- А все-таки, значить, удары сильные.
- Эхо в трюмах. Вам нездоровится?
- Есть немного, - бормочет Фомич и машинально дотрагивается до мокрой
чалмы на затылке.
- Течение мощное. Не хочется ход сбавлять, - говорю я. - Конечно, ес-
ли вы приказываете, то...
- Нет-нет! - пугается Фомич. - Тебе с моста виднее.
- Я много по речкам плавал, - успокаиваю его опять докторским голо-
сом. - И оба лоцмана на мостике. Вы легли бы.
- Да-да, сейчас, значить, лягу... не люблю речек...
Мне как-то грустно, когда я поднимаюсь обратно в рубку, раздумывая о
том, что Фомич, очевидно, вступает в тот возраст - переходный к старос-
ти, - когда человек особенно остро начинает ощущать непрочность челове-
ческого существования на этом свете.
И еще думаю о том, что Фомич не ляжет. Так и будет стоять в затемнен-
ной каюте в своих гарусных кальсонах и прислушиваться к мрачному набату
от удара бревен, доносящемуся из пустых трюмов.
Вот оно - капитанское одиночество.
Вот оно - "Труд моряка относится к категории тяжелого".
- Можно начинать, Виктор Викторович? - спрашивает Рублев.
- Прошу.
Дмитрий Александрович от радара тоном конферансье:
- Леди энд джентльмены! Сейчас будет исполнена новелла под названием
"Сусанна и старцы"!
В рубке наступает тишина, соответствующая тому моменту, когда артист
собирается с духовными и физическими силами, чтобы выйти из-за кулис к
рампе.
И мы все - я глубоко уверен в этом - одинаково чувствуем, как Копей-
кин духовно подбирается, как он перевоплощается в Фому Фомича и как ему
нужно для этого определенное время.
Наконец:
- Значить, мы тогда не почту возили, как ныне-то, - начинает он ко-
ронный номер. - Я молодой был, матросом; все, значить, у меня на месте
было, все в аккурате. Ну, солощий до женского полу, значить, как все мо-
лодые. Но в руках себя держал, не как ныне-то некоторые. Под каждую юбку
не лез, тактично все заделывал, чтобы ни ей, значить, ни мне никаких там
родимых пятен в личное дело не ляпнули. На судне - ни-ни! Ни под каким,
значить, резоном никаких амуров! Один только получился у меня такой,
значить, гутен-морген, что я за бортом в Кильском канале оказался. Врать
не буду, честно скажу, получился у меня полный срыв и срам в мо-
рально-политическом, значить, смысле, и в общественно-политическом, и в
прямом, так сказать, смысле. В прямом эт потому, что я за борт сорвался
из ейного иллюминатора.
Да, значить, с женщинами в морях-океанах не соскучишься...
И ведь как меня дед да отец строго учили да воспитывали, а я, зна-
чить, ихние заповеди нарушил, и в результате что? В аккурат в январе в
Кильском канале за бортом оказался во враждебной Западной Германии; сре-
ди ночи, значить, льдов и в самом начале карьеры. Ведь дед с отцом - ну
кто они были? Костыли да шпалы сажали всю жисть - обыкновенные железно-
дорожные работяги, но правильно меня учили, правильно! Не охальничай,
учили, там, где живешь и работаешь; охальничай там, значить, где не про-
живаешь и не работаешь, где, значить, не прописан постоянно. А тут у нас
на "Колхознике" - либертос старый - пошла в рейс пупочка этакая, повари-
ха, пышности, значить, необычайной, Сусанной звали. Я со старпомом вахту
стоял. В шесть утра посылает меня эту пупочку, значить, поднимать, чтобы
она завтрак варганила. Есть, говорю. Не первый раз, значить, а тут в ак-
курате у нее дверь-то и не закрыта. Обычное-то дело: постучишь, покри-
чишь: "Сусанночка! Пышечка! Ать-два, милая!" Она аукнется и - все. А тут
дверь-то, ядри ее, дуру, в душу, забыла закрыть. Я случайно ручку-то на-
давил и ввалился прямо в ейную каюту, а из койки, значить, совершенно
наружу все ее пышности торчат. Вот те, думаю, и гутен-морген! И хлоп - в
автоматическом, значить, режиме - на нее и возлег. А она глаза вылупила,
но так все в аккурате, тихо, значить, без активных действий или там соп-
ротивлений. И тут, значить, слышим, матрос-уборщик в коридоре ведром
гремит.
"Вот те и гутен-морген, - это она говорит, - улазь, - требует, - че-
рез форточку".
Ну, я молодой, все в аккурате, полез в иллюминатор, уже до шлюпбалки
дотянулся - и брякнулся: обледенело железо-то, ядрить ее, дуру эту наби-
тую, в корень!
"Колхозник" сновидением, значить, этаким мимо меня, - хорошо, под
винт не затянуло: в полугрузу шли.
И вот вокруг меня льды, холодная война и международная напряженность.
Булькаю, врать не буду, как дерьмо, значить, в проруби. К берегу не гре-
бу - фашисты там, и в тюрьму, значить, затем обязательно посадят, а куда
тогда, ядрить ее, дуру эту пышную, плыть?
Гляжу: катер ко мне прет, и по всему борту "п о л и ц а й"! Я от не-
го, значить, за льдину ихнюю кильскую прячусь, так нет - глазастые поли-
цаи оказались, норовят меня отпорным крюком за шиворот, значить, заце-
пить, а я, значить, насмерть сопротивляюсь, потому как, сами понимаете,
вокруг холодная война и международная напряженность.
Согрелся, значить, даже, пока они меня победили и на борт выволокли.
Ору на них - а по-ихнему, врать не буду, мало знаю, - ору, значить:
"Хальт! Хенде хох! Цурюк!" А они, падлы, ядрить ее, дуру эту набитую,
меня скрутили и в пасть шнапс льют. Чего, значить, делать? Глотаю ихний
шнапс...
Я не прерываю здесь рассказ Рублева-Фомичева ремарками - бог с ним, с
литературным правдоподобием. А теперь скажу, что самое удивительное, как
наше "Державино" не укатило со створов к чертовой бабушке, ибо в рубке
ни одного живого слушателя к этому моменту уже не было: все мы, кроме
Рублева, были как певекский капитан порта после визита Фомы Фомича, то
есть обессилели. Пожалуй, даже суровый Енисей улыбнулся, а "Державино"
тряслось от хохота вместе с нами.
Под конец исполнитель все-таки устал, завял и уже буднично и обыкно-
венным, своим голосом проинформировал слушателей о развязке истории, ибо
знал из опыта, что его все равно заставят ответить на неясные пункты. И
Рублев дорассказал, как полицаи доставили Фомича на родной борт в мерт-
вецки пьяном виде; как именно этот факт спас честь поварихи: начальство
решило, что ухнул матрос в Кильский канал, потому что нализался какой-то
дряни; как засунули Фому Фомича в ванну и по приказу капитана "намылили
ему шею" и искупали в крутом кипятке, - в те времена еще считалось, что
отогревать переохлажденные организмы следует в кипятке; как фрицы пыта-
лись объяснить капитану, что его матрос буйно помешанный, ибо он отби-
вался от спасателей и сокрушил несколько ихних спасательно-полицейских
челюстей, и как все это спасло фомичевскую карьеру.
Но вот ванна и мытье шеи с тех самых пор стали для Фомы Фомича кошма-
ром номер один...
За Дудинкой появилась зеленая трава на берегах, и стога сена, и кусты
по речным обрывчикам. Здравствуй, живое зеленое!
Теперь и мычание коровы можно надеяться услышать.
Вечером радует неровность уже лесных берегов, верхушки деревьев четко
рисуются на фоне закатного неба.
Из разговоров судов на подходах к Игарке:
"Вам куда дали?"
"На Пристон идем, последнюю партию на Пристон взяли".
"На Бордо потянули".
"На Гулль последние дрова".
"Куда там еще товар остался?"
"Только на Алжир и в демократии".
"А на Александрию весь товар вышел?"
"Нет, туда и вам хватит!"
Александрия вызывает у морячков уныние - там всегда очень долго ждешь
разгрузки, иногда месяцами.
"Державино" ни о чем не спрашивает. Оно заранее знает, что наши доски
идут в ГДР.
В час ночи 1 сентября стали на якорь напротив мыса Кармакулы.
Сложность постановки на якорь в данном случае была не только в том,
что Фомичу, как всегда, казалось, что лоцмана ставят нас слишком близко
к берегу, но и в том, что после новеллы Рублева "Сусанна и старцы" лоц-
мана видеть спокойно Фому Фомича не могут. Они вдруг прыскают в самые
неподходящие и серьезные моменты. Фомич, естественно, удивляется такому
поведению ответственных должностных лиц. Легкомысленное поведение лоцма-
нов еще более усиливало его опасения, и он все повторял:
- Вот стали, так, значить, стали! Если кормой к берегу развернет,
так, значить, можно прямо на песочек трап подавать, а?
- Да вы не беспокойтесь, мастер, - успокаивал его лоцман Вася, кусая
в кровь губы. - Тут даже сумасшедший ветер вас поперек течения не раз-
вернет. Сильное у нас тут течение. Вот в каналах, например, конечно, так
становиться опасно - в Суэцком там или в Кильском... А у нас, мастер,
речка - все тип-топ будет.
И Фомич налил лоцманам по традиционному стопарю, а Галина Петровна
дала им по соленому огурчику.
Вообще-то, в данном случае опасения Фомича в отношении близости бере-
га я в какой-то степени понимаю и разделяю. Во-первых, в море привыкаешь
к удаленности берегов. Во-вторых, именно когда судно стоит, как-то осо-
бенно обостряется чувство позиции, в которой оно находится. Например,
если отданы два якоря и с кормы швартовы на берег, - а так мы станем че-
рез несколько суток в Игарке под погрузку, - то у меня в подсознании так
и вертится подобная позиция судна при разгрузке в сирийском порту Лата-
кия на "Челюскинце", когда случился двенадцатибалльный шторм с тягуном и
нам вырвало левый кормовой кнехт с корнем.
Лоцмана уехали. На судне наступила стояночная тишина.
Впереди нас такая длинная очередь из других лесовозов, что огней
Игарки вообще не видать.
Особое наслаждение при вкушении безделья и безответственности.
Маркони приносит радиограмму: "Т/Х ДЕРЖАВИНО ДУБЛЕРУ КМ КОНЕЦКОМУ
ПРИХОДОМ ПЛАНИРУЕТСЯ ПРЕДОСТАВЛЕНИЕ ОТПУСКА ЗПТ ЯНВАРЕ УЧЕБА КУРСАХ ПО-
ВЫШЕНИЯ КВАЛИФИКАЦИИ".
Ну вот. Свершилось то, о чем просил.
За бортом уставшего "Державино" журчит пресная волна Енисея.
И я вдруг ловлю себя на мысли, что уже люблю и "Державино", и людей,
с которыми здесь свела судьба и работа. И что даже Спиро Хетович не
убьет во мне этой любви.
Ночь. Но я не сплю: дегустирую разные виды покоя. И еще чудом обнару-
жил давеча в судовой библиотеке десятый том Чехова. Там "Из Сибири" и
разные записки.
Боже, какое счастье, что был на свете Чехов! Все здесь мною читано, в
этом томе, но за одну интонацию спокойного и сильного благородства хо-
чется на Чехова молиться: "На Волге человек начал удалью, а кончил сто-
ном, который зовется песнью; яркие золотые надежды сменились у него не-
мочью, которую принято называть русским пессимизмом, на Енисее же жизнь
началась стопом, а кончится удалью, какая нам и во сне не снилась. Так
по крайней мере думал я, стоя на берегу широкого Енисея и с жадностью
глядя на его воду, которая со страшной быстротой и силой мчится в суро-
вый Ледовитый океан..."
Выпало вот читать такое, когда стоишь у мыса Кармакулы и за бортом
стремит живой Енисей.
ИГАРКА
Еще в начале рейса мы получили шифровку. С Нового года предполагается
повышение зарплаты плавсоставу. Для проведения в жизнь приятного мероп-
риятия следует каждый оставшийся месяц заставить каждого моряка отгулять
двое суток без подмены, чтобы на сэкономленные средства создать, "зало-
жить" первоначальный фонд, запас денег, ибо повышение зарплаты тяжелым
бременем ляжет на бюджет пароходства именно в самом начале приятного ме-
роприятия.
Обычно моряки за выходную субботу получают деньгами, а воскресенье
приплюсовывается к отпуску. Ведь "выходных" в море нет, а на земле суб-
боту и воскресенье советские люди отдыхают. Судно же в море должно дви-
гаться даже во всенародные праздники. Лишних людей на судне нет. Потому
взять выходной и провалять его в каюте вы даже при появлении такого изв-
ращенного желания не можете.
Наш рейс в Арктике двухмесячный. Значит, согласно шифровке мы должны
отгулять сами и заставить отгулять каждого члена экипажа четыре дня на
льдинах и среди белых медведей. Именно в силу особо трудных условий ра-
