собственная система добродетелей, и каждый индивид должен знать свое
место.
Античный идеал дружбы несозвучен христианской морали. Христианская
формула "любви к ближнему" внешне напоминает аристотелевский принцип
"относиться к другу, как к самому себе", видеть в нем "другого себя". Но
Аристотель имеет в виду взаимоотношения между двумя конкретными индиви-
дами, окрашенные всем спектром человеческих эмоций, тогда как теологи
говорят об абстрактном "ближнем". Христианская "любовь к ближнему" не
является избирательной, распространяется на всех и вытекает из общей мо-
рально-религиозной нормы. Сильная эмоциональная привязанность к како-
му-нибудь отдельному человеку, с точки зрения средневекового теолога,
даже опасна, так как отвлекает от бога и легко принимает эротический ха-
рактер.
Отождествляя "истинную дружбу" с "христианской любовью" к богу, "отцы
церкви" и средневековая теология противопоставляют эту "божественную
дружбу" реальным, земным привязанностям.
Что это значит на практике, ясно видно из "Исповеди" христианского
богослова Августина Блаженного, жившего на рубеже IV-V вв. Едва ли не
самые трогательные ее страницы - рассказ о юношеской дружбе автора с со-
учеником по школе, товарищем детских игр. Дружба эта, покоившаяся на
полном совпадении склонностей и чувств, была искренней и нежной. Но -
"божья кара" за греховные заблуждения - друг внезапно заболел и умер.
Августин тяжело переживал эту утрату.
В "Исповеди" он так пишет об этом: "Какою печалью омрачилось сердце
мое! Куда бы я ни посмотрел, всюду была смерть. Родной город стал для
меня камерой пыток, отцовский дом - обителью беспросветного горя; все,
чем мы жили с ним сообща, без пего превратилось в лютую муку. Повсюду
искали его глаза мои, и его не было. Я возненавидел все, потому что ниг-
де его нет, и никто уже не мог мне сказать: "Вот он придет", как гово
рили об отсутствующем, когда он был жив... Только илач был мне сладос-
тен, и он наследовал другу моему в усладе души моей".
Однако боль утраты не убила собственной привязанности к жизни. Как же
могло случиться, "что я, его второе "я", живу, когда он умер"? Ведь "моя
душа и его душа были одной душой в двух телах". Но в позднейшем примеча-
нии Августнн-теолог осудил этот крик души Августина-мемуариста как фри-
вольную декламацию, ибо греховна не только мысль о слиянии душ, но и са-
ма безоглядная любовь к смертному. Только тот не теряет близких своему
сердцу, чья дружба покоится в боге - "в том, кого нельзя потерять" (IV,
4,9; 6, 11; 9, 14).
"Истинная дружба", в понимании христианского теолога, возможна только
на небе. Монах Ансельм Кентерберийский (XI в.) называет ее в числе че-
тырнадцати признаков вечного небесного блаженства. И позднее, когда в
церковной скульптуре (впервые - в северном портале Шартрского собора во
Франции) появляется аллегорическое изображение дружбы в виде молодой,
прекрасной женщины в короне и со щитом, украшенным четырьмя голубями, а
в книжных миниатюрах изображаются эпизоды библейской дружбы Давида и Ио-
нафана, это символизирует не столько земные, человеческие, сколько не-
бесные, идеальные отношения.
Понятие и ценность дружбы были предметом долгих теологических деба-
тов. С одной стороны, "отцы церкви" всячески превозносят духовную дружбу
в противоположность чувственной любви, вплоть до отождествления "истин-
ной дружбы" и "христианской любви", коренящейся в боге. С другой сторо-
ны, они не могли игнорировать реальность "естественной дружбы", не зави-
сящей от благочестия. "То, что по природе близко, неизбежно дружественно
друг другу",- писал английский богослов XII в. Аделард Батский. Многие
средневековые авторы расширительно трактуют понятие дружбы, отождествляя
ее с любыми формами благожелательности, будь то отношение к природе, лю-
бовь к животным и т. д. Согласно Фоме Аквинскому, "естественная дружба",
основанная на преходящих земных благах, сама по себе не является добро-
детелью и становится таковой, только подчиняясь благочестию.
Однако феодальное общество далеко не безлично. Индивидуальность в
средние века и в эпоху Возрождения - скорее две противоположные системы
индивидуализма и коллективности, чем упрощенно изображаемая противопо-
ложность средневековой системы коллективности и буржуазной системы инди-
видуализма.
Средневековый индивид - личность постольку, поскольку он наиболее
полно соотнесен со всеобщим и выражает его. Но именно сопоставимость
всех индивидов в этом плане делает их неравными (точно так же, как несо-
поставимость уравнивает буржуазных индивидов). "Средневековые люди всег-
да связаны корпоративными и т. п. узами,- и именно связанность делает их
отношения конкретными и личностными. Они пребывают на разных ступенях
бесконечной лестницы, различаясь мерой олицетворения предлежащих истиц и
ценностей" . Средневековый канон дружбы и ориентированные на него ре-
альные отношения откровенно сословны. Это проявляется и в выборе партне-
ров из своего социального круга, и в самом этикете дружеского общения.
Существовали по меньшей мере три таких канона: феодально-рыцарской; бы-
товой, регулировавший отношения простых людей - крестьян и ремесленни-
ков; духовно-монастырский, имевший хождение среди духовенства.
Феодально-рыцарская дружба тесно связана с архаической воинской друж-
бой и обычаями побратимства, унаследованными от дофеодальных времен и
дополненными символикой вассальной верности и покровительства сильного
слабому. Характерный пример таких отношений - побратимство, "крестовое
братство" русских былинных богатырей, описанное М. М. Громыко.
В "названное", или "крестовое", братство (обряд скреплялся обменом
нательными крестами) вступают практически все былинные богатыри. Иногда
союз заключается после честного поединка (например, в былине "Бой Добры-
ни с Ильёй Муромцем"), причем победитель приобретает статус старшинства.
Иногда братание предшествует трудному походу против общего врага. Воз-
можно и участие в этой процедуре третьего лица в качестве посредника
(Добрыню Никитича и Алешу Поповича, например, "сватает" Илья Муромец).
"Крестовое" братство ставится выше всех прочих отношений, даже кровного
родства: "крестовый брат паче родного" Б; "а и будь ты мне названый брат
и паче мне брата родимого". Как правило, один из побратимов считается
старшим: Илья Муромец старше Добрыни Никитича, Добрыня старше Алеши По-
повича, а при встрече со Святогором сам Илья становится его младшим бра-
том. Побратимы принимают обет взаимного послушания. С побратимством свя-
зан также ряд брачных запретов: вдова богатыря не может выйти замуж за
"крестового" брата покойного мужа, нельзя жениться на своей крестной
сестре и т. д.
Обряд побратимства, согласно данным М. М. Громыко, был известен на
Руси еще в XI в. и имел явно дохристианские истоки. Постепенно эти отно-
шения выходят за рамки воинского союза, приравниваясь к дружбе; к их
описанию все чаще применяются психологические характеристики: "У молотца
был мил н(а)дежен друг, назвался молотцу названой брат, прелстил его ре-
чами прелесными" .
Побратимство и вытекающие из него обязательства и брачные запреты
признавала и церковь. Иногда обряд братания даже совершался в церкви или
фиксировался в церковной метрической книге. Одно такое упоминание отно-
сится к 1801 г. Родившийся в воинской среде обычай перенимают и другие
сословия. По этнографическим данным, побратимство нередко встречалось
среди русских крестьян XIX в., особенно среди казаков и бурлаков, т. е.
именно в тех ситуациях, где чаще всего требовалась взаимная выручка и
восполнение семейно-родственных отношений.
Героическому эпосу свойственно возвышение и поэтизация дружбы. Идея
дружбы как воплощения благородства и верности близка феодальному мышле-
нию. Рыцарская мораль ставит мужскую дружбу выше любви и семейных отно-
шений. В "Песне о Роланде" рассказывается, что невеста Роланда, красави-
ца Аль-да, узнав о смерти своего рыцаря, тут же падает мертвой; напро-
тив, умирающий Роланд не вспоминает о невесте, зато он горько оплакивает
своего друга и соратника Оливье. Когда рыцарские романы позднего средне-
вековья красочно описывают нерушимость рыцарской дружбы, выдерживающей
самые невероятные испытания, за этим легко разглядеть идеализированные
отношения вассальной зависимости, напоминающие ритуализованную дружбу
древности с ее клятвами верности, обменом дарами и т.д.
Для средневекового человека иерархичность дружеских отношений вполне
естественна. Данте в "Новой жизни" упоминает человека, "который, следуя
степеням дружбы, является вторым другом моим, непосредственно после пер-
вого" . В письме к властителю Вороны Кап Гранде делла Скала, который был
ему верным другом и покровителем, Данте пишет, что "священные узы дружбы
связывают не столько людей равных, сколько неравных". Эта тема оживленно
обсуждалась и позже, по крайней мере до XVII в.
Рыцарская дружба описывалась в нарочито возвышенных топах. Дружеские
связи крестьян и городских ремесленников выглядят более прозаически. Де-
ревенская община даже в XVI-XVII вв. редко насчитывала больше 300-500
человек, так что все отношения в ней неизбежно имели непосредствен-
но-личный характер. Дружеские связи обычно переплетались с родственными
и соседскими и рассматривались как их дополнение. Английский священник
Р. Джослин, дневник которого считается одним из ценнейших источников но
истории повседневной жизни Англии того периода, говорит о "друзьях и со-
седях" слитно. Друзьями он называет всех родственников, независимо от
интенсивности своих контактов с ними. Из числа "друзей-соседей" Джослин
выделяет наиболее близких, с которыми поддерживает более тесные отноше-
ния. Но эти отношения были не столько индивидуальными, сколько семейны-
ми.
Особое место занимали дружеские отношения в среде молодежи. Понятие
молодости в средние века было расплывчатым, охватывая период жизни от
окончания детства до того момента, когда мужчина женился и становился
главой семьи. Иногда этот период растягивался на 15-20 лет. Посвященные
в рыцари сыновья феодальных сеньоров томились скукой или затевали скан-
далы в отцовских замках. Чтобы избавиться от них и одновременно помочь
приобрести боевой опыт, их часто отправляли в дальние странствия. Соеди-
няясь группами (нередко это были сыновья вассалов во главе с сыном их
сюзерена), молодые люди вели жизнь бродячих рыцарей, сражались, грабили,
искали богатых невест. По словам французского хрониста XII в., эти
"друзья" "любили друг друга, как братья" п.
Помимо бродячих компаний (кроме странствующих рыцарей были также бро-
дячие ремесленники и студенты) в городах и селах существовали "оседлые"
сообщества молодых людей-"мальчишники", "холостячества", "братства",
"королевства шутов", "аббатства молодежи" и т. п. Объединяя юношей (а
иногда и девушек) более или менее одного возраста, эти сообщества не
только развлекались всевозможными озорными проделками, давая выход моло-
дой энергии, но и выполняли ряд функций, связанных с социализацией: ре-
гулирование внесемейного общения юношей и девушек, воинское обучение и
т. п. Эти молодежные группы четко вписывались в феодальную структуру и
имели собственный порядок и организацию, но отношения внутри них были,
по-видимому, значительно свободнее, чем в семье илп ремесленном цехе.
По иным канонам строилась дружба в духовных, монашеских кругах. Более
образованные, чем их современники, эти люди испытывали и большую потреб-
ность в вербальном общении, а дефицит эмоциональных контактов, связанный
с обетом безбрачия, усиливал потребность в самораскрытии. Как писала
своему духовному другу англо-ирландская аббатиса Эангита, "каждый чело-
