев, кричал он, яростно грозя
пальцем, - сейчас у вас нарушений в сто раз больше! На улицу не выйдешь!
Впрочем, в последние годы, когда волна разоблачений захлестнула стра-
ницы газет и журналов, Наполеон старался обходить острые темы и не при-
нимал участия в подобных разговорах. Только пару раз сорвался: зашел с
газетой, шмякнул ею по столу и пустил непечатную тираду.
- Вот она, ваша законность, почитайте! Завезли на элеватор элитное
зерно, зараженное долгоносиком, и весь урожай псу под хвост! Разве это
не вредительство?! А директору выговор за халатность! - Он махнул рукой
и, ругаясь самыми черными словами, чего обычно за ним не водилось, вышел
из кабинета, громко хлопнув дверью.
Да когда зимой выпал большой снег, остановился транспорт, стали про-
валиваться крыши домов, порвались электропровода, вышли из строя ко-
тельные, полопались трубы и несколько микрорайонов остались без воды,
света и тепла, Ромов тоже пришел в неистовство.
- Сталина ругаете! Да в сорок первом немцы под самой Москвой, мороз
сорок градусов, бомбежки, а город жил нормальной жизнью! А сейчас захо-
лодало до двадцати, и все разваливается! А если минус сорок ударит? Тог-
да без всяких артобстрелов люди начнут прямо на улицах замерзать! И пе-
карни остановятся, с голоду будете пухнуть! Хозяева, мать вашу!
Когда Наполеон гневался, он весь трясся, покрывался красными пятнами,
во рту прыгал зубной протез и во все стороны летели капельки слюны. Ка-
залось, вот-вот его хватит апоплексический удар. Но было в этой ослаб-
ленной возрастной немощью ярости нечто такое, что не располагало к снис-
ходительной усмешке: вот, дескать, разошелся старый мухомор! Многие кол-
леги помнили фотографию на безнадежно просроченном удостоверении на-
чальника отдела центрального аппарата НКВД Ивана Алексеевича Ромова: мо-
гучая, распирающая стоячий воротник мундира шея, тяжелый, исподлобья,
взгляд, мощная, с бульдожьим прикусом челюсть. Тогда он не был таким
улыбчивым симпатягой, как вышедший десять лет назад в отставку, но каж-
дый день приходящий в управление Наполеон.
Именно в образе доброго веселого дедушки, любителя рыболовных походов
и не дурака выпить предстал перед Валерой Поповым наставник молодых Иван
Алексеевич Ромов, который тщательно скрывал жесточайший геморрой и рев-
матизм, а потому никому бы не признался, что с трудом заставил себя
оторваться от приятно греющего чугуна причального кнехта и с ужасом ду-
мает о предстоящей ночевке на холодной земле.
- Ну это у них пусть скисает, а мы можем и сами начать. - Ромов трях-
нул сумкой: внутри звякнуло стекло.
- Не надо было, аксакал, сказали же - все сами подготовим, - буркнул
Сергеев и огляделся. - Да вот и ребята.
С опозданием в три минуты к причалу подошел катер Эда Тимохина. На
корме стоял по стойке "смирно" Гальский в цветастых, до колен, трусах и
салютовал надкусанной палкой полукопченой колбасы. Ноги у него были бе-
лые и тонкие, как макаронины.
- По машинам! - дурашливо закричал он и дал колбасой повелительную
отмашку.
Сергеев и Попов спрыгнули первыми, потом сгрузили Ромова, который
изобразил, будто спустился сам и ему только слегка помогли.
В катере немного хлюпала вода, все разулись. Иван Алексеевич снял до-
потопные босоножки, кряхтя, стащил клетчатые носки с болтающимися носко-
держателями.
- Видали, что выдают заслуженным чекистам, - подмигнул коллегам Сер-
геев. - Чтобы было куда пистолеты цеплять.
- Ну их к черту, эти пистолеты, - отдуваясь, сказал Ромов. - Терпеть
их не могу.
- Что так? - поинтересовался Сергеев, стягивая рубашку. Попов увидел
на бугрящейся мышцами загорелой груди длинный белый шрам, перехваченный
следами швов.
- Чуть под трибунал не попал, - ответил Ромов, по-хозяйски заворачи-
вая в газету носки и босоножки.
- В октябре сорок первого получил пистолет - "ТТ", весь в смазке,
только со склада, взвел курок и прицелился, дурак, в ногу. Потом чуть
отвел в сторону, нажал, а он как бахнет! Как там патрон оказался - хрен
его знает! И сижу весь мокрый - завтра боевая операция, вот и объясняй
трибуналу про случайный самострел... Тут и не посмотрят, что смерше-
вец... - Ромов нервно крякнул.
- Хватит про страшное, Алексеевич. - Гальский достал из тесной каютки
гитару, подмигнул Попову:
Северной ночью не дремлет конвой,
Звезды блестят иконами
Над полосой, между жилой
И производственной зонами...
Пел он нарочито надрывно, с блатными интонациями.
- Тьфу на тебя! - рассердился Ромов. - Эти пакости у меня уже вот
здесь сидят...
Он похлопал себя по затылку.
- Неужели хороших песен нету?
- Какую сыграть, аксакал? - охотно откликнулся Гальский. - Концерт по
заявкам!
- Какую? - Ромов озорно прищурился, подумал. - Давай эту: "По долинам
и по взгорьям шла дивизия вперед..."
Гальский выдал замысловатый перебор.
- Да я ее всю-то и не знаю...
- Эх, молодежь, совсем отдыхать не умеете, - сокрушенно сказал Иван
Алексеевич. - А Ватерато на гитаре играет?
- Немного, - отозвался Попов. - Под настроение.
- Настроение скоро будет, - пообещал молчавший все время Тимохин,
чуть качнул штурвал. - Пять бутылок взяли.
- Ого, - умилился Иван Алексеевич. - И у меня есть. Зачем столько? -
И с детской непоследовательностью добавил: - А ведь ни разу не слышал,
чтоб выливали...
Заходящее солнце еще сохраняло силу. Попов расстегнул рубашку, Ромов
сделал то же самое. Его белое дряблое тело контрастировало с атлетичес-
кой фигурой Сергеева, но у Сергеева был один пупок, а у Ивана Алексееви-
ча три. Попов не сразу понял, что это давние пулевые ранения.
