точно осиротели" .
Однако дружеские связи Пушкина, как и других представителей его эпо-
хи, не были единообразными. Лишенный в детстве родительского тепла, вы-
зывающе дерзкий и одновременно застенчиво-ранимый, Пушкин-лицеист трудно
сходился с ровесниками, больше тяготея, по выражению Ю. М. Лотмана, к
людям "взрослого" мира - Чаадаеву, Каверину, Карамзину. Затем, уже в Ми-
хайловском, на первый план выходят сверстники, а старые лицейские отно-
шения наполняются новым, более глубоким смыслом. Позже круг друзей и
приятелей поэта пополняется более молодыми людьми. Личные и деловые от-
ношения переплетались, взаимно дополняя друг друга.
Были в этой дружбе и свои трудности. Личная преданность и верность
дружбе сочетаются у пушкинского поколения с внутренней закрытостью. Их
интимная жизнь "не открывалась ни дружеской беседе, ни письмам и дневни-
кам (чему свидетельством дневники Пушкина, записные книжки Вяземского и
проч.). Она открывалась только ключом поэзии, чтобы в этом, эстетически
преобразованном виде стать достоянием всех читающих. Ни психологическое
неблагополучие Батюшкова, которое вело его к душевной болезни, ни тяже-
лая ипохондрия Вяземского, ни бурная эмоциональная жизнь Пушкина почти
не оставили следов в их обширной переписке. Люди пушкинской поры в
письмах легко сквернословили и с упорным целомудрием скрывали сердечные
тайны. Они с удивлением и брезгливостью отвернулись бы от неимоверных
признаний дружеской переписки 1830- 1840-х годов" .
Напротив, дружба эпохи Н. В. Станкевича, М. А. Бакунина и В. Г. Бе-
линского требует постоянного глубочайшего самораскрытия, исповеди, само-
обнажения. Конечно, здесь проявилась разница не только поколений, но и
индивидуальностей, а также - не забудем этого! - сословий, классов. Юные
аристократы пушкинской поры умели владеть собой и держать даже самых
близких людей на почтительном расстоянии, полагая в этом один из призна-
ков своего достоинства. Напротив, юные разночинцы, попадая в чуждую сре-
ду, жестоко страдали от застенчивости и неумения держаться, что усилива-
ло их потребность в человеческом тепле.
Как бы то ни было, вылетая из семейного гнезда и формируя собствен-
ные, независимые от родителей жизненные планы, молодые люди остро нужда-
ются в задушевной дружбе, которую не могут заменить никакие другие лич-
но-общественные отношения.
Эта тяга нередко обострялась социально-политическими обстоятельства-
ми, что особенно существенно было для таких стран, как Германия и Рос-
сия. Дети, если взять хрестоматийный пример А. И. Герцена и Н. П. Огаре-
ва, слышали отголоски декабризма (особенно много говорилось об этом в
семье Огарева), живо интересовались им. Но взрослые не хотели, не могли
и не смели обсуждать такие проблемы с младшими. У них самих не было от-
ветов на "проклятые вопросы". Хочешь не хочешь, подростки должны были
обдумывать свою жизнь сами, втайне от старших. Разглашение этих "тайных
дум" было куда опаснее, чем быть застигнутым за подглядыванием в девичью
или признаться, что влюблен в кузину. Когда в доме появлялся жандарм,
перепуганные родители нередко спешили отречься от собственных детей. По-
нять подобные тревоги и раздумья мог только тот, кто сам переживал то же
самое, и такое дружеское доверие стоило очень дорого.
Представители романтизма вносят новую струю и в дискуссию о соотноше-
нии дружбы и любви, существенно сближая как сами эти понятия, так и свя-
занные с ними чувства и переживания. По определению Ф. Шлегеля, "дружба
есть "частичный брак", а любовь- это дружба со всех сторон и во всех
направлениях, универсальная дружба. Знание необходимых границ - самое
необходимое и самое редкое в дружбе" .
Для многих немецких романтиков эта проблема была глубоко личной. Их
дружеские письма близки по эмоциональной интонации к любовным. Некоторые
из них даже называли свою дружбу "браком" (писатели К. Брентано и Л. Ар-
ним, философы Ф. Шлегель и Ф. Шлейермахер), что отнюдь не мешало им од-
новременно испытывать радости и страдания любви к женщинам.
Сопоставляя любовные неудачи немецких романтиков (романы многих из
них не пошли дальше помолвки, а браки К. Брентано и 3. Вернера, основан-
ные на страстной любви, оказались несчастливыми и т. п.) с их дружескими
связями, некоторые западные исследователи приходят к выводу, что "роман-
тическая личность" по природе своей больше приспособлена к дружбе, чем к
любви. Но такие обобщения нельзя признать убедительными, поскольку они
предполагают существование единых для всех людей канонов любви и дружбы,
которых в действительности не существует.
Идея романтической любви, возведенной в ранг религиозного откровения,
не менее таинственна и мистична, чем романтическая дружба. "В романти-
ческой любви,- писал академик В. М. Жирмунский,- соединяется учение ро-
мантиков о сущности жизни и о долге, мистическая онтология и этика. Лю-
бовь для романтика есть мистическое познание сущности жизни; любовь отк-
рывает любящему бесконечную душу любимого. В любви сливается земное и
небесное, чувственное одухотворено, духовное находит воплощение; любовь
есть самая сладкая земная радость, она же - молитва и небесное поклоне-
ние". Перевод этого религиозно-философского понятия на язык житейской
психологии всегда сопряжен с известным упрощением.
Можно лишь отметить, что общее свойство "романтической личности" -
напряженная потребность в эмоциональном тепле и психологической интим-
ности. Удовлетворяется ли эта потребность лучше в любви или в дружбе или
не удовлетворяется совсем - сказать трудно. Ясно одно: разрыв между иде-
алом и действительностью в романтической дружбе ничуть не меньше, чем в
романтической любви. За очарованием в ней также следуют разочарования,
за клятвами в вечной верности - забвения.
Романтический канон дружбы, как никогда ранее, подчеркнул ее аффек-
тивно-экспрессивное начало. "Что такое дружба или платоническая любовь,
как не сладостное слияние двух существ? Или созерцание себя в зеркале
другой души?"-вопрошал юный Шиллер. Но уподобление друга зеркалу - про-
явление крайнего эгоцентризма. Зеркало само по себе не представляет для
нас интереса, мы ищем в нем только собственное отражение. Что же тогда
остается на долю друга? Сознает это человек или нет, его общение всегда
имеет какое-то предметное содержание, будь то совместная деятельность,
общие интересы или обмен мыслями. Построить устойчивые взаимоотношения
на одной экзальтации невозможно.
"О, дружба, подобная нашей, могла бы длиться вечно!.. Верь, верь мне
всей душой, каждый из нас был подобием другого; верь мне, свет небес мог
бы пасть на нашу дружбу, она взросла бы на прекрасной, плодородной поч-
ве; нам обоим она не предвещала ничего, кроме рая" ,- пишет Шиллер свое-
му другу Ф. Шарфенштейну. Но восклицания - свидетельство того, что свет-
лая перспектива под угрозой. Почему? Оказывается, Шарфенштейн неодобри-
тельно отозвался о стихах Шиллера. А какое уж тут "подобие", если друг
не понимает твоих стихов?! Для юного поэта такая реакция естественна, но
как тут не вспомнить грустную иронию Ларошфуко или Гельвеция?
Гипертрофированная экспрессивность оказывается при ближайшем рассмот-
рении столь же эгоистической, как и отношения, основанные на взаимном
использовании. Сводя счеты со своим собственным прошлым, В. Г. Белинский
писал, что романтиков "тянет к дружбе не столько потребность симпатии,
столь сильной в молодые лета, сколько потребность иметь при себе челове-
ка, которому бы они беспрестанно могли говорить о драгоценной своей осо-
бе. Выражаясь их высоким слогом, для них друг есть драгоценный сосуд для
излияния самых святых и заветных чувств, мыслей, надежд, мечтаний и т.
д., тогда как в самом-то деле в их глазах друг есть лохань, куда они вы-
ливают помои своего самолюбия. Зато они и не знают дружбы, потому что
друзья их скоро оказываются неблагородными, вероломными, извергами...".
Свойственная романтикам ассоциация "подлинной дружбы" с юностью со-
держала намек на ее возрастной, преходящий и отчасти иллюзорный харак-
тер. Не случайно уже в 1805 г. автор популярного учебника педагогики от-
мечал, что юноши идеализируют не только себя в дружбе, но и дружбу в се-
бе.
Страстная юношеская дружба часто не выдерживает испытаний жизни. В
зрелом возрасте люди оглядываются на нее со смешанным чувством сожале-
ния, зависти и иронии. "Я открыл сегодня, что дружба длится еще меньше,
чем любовь",- писал один из представителей немецкого романтизма - К. А.
Фарнхаген фон Энзе. Тринадцать лет спустя, записывая в дневник посещение
Беттины фон Арним, молодость которой прошла в самом центре немецкого ро-
мантизма, он отмечает: "Она называет все дружеские излияния обманом и
ложью" .
Романтический канон дружбы уже в середине XIX в. становится предметом
насмешек. Вероятно, самую глубокую критику романтического идеала дружбы
дал Гегель.
Тотальная дружба, по мнению Гегеля, "имеет своей почвой и своим вре-
менем юность" не потому, что юношеский мир богаче и индивидуальное
взрослого, как считали романтики, а как раз потому, что он недостаточно
индивидуален. "Каждый человек должен сам по себе проделать свой жизнен-
ный путь, добыть себе и удержать некую действительность. Лишь юность,
когда индивиды живут еще в общей неопределенности их действительных от-
ношений, есть то время, когда они соединяются и так тесно связываются
друг с другом в едином умонастроении, единой воле и единой деятельности,
что дело одного тотчас же становится делом другого. Этого уже нет больше
в дружбе мужчин... В зрелом возрасте люди встречаются друг с другом и
снова расстаются, их интересы и дела то расходятся, то объединяются.
Дружба, тесная связь помыслов, принципов, общая направленность остаются,
но это не дружба юношей, в которой никто не решает и не приводит в ис-
полнение того, что не становилось бы непосредственно делом другого.
Принцип нашей более глубокой жизни требует, чтобы в целом каждый забо-
тился сам о себе, то есть чтобы каждый был искусным в своей собственной
области действительности" . Отсюда - иллюзорность романтической дружбы с
ее гипертрофированной чувствительностью. На самом деле, подчеркивает Ге-
гель, "дружба основывается на сходстве характеров и интересов в общем
совместном деле, а не на удовольствии, которое получаешь от личности
другого" .
Как ни важны для поддержания дружбы взаимная симпатия и душевная бли-
зость, они всегда предполагают более широкую общность интересов и ре-
альной личностно и социально значимой деятельности. Не случайно особенно
тесная дружба и взаимная привязанность складывались в среде участников
революционного движения, которое невозможно без доверия и сплоченности.
Ярчайший пример тому - дружба Карла Маркса и Фридриха Энгельса, начавша-
яся в их молодые годы (в 1844 г. Марксу было 26 лет, а Энгельсу - 24 го-
да) и продолжавшаяся до самой смерти. Общие идейные интересы, совместная
творческая и революционная деятельность, организационная работа по соз-
данию Интернационала породили между ними величайшую человеческую бли-
зость и взаимную преданность. Они не только мыслили и боролись совмест-
но. Чтобы помочь нуждавшемуся в деньгах Марксу, Энгельс долгое время вы-
полнял скучную и ненужную ему конторскую работу. П. Лафарг вспоминает,
что, "когда Энгельс объявлял о своем приезде, это было торжеством в
семье Маркса. В ожидании его шли нескончаемые разговоры о нем, а в самый
день приезда Маркс от нетерпения не мог работать. Подкрепляя свои силы
табаком, друзья просиживали вместе всю ночь, чтобы досыта наговориться
обо всем, что произошло со дня их последнего свидания" .
"...Какое счастье - дружба, подобная той, какая существует между на-
ми. Ты-то знаешь, что никакие отношения я не ценю столь высоко" ,- писал
