Алексей Александрович Курбатов был крепостным графа Шереметева, слу-
жил дворецким и часто выезжал с хозяином за границу. Курбатов был чело-
веком грамотным и умным, а самое главное - умел, как сейчас говорят,
чувствовать конъюнктуру момента. В 1699 году он написал Петру "подметное
письмо", в котором изложил проект введения гербовой бумаги и некоторые
свои соображения об увеличении казенных прибылей. Царь, естественно, за-
интересовался, сделал Алексея Курбатова "прибыльщиком" с правом немед-
ленного доклада "Первому" обо всех вновь открываемых источниках госу-
дарственного дохода.
Чуть позже Курбатов назначается дьяком оружейной палаты, а в 1705 го-
ду занимает место инспектора Ратуши, становясь тем самым во главе управ-
ления финансами тогдашней России. Вполне возможно, что поначалу Алексей
Александрович был беспорочен и чист, аки голубь белый. По крайней мере в
том же 1705 году он весьма энергично писал Петру I: "В городах от бурго-
мистров премногие явились кражи вашей казны. Да повелит мне Ваше Вели-
чество в страх прочим о самых воровству производителях учинить указ, до
воспримут смерть, без страха же исправить трудно". Царь, надо сказать,
буквально зверел от одного только слова "казнокрадство" - оно и понятно,
сытый голодному не товарищ, Петру, которому принадлежала вся Россия, ви-
димо, трудно было понять своих соратников, вынужденных собственными го-
ловами думать о наполнении карманов. Император, чудак, считал, что воро-
вать у государства - это очень плохо. Говорят, что слушая однажды дело о
казнокрадстве, Петр пригрозил издать указ, согласно которому всякий, кто
украдет у казны сумму, на которую хотя бы можно было бы купить веревку,
будет повешен. На это генерал-прокурор Ягужинский раздраженно заметил
государю: "Неужели вы хотите остаться императором без служителей и под-
данных? Мы все воруем, с тем только различием, что один больше и примет-
нее, чем другой".
Увы, в категорию "мы все" попал и достойнейший господин Курбатов - в
1714 году он был отрешен от должности Архангельского вице-губернатора и
предан суду.
Справедливости ради заметим, что "залетел" Курбатов после стычки в
1711 году в Архангельске с агентом Меншикова Дмитрием Соловьевым, кото-
рый, вопреки царскому Указу, запрещавшему вывоз хлеба за границу, гнал
зерно в Голландию. Курбатов настрочил на Соловьева донос - ну, у Менши-
кова вырос на прибыльщика огромнейший зуб... Надо полагать, бывшие
друзья Меншиков и Курбатов разругались из-за того, что не смогли по-люд-
ски деньги зерновые поделить, раньше-то светлейший и прибыльщик были
просто не разлей вода. Кстати, во все времена коррупционеры сгорали по
большей части из-за собственной жадности и нежелания делиться. От этого
и все их беды произрастали. А ведь казалось бы - чего сложного-то. Как
сказал в конце 1996 года министр финансов России Александр Лившиц: "Де-
литься надо... и все будет хорошо". Меншиков с Курбатовым до такой гени-
альной простоты не додумались, в результате - пострадали оба. Впрочем, о
светлейшем разговор особый - чуть позже.
К следствию по делу Соловьева, как это часто бывает, привлекли и зая-
вителя. Все фигуранты-коррупционеры ужасно перепугались. И такое начали
друг про друга рассказывать... Из этих рассказов перед Петром встала
непригляднейшая картина взяточничества, казнокрадства и протекционизма
среди его ближайших и более отдаленных сподвижников. Закручинившийся
царь с тоски даже издал Указ от 24 декабря 1714 года, в котором, в част-
ности, говорилось: "понеже многие лихоимства умножились... и дабы впредь
плутам невозможно было отговорки сыскать... запрещается всем чинам, ко-
торые у дел приставлены... никаких посулов казенных с народа не брать,
кроме жалованья". На попытку Петра ввести госслужащим твердые оклады и
запретить поборы с населения окружение царяреформатора отреагировало
весьма своеобразно. Горный инженер и историк Василий Татищев, например,
писал Государю: "Я беру, но этим ни перед Богом, ни перед Вашим Вели-
чеством не погрешаю. Почему упрекать судью, когда дела решал честно и
как следует?" Петр ему отвечал, что "позволить этого нельзя потому что
бессовестные судьи под видом доброхотных подарков станут вымогать на-
сильно". Однако мягкие увещевания царя ничего не дали: коррупционеры
XVIII в молчаливо "положили с прибором" на царский Указ - точно также, в
конце века двадцатого отреагировали чиновники на указ президента Ельцина
"Об усилении борьбы с коррупцией" от 4 апреля 1992 года.
Однако вернемся к Курбатову - он в первые годы работы следственной
комиссии пытался убедить всех и вся в своей невиновности и безгрешности.
Однако, по мере подтверждения следствием одного обвинения за другим тон
прибыльщика менялся: "А что до самих нужд моих и прокормления и брал
сверх жалованье небольшое, а то не тайно, но с расписками, которой долг
и доныне на мне явен есть". Обращался Алексей Александрович и к царю ба-
тюшке, напоминая о своих заслугах, как он "без тягости народа" принес
казне "многосотные тысячи рублев". То есть Курбатов рассуждал просто и
незатейливо. Раз он действительно способствовал существенному увеличению
казенных доходов, то ничего преступного в том, что лично для себя "укры-
сятивал долю малую", не было. В те времена обвиняемый вообще, если не
располагал убедительными доводами для своей реабилитации, прибегал к од-
ной из трех формул: прегрешение свершилось либо "с простоты", либо "в
беспамятстве", либо "с пьяна". Например, признавая полученную от хлебных
подрядчиков взятку в полторы тысячи рублей, Курбатов тут же выдумал ори-
гинальнейшее объяснение: "А те деньги приняты под таким видом, чтобы
дослать о том царскому величеству, а в уверении того писал о пресечении
дорогих подрядов". Получив от жителей Кевроля и Мезени "в почесть" трис-
та рублей, Алексей Александрович "...запамятовал их отослать в канцеля-
рию на содержание школ и шпиталей"... Следственная комиссия подсчитала,
что только за три года Курбатов получил от городского населения управля-
емой им губернии "харчевых и почесных подносов" на сумму до 4 тысяч руб-
лей. Сам Курбатов сознался в том, что с 1705 года присвоил 9994 рубля
казенных денег. Расследованные дела не были закончены - лишь 12 дел были
рассмотрены, а к 15-ти комиссия даже не успела приступить, поскольку в
разгар следствия Курбатов умер. Следственная комиссия успела лишь подс-
читать, что прибыльщик хапнул 16422 рубля. В результате следствие даже
не смогло решить, по какому разряду хоронить достойнейшего господина
Курбатова - как честного человека или как преступника...
Естественно, Курбатов был не единственным "радетелем за благо Госуда-
рево", пойманным на взятках и, грубо говоря, "татьбе". Еще в августе
1711 года Петр учредил для выявления злодеев государственную фискальную
службу, которую возглавил некто "старик Зотов". Позже его сменил знаме-
нитый обер-фискал Алексей Нестеров, прославившийся раскрытием и пресле-
дованием злоупотреблений. Однако господин Нестеров и сам не уберегся от
соблазнов по старому российскому принципу "что охраняем, то и имеем".
Попался обер-фискал на деле провинциал-фискала Саввы Попцова - на него
еще в 1718 году подал челобитную в сенат Ярославский-Посадский человек
Иван Сутягин. Челобитную пытались замылить, гоняя по инстанциям из Юс-
тиц-коллегии в Ярославский надворный суд, но ярославский посадский чело-
век, оправдывая свою фамилию, не угомонился и снова пожаловался в сенат,
а в 1722 году дошел аж до государя, обвиняя провинциал-фискала в том,
что тот укрывал бедных солдат и недорослей дворянских, что через родича
своего Лихарева собирал в уезде с крестьянских дворов по гривне серебра
без указу, что отпускал из рекрутов за взятки и просто воровал из казны.
За Савву Попцова взялись всерьез и в делах его скорбных обнаружили пол-
нейший, как теперь говорят, беспредел - помимо прочего разного, провин-
циал-фискал имел съезжий двор, где держал колодников, а также лихо нала-
гал штрафы не только на подчиненных, но и на всех подряд - на бургомист-
ров, на соляных голов, на крестьян... Штрафы Попцов, естественно, прис-
ваивал. Когда все вскрылось, провинциала-фискала казнили, но перед
смертью он успел дать показания и на непосредственного шефа. Выяснилось,
что обер-фискал Алексей Нестеров был в курсе шалостей подчиненного, но
покрывал его за взятки - за часы серебряные, ценою в 120 рублей, за оде-
яло на лисьем меху, за триста рублей "налом"... А еще были подношения
рожью, скотиной, парчами и лошадьми.
Нестерова сунули в застенок и начали пытать. Любопытно, что решение
об этом принял не кто иной, как генерал-прокурор Павел Ягужинский, кото-
рый, если вы помните, уважаемый читатель, сам признавался Петру в том,
что "...мы все воруем...". Дескать, воруем-то мы все, а вот кто попада-
ется на воровстве - тут уж у кого какая планида.
Кстати говоря, несколькими годами ранее Нестеров разоблачил сибирско-
го губернатора князя Матвея Гагарина, который получал взятки за отдачу
на откуп винной и пивной продажи. Сенат приговорил князя к смертной каз-
ни, при этом взяточник свою вину признал и посылая Петру просьбу о поми-
ловании, писал: "...И я раб Ваш, приношу вину пред Вашим Величеством,
яко пред самим Богом, что правил Сибирскую губернию и делал многие дела
просто, непорядочно и не приказным поведением, також многие подносы и
подарки в почесть и от дел принимал и раздачи иные чинил, что и не под-
лежало, и погрешил перед Вашим Величеством..." Гагарин был повешен 16
марта 1721 года в присутствии двора и всех своих родственников, а уже в
январе 1724 года казнили самого Алексея Нестерова - казнь обер-фискала
была обставлена как настоящий спектакль: сам царь наблюдал за действием
из окна Ревизион-коллегии. Сначала были отрублены головы трех фискалов -
подчиненных Нестерова, а затем самому Алексею Нестерову поочередно разд-
робили конечности и поволокли по помосту к тому месту, где были отрубле-
ны головы его помощников. Обер-фискала бросили лицом в их кровь и палач
отсек ему голову. Затем головы всех четырех казненных водрузили на четы-
ре высоких шеста. (Надо сказать, что 1724 год вообще выдался достаточно
кровавым для тогдашних питерских взяточников и коррупционеров - видать,
кампания такая пошла, так сказать, "чистые руки" того времени. В ноябре
1724 года Петр приказал арестовать камергера Виллема Монса и его сестру
статс-даму Матрену Балк. Монса обвинили в том, что он "явился во многих
взятках и вступал за оные в дела не принадлежащие ему", камергеру отру-
били голову на Троицкой площади с последующим водружением ее на высокий
шест. У обезглавленного тела брата выслушала свой приговор и перепуган-
ная Матрена Балк, ей достались пять ударов кнутом и ссылка в Сибирь. В
день казни на столбах у эшафота были прибиты "росписи взяткам", судя по
всему, это были одни из первых гласных российских документов, изобличаю-
щих коррупционеров. В росписи Матрены Балк значилось 23 позиции, и среди
тех, кто давал взятки, фигурировали князья Меншиковы, Долгорукие, Голи-
цыны, Черкасские, отметились там и граф Головкин, и Волынский и другие
более или менее важные персоны того времени. Дело в том, что перед фаво-
ритом императрицы и его сестрой заискивал чуть ли не весь двор, ища их
протекции в разных вопросах).
Однако несмотря на чудовищные показательные казни, взяточничество и
коррупция в Петербурге и по всей России продолжают цвести пышным махро-
вым цветом. Посетивший Петербург в царствование Петра немец Вебер писал:
"На чиновников здесь смотрят как на хищных птиц, они думают, что со
вступлением их на должность им предоставлено право высасывать народ до
костей и на разрушении его благосостояния основывать свое счастье".
И вот что особенно любопытно - даже в те "укромные" времена, все ти-
