соты, а из Михайловского в Пушкинские Горы, "Волга" на крышу не перевер-
нулась, и потому сам на попа не встал, череп сохранил в целости, но ма-
шину разбил вдребезги и, вместо волевого сопротивления неудачам и неве-
зению, раскис, бросил работу, налег на согревательные напитки - благо
морозы стояли жуткие.
Как до Юрия Дмитриевича дошли с Псковщины обо всем этом слухи, не
знаю, но вдруг получил от него письмо: "Виктор, по агентурным данным,
твоя литература дала полный задний и отдала оба якоря. В этом году у нас
намечается большой перегон на Север, и есть возможность устроить тебя
старшим помощником капитана на одно из судов. На эту тему я уже говорил
с морагентом в Питере. Деньги платят приличные. Нужно вспомнить "Правила
предупреждения столкновения судов в море". Мои литературные дела тоже
плохи - повесть обкорнали с двух концов. Жму твой плавник. Ю . Д.".
...Сейчас передо мной школьное сочинение от 1 октября 1921 года. Бу-
мага традиционно пожелтела, многочисленные орфографические ошибки под-
черкнуты красными чернилами и видны хорошо, текст выцвел.
"Что я больше всего люблю на свете. Я больше всего на свете люблю па-
роходы. Пароходы для меня все. Когда я хожу по Неве, то я останавливаюсь
перед каждым судном и осматриваю его, как величайшую редкость в мире.
Один раз мы с Кокиным и Дубинским пошли на Неву, чтобы покататься на па-
роходе. Это было втайне от наших матерей. Мы взяли с собой хлеба. Ветер
был огромный, и было очень холодно..."
Когда Юра Клименченко писал это сочинение, ему было одиннадцать лет.
Тринадцати лет он нанялся юнгой на яхту "Революция", суденышко попало в
шторм, мальчишка жестоко укачался, зарекся плавать, но... в следующий
рейс пошел.
Мы познакомились в поезде "Владивосток - Москва" в пятьдесят третьем
году. И я завидовал его капитанскому виду, трубке, дальним плаваниям и
дару рассказчика. Я, конечно, знать не знал, что в первый день войны его
судно было захвачено немцами, а сам он интернирован и четыре года провел
в концлагерях.
Сейчас передо мной, кроме мальчишеского сочинения, праздничные "ме-
ню", которыми тешили себя интернированные моряки и которые играли роль
как бы подпольных листовок: "С Новым 1943 годом! Меню. Бутерброды с кро-
вяным паштетом. Страсбургский пирог (из крови и картофеля). Фруктовое
желе "Вюльцбург" (это название лагеря. - В. К.). Световые эффекты. Елка.
Танцы. Музыка". Внизу рисунок - пароход под красным флагом и с красной
полосой на трубе, - они верили, что поплывут под флагом Родины. А ведь
это был еще только сорок третий год! За один такой рисунок, найди его
немцы...
Юрий Дмитриевич - автор и текста и рисунка. И он пронес "меню" сквозь
все и вся. В лагере моряки отмечали дни рождения жен выпуском таких же
листовок. Свои дни рождения не отмечались - только жен. На одном "меню"
нарисована женщина, сидящая на диване с газетой "Правда" в руках, -
опять расстрел на месте. Потому, вероятно, и в перечне блюд на самом
первом месте - "запеканка с кровью".
Когда, после получения от Юрия Дмитриевича письма, я прибыл в проку-
ренную комнату штаба Экспедиции спецморпроводок для сдачи техминимума
капитану-наставнику Ленинградского отряда Клименченко, он заставил расс-
тавить плюсы и минусы над синусами и косинусами в одной довольно сложной
формуле из мореходной астрономии.
В будущем перегонном рейсе астрономия нужна была мне, как киту аква-
ланг, но капитан-наставник был непреклонен. Ведь когда он начинал пла-
вать, моряки были ближе к Солнцу, Луне, звездам, нежели в нынешний кос-
мический век. Светила и Время были дороже драгоценностей. Моряки знали
повадки первых вечерних звезд, по неуловимому дрожанию звезды в зеркале
секстана интуицией чувствовали рефракцию. Они узнавали звезду даже в ма-
леньком окошечке среди густых туч, и звезда помогала им и вела их через
море, как некогда волхвов через пустыни Египта. Звезда соединяла прошлое
и настоящее. А прекрасная - маленькая и скромная - Полярная звездочка
тысячелетия честно работала для моряков, легко указывая им широту.
Теперь летают навигационные спутники - звездочки, сделанные на Земле
руками людей. И мощные волны радиомаяков проносятся над океанами, давая
морякам свои пеленга. И радары смотрят сквозь ночную тьму и туманы. И
эхолоты щупают дно. И то Время, которое раньше везли с собой моряки,
храня его как величайшую драгоценность, укутав его в полированное дере-
во, в бархат, - хронометр, - теперь вообще можно не везти с собой, пото-
му что сигналы Времени летят над планетой каждые несколько минут. А
все-таки было что-то значительное, символическое в том, как берегли
прежние моряки Время на борту своих судов, в бурях и штилях, на севере и
в жарких морях. Полезно вспоминать о Времени чаще. Полезно смотреть на
вечные звезды. Полезно знать, отчего Солнце бывает при закате таким
пронзительно, жутко красным...
Конечно, и сейчас молодого моряка учат астрономии. И будут учить еще
долго. Но близость к звездам уходит, как ушли в прошлое скрипучие парус-
ники. Сейчас многие уже считают, что нет смысла тратить время, отправляя
молодых людей в учебные плавания на парусниках. Лучше использовать время
на изучение электроники и полупроводников. Конечно, полупроводники такая
же интересная и романтическая частица Вселенной, как и далекий Альдеба-
ран. Конечно, во всем вокруг найдется достаточно прекрасного для ума и
чувств пытливого человека. Но только нельзя ничем заменить тот шум, ко-
торый рождается в глубине деревянной корабельной мачты, когда в паруса
ровно давит ночной бриз. Этот шум говорит о вечных тайнах природы прос-
тыми словами одинокой сосны.
06.00. Ровно на последних минутах вахты вышли изо льдов и распроща-
лись с "Мурманском".
Напоминаю старпому, что надо проверить и продуть лаг - давно им не
пользовались.
Думал, Спиро сам пойдет. Он посылает курсанта-практиканта, который,
как и любой порядочный курсант, знать не знает ничего в электронавигаци-
онных приборах. И честно в этом признается. Тогда выясняется, что стар-
пом сам не знает даже того, где на "Державино" шахта лага!
И вот ничего не знающий нудак все-таки посылает другого ничего не
знающего продувать лаг. Занятная сцена (особенно для меня, который тоже
знать не знает, где там у них продувается лаг).
Прогноз - шторм девять баллов от юга и юго-востока. Суда, идущие под
берегом, будут прикрыты, а нам влупит по первое число - проложили курсы
возможно мористее. И вот у Фомича очередные мучения: идти под берегом -
там банки и проливы узкие; идти мористее - вжарит и будешь трепыхаться в
свободном пространстве, как поплавок, - мы пустые идем, в балласте...
Все следующие сутки - гонки с "Гастелло" и "Устюгом" за место под солн-
цем Игарки. Кто вперед придет, тот первый под погрузку, тот раньше на
две недели дома, - гонки клиперов из Китая на Лондон.
И у Фомича ретивое взыграло. В шесть принимает вахту у меня и гово-
рит: "В восемь будет сто пятьдесят восемь оборотов!" И действительно,
выдавил из Ушастика целых сто шестьдесят.
Но тут в коленках у него появилась дрожь.
Есть на карте корректорская правка красной тушью. Среди тридцати -
сорокаметровых глубин корректура "25". Так вот Фомич прокладывает курс
правее острова Столбового, ибо опасается, что это "2,5" метра, а не
"25".
Солнце. Голубизна. Штиль.
И два силуэта судов, уходящих влево, срезающих угол, а он терзается
над картой, где вдобавок есть и следы прошлых прокладок...
Так и не пошел человеческим путем, то есть за "Гастелло" и "Устюгом"!
Объясняет всем на мостике:
- Мне что, мне карьеру не делать... Это молодым, молодые рвут и ме-
чут, вот, значить; а кто из моих-то одногодков больше других рвал да ме-
тал, так, значить, где они? А уже и нет их, этих-то, кто карьеру метал,
- померли уже, значить... Это молодые пусть, значить... На сокращенный
экипаж, значить, рвутся или чего... - разглагольствует Фомич.
Он слушает переговоры судов по радиотелефону об очереди на погрузку в
Игарке, о правилах связи с берегом, о получении денег.
И комментирует:
- Так, значить, мы последние придем, а раз последние - чего нам те-
перь-то? Это вы - кто первые - шевелитесь, а мы посмотрим... - И он глу-
боко счастлив тем, что придет последним, что впереди куча других, кото-
рые и утрясут все сложные вопросы отношений с берегом, и уточнят ситуа-
ции с портом, а ему пока можно чесать щеку, стоя в пижаме на мостике, и
разглагольствовать об отсутствии карьерных побуждений.
Но сквозь разглагольствование пропечатывается что-то грызущее его,
мучающее.
Да, страхолюбие не подарит ни на миг покоя; покой страхолюбам даже не
снится. Но оно ничего общего не имеет с четким осознанием страха в себе.
В последнюю встречу Юрий Дмитриевич сказал, что больше не пойдет в
море: решение окончательное и бесповоротное.
- Почему?
- Я начал бояться, Вит[cedilla]к.
- А раньше никогда и ничего не боялись?
- Это другой страх. Ты его еще узнаешь.
- Тогда для пользы дела пару слов.
- Шли на баре в Обь. И вдруг - страх. Обстановка вполне нормальная. Я
раз двести там ходил в тумане и в шторма. Что за черт! Сказал старпому.
Он повел судно. Я ушел в каюту. Все, Вит[cedilla]к. Больше плавать не
имею права. И обманывать себя не буду. Это - возраст, Витенька.
И больше в море он не пошел.
Я клянусь его памятью, что этот разговор был и все это правда. Разве
скажет такое слабый?!
ЕНИСЕЙ, ИЛИ "СУСАННА И СТАРЦЫ"
30 августа вошли в устье Енисея.
До Игарки около суток. Там погрузимся досками и - домой.
Европейские речки добрее моря. Когда с зимнего моря входишь в Маас,
Эльбу, Везер или Шельду, то кажется, что сразу можешь услышать мычание
коровы и что все морские передряги остались позади. Конечно, такое не-
долго кажется - фарватер по какой-нибудь Западной Шельде сложный, - и
хотя идешь всегда с лоцманом, но и сам смотришь в оба, чтобы не выва-
литься из какого-нибудь белого сектора маяка и чтобы красный буй у кром-
ки банки Спийкерплат оставить справа...
Входить в западноевропейские речки вечером при хорошей погоде, вооб-
ще-то, приятное дело. Близко мелькают на автострадах фары машин, разноц-
ветными окнами светят жилые дома, небоскребы, красуются в лучах подсве-
чивающих прожекторов шпили соборов и башни церквей...
А лоцман - какой-нибудь мсье Пьер - болтает о том, что инфляция рас-
тет и ему скорее всего придется отправиться в Кению: там лоцмана-евро-
пейцы зарабатывают пока прилично.
Зима. Холодно. Но мсье Пьер одет в легкую курточку. И ты удивляешься,
как и почему европейцы не умеют или не желают замечать зиму, хотя она
достаточно дрянная, промозглая и гриппозная. Европейцы переживают зиму в
легких куртках и с рюмкой бренди в желудке, но обязательно подняв у
куртки воротник и укутав глотку здоровенным шарфом...
Енисей доброй рекой не назовешь. Он суров, как и то стылое море, ко-
торое осталось по корме. И ожидать мычания коровы с его далеких берегов
не придет в голову. Подсвеченных соборов и небоскребов тоже здесь пока
не увидишь.
Приняли двух лоцманов у Карги. Оба молодые, веселые, здоровенные и не
дураки пожрать.
Лоцман только советчик. Ответственность с капитана не снимается, будь
у тебя на борту хоть сотня лоцманов. Если куда вляпаешься, то судить бу-
дут тебя: "Судно всегда несет ответственность за возможную ошибку ис-
пользуемого им лоцмана".
Но с лоцманами, конечно же, легче дышать и этак немножко спадает с
тебя напряжение.
Фомич (после обряда взаимных представлений):
- Вот, значить, прошу извинения, и в Тикси, и в Певеке, и на Диксоне
мы никакой рыбки вообще не обнаружили. Не будете так любезны, значить,
сообщить, как тут - река у вас большая, замечательная река! - так где
