там корабликами, кто-то помахал нам ободряюще рукой. Настроение наше
стало солнечным. Мы легли в дрейф и глядели вслед "Арктике" и на далекие
черные точки - застрявшие кораблики, которым еще только предстояло осва-
ивать новую тактику ледовой проводки за атомоходами, и чувство испытыва-
ли приблизительно такое, какое возникает у человека, уже расставшегося с
проклятым больным зубом и вывалившегося из кабинета дантиста в коридор,
где он видит бедолаг, ожидающих своей очереди на экзекуцию. Или такое
чувство мы испытывали, как у драчуна, который с огромной радостью обна-
ружил у себя на физиономии кровь, и потому прозвучало долгожданное:
"Брэк!"
Благополучно выдернув в полынью все суда каравана, "Арктика" подняла
в воздух вертолет. Мне всегда кажется, что надо быть профессиональным
самоубийцей, чтобы работать вертолетчиком на судне: взлет с тесной пло-
щадочки на корме и посадка туда же с косого нырка.
При этом на корме атомохода горит чадный, какой-то красно-черный,
траурный костерчик - снос дыма показывает пилотам направление ветра над
самой палубой.
К полудню атомоход отвернул правее, а нас отправил под наблюдением
вертолета по прибрежной полынье, где чистая совсем вода.
И мы пошли по синей полынье, слева тяжелые и холодные, стальной тя-
жести снеговые тучи обложили берег Прончищева, в зените голубело непо-
рочно, справа в белых льдах шла параллельно нам "Арктика", и вокруг все-
го этого дела стрекозой парил вертолет. И с него раздался голос в адрес
головного:
- "Великий Устюг", подо мной большое-большое стадо моржей! На ледяном
языке! Я над ними завис!
"Устюг" ничего не понял и переспросил:
- Кто, какое стадо висит?
- Моржи, моржи подо мной! Большое стадо!
- Понял! Спасибо!
И все мы поплыли дальше, тараща глаза в бинокли, а вертолет повис над
далеким белым ледовым языком, как привязанный веревочкой. Вероятно, он
спугнул зверей, потому что минут через десять "Устюг" сказал:
- "Державино", осторожнее! Не задавите моржей! Они тут вокруг плава-
ют!
И мы увидели справа и слева плавающих тесными группками-семействами
моржей. И мамы-моржихи наскакивали на маленьких и клыками гнали их в
сторону от судов... Все - и большие и маленькие - были сивые, а бивни
были белые.
Фомич вел судно. Он, конечно, чувствует некоторую виноватость передо
мной. Ведь, когда судно попадает в стрессовую ситуацию, основной капи-
тан, по неписаному закону, должен сам лететь на мостик и взваливать на
себя ответственность.
Потому, услышав про моржей, он посмотрел на меня вопросительно-проси-
тельно и довольно неуверенно спросил:
- Викторыч, я объявлю, а?..
До чего же он обожает сообщать по принудительной трансляции экипажу
всякие новости, когда экипаж спит после вахт.
И Фомич объявил о моржах и пригласил всех желающих на палубу. Прибе-
жала и его супруга, и смотрела на моржей в бинокль, и ахала, все мы по-
визгивали и тоже ахали.
Как плохо будет людям без моржей!
Физиономии моржей смахивали на Виктора Борисовича Шкловского, прости
он меня за такое.
И вспомнились его рассуждения. Он сидел на балконе Дома творчества в
Ялте, подсматривал за Черным морем в щель между кипарисами и говорил сам
с собой: "Даже вода устает течь... Киты устают отдавать ворвань людям...
И перестают рожать... Устают стальные корабли. Они прежде всех... Моря-
ки, которые шаркают вокруг земного шара, как платяные щетки, устают...
Мне ничего не нужно, кроме того, чтобы мне не верили. Но и на это мне
пришлось потратить немало усилий..."
"Ослабленный теми или иными факторами длительного плавания, моряк,
как любой больной, становится гораздо чувствительнее, он более быстро
воспринимает все, что слышит и видит, а поэтому более подвержен вредо-
носным психическим воздействиям". (Подчеркнуто мной. - В. К.) Очень ин-
тересно, что происходит утончение чувствительности, а не задубление ее.
Это из "Инструкции по психогигиене", очень толковой, откровенной, да-
же, сказал бы, мужественной инструкции. Наконец-то начали нам объяснять
то, чего мы не знаем, но что знать необходимо с научной, а не интуитив-
ной точностью. Например, открыто написано: "Оценка его половой способ-
ности женщиной представляет для моряка после возвращения из рейса особую
важность. Потому необходимо объяснить моряку, особенно молодому, что де-
зорганизация полового акта обязательно зависит и от партнерши".
Традиционная российская целомудренность, часто переходящая в обыкно-
венное мещанское ханжество, в наш век играет особенно опасную роль.
Ведь, если говорить честно, современная литература у нас часто такая
бесполая, что читатель теряет к ней интерес.
Теперь из другой оперы, но все-таки чем-то связанной с предыдущим
текстом.
Перед трапом в кают-компанию висит большое зеркало. И каждый раз,
когда я спускаюсь питаться, то вижу себя во всей красе, начиная с ног. В
зеркале появляются кирзовые русские сапоги, а потом вся моя изящная фи-
гурка, не отягощенная жировыми отложениями.
И вот каждый раз я думаю о том, что тяжеленные русские сапоги легко
делают русского мужчину - мужчиной. Даже если он вовсе и не мужчина от
самой природы или от смертельной усталости. Вот в чем тайна нашей непо-
бедимости! Солдат, добывший себе сапоги, - вдвойне солдат. А уж если со
скрипом, да новые, да ежели погромче прогрохотать подковами на сту-
пеньках, то любой замухрышка в русских сапогах уже и удалец из удальцов!
И стоит это укрепляющее средство двенадцать рублей.
06.00. "В эту заполярную ночь на черном серебре заштилевшего заполяр-
ного моря спали черным сном черные льдины".
Пожалуй, слишком красиво звучит, а?
Но это правда. В Арктике попадаются угольно-черные льдины.
Мельчайшие пылевые частички при извержениях камчатских вулканов стра-
тосферными траекториями заносит черт знает куда - они выпадают и на арк-
тические льды. Солнце разогревает частички, лед вокруг них тает, они
оседают, уплотняются и наконец покрывают льдину черной кожей, совсем
черной.
И вот в штилевую заполярную ночь на серебре вод иногда спят черные
льдины. Ну, а то, что им снятся черные сны, это я сам придумал. Уж
больно злит Арнольд Тимофеевич. Душа просит поэзии хотя бы в самодея-
тельном исполнении.
После того как я сорвался и наорал на старпома, радист рассказал, что
это Спиро был инициатором донорства на морском флоте.
Году в семидесятом в газете "Водный транспорт" появилась заметка "Во
имя долга". Газета сообщала о новом замечательном почине: чтобы все со-
ветские моряки стали донорами.
И вот оказывается, это Арнольд Тимофеевич зарабатывал таким путем об-
щественное признание и политический авторитет, компенсируя, так сказать,
беспартийность.
Ну что ж, не самый дурацкий почин. Быть может, несколько тонн здоро-
вой моряцкой крови спасли кое-кому жизнь или продлили ее. И можно счи-
тать, что одно божеское дело Спиро совершил и может теперь помирать спо-
койно.
А то, что после ночной вахты перед сном я частенько слушаю зарубежные
передачи - это факт, и пускай старпом думает, что имеет против меня ко-
зырную карту.
Чудеса происходят с эфиром в Арктике. То доносятся голоса с другого
края света, то вообще ничего не происходит ни на каких волнах.
Сегодня в три ночи по местному вдруг услышал передачу из Каира на
русском языке.
Дикторшу в Каире зовут Наталья Шериф - тезка нашего щенка, который
уже растерзал в клочья шлепанцы хозяина.
ВСТРЕЧА В ПРОЛИВЕ ВИЛЬКИЦКОГО
К 14.00 подошел "Мурманск", повел на запад, прижимаясь к острову
Большевик.
Около шестнадцати миновали меридиан мыса Челюскина - трудно он всегда
дается, этот мыс!
Мысленно поклонился Семену Ивановичу Челюскину. С полярным штурманом
сюда вышли три солдата. Они остались безымянными.
...И пусть солдат всегда найдет У вас приют в дороге...
Поклонился я, конечно, всем четверым подвижникам.
Радировали нотис на подход к лоцману в Игарку на вечер тридцатого. До
чистой воды, по данным "Мурманска", четырнадцать-шестнадцать часов. То
есть у меня будет еще шесть часов во льду - и все. Ледокол сказал, что
ребята из экспедиции "Комсомольской правды" ничего русановского на
Большевике опять не нашли и уже вернулись домой в Москву.
Мимо островов Фирнлея в тяжелых перемычках.
Один раз застряли. Правда, и повод был: забирали с "Мурманска" двух
пассажиров до устья Енисея.
"Мурманск" подошел изящно и четко в тяжелом льду, и мы приняли пасса-
жиров спокойно, в полной для них безопасности.
Элегантный молоденький штурманец, в одной форменной курточке, при
галстуке и в бальных туфлях на высоких каблуках, стоял в небрежной позе
на самой корме ледокола (шел снег) и докладывал на мостик дистанции и
свои советы (очень толковые) по работе машинами и рулем.
Красиво все это было - отличные ребята растут на ледоколах. Интелли-
гентные и вежливо-достойные. Догоняешь, к примеру, "Мурманск" (в тумане
вдруг резко сокращаются дистанции до него), говоришь: "Ледокол, мы вас
догоняем на "малом"!"
Вахтенный штурман ледокола: "Простите, "Державино"! Увлекся радаром и
зазевался! Добавляю ход!"
Когда бились в тяжелых полях под самым островом Большевик, "Мур-
манск": "По каравану! У меня тут с правого борта медведь крутится! Поп-
рощайтесь с ним!"
Мы: "Не отпугните его только! "
"Мурманск": "Стараемся!"
И он нас дождался - мишка. Был чрезвычайно недоволен нашим появлени-
ем. Недовольство и брюзгливая раздражительность сквозили во всем - от
морды до походки. Очень толстый был мишка.
Попрощались, помахали ему ручкой. Живи, бродяга, и не кашляй, и пусть
тебе на шею не водрузится автопокрышка!
На выходе из Вилькицкого у кромки лежал в тумане "Ленин" с табу-
ном-стадом речных перегонных корабликов - боялся вести их в тяжелый лед
на ост.
Я, конечно, не удержался, вылез на связь с флагманом табуна, спросил,
идет ли капитан Малышев.
Флагман ответил, что Малышев ведет кораблик вокруг Скандинавии и еще
не догнал караван.
Послушали разговоры перегонщиков на их канале:
- ...Выход на связь при чистой воде только по белой ракете...
- В Хатангу заворачивать не будем...
- Полыньи проходить, не подбирая буксиров...
- Да не танкер я! Я толкач! Я музыкант!
- Репетую: "Тридцать первый" не танкер, а из музыкантов!
- Спасибо, вас понял!..
Толкач - это речной буксир, приспособленный толкать носом баржи. Что-
бы видеть поверх баржи, на толкачах изобрели и внедрили очень высокую
рубку. В реках это хорошо и удобно. Но когда наблюдаешь толкача в море,
где он качается на шестибалльной волне, то удивляешься, что несчастный
ванька-встанька имеет на мостике еще живых людей.
Качаться там - то же самое, что космонавтам вращаться на центрифугах.
"Музыкантами" их прозвали потому, что первые перегонные буксиры-тол-
качи носили имена знаменитых композиторов: "Чайковский", "Глинка" и так
далее. И хотя с нами, например, в шестьдесят четвертом шли художники -
"Перов", "Верещагин", - но звали их уже только "музыкантами". Думаю, для
перегонщиков этот тип судов останется "музыкантами" навсегда. Ведь в
кличке просвечивает российское: "Пропадать - так с музыкой!.."
Капитаном-наставником Экспедиции спецморпроводок речных судов двад-
цать лет работал моряк и писатель Юрий Дмитриевич Клименченко. Ныне его
уже нет на свете.
В трудный момент Юрий Дмитриевич протянул мне дружеский плавник. Я
исчерпал материал, обмелел литературно. Стулья разъезжались подо мной.
Царапающий скрип их ножек равно отвратителен всем на свете. Он не обод-
рял и меня, так как в довершение всех бед я разбил автомобиль, купленный
на первый в жизни крупный гонорар за сценарий "Полосатого рейса". Авто-
погрузчик в катастрофе участия не принимал, ехал я не из Института кра-
