век, когда он не достаточен сам для себя и не доверяет собственной муд-
рости, ищет верного друга, которому он мог бы оказать доверие и открыть
тайну своего сердца" .
Дружба духовных лиц в средние века также не была единообразной. Иног-
да призывы к дружбе имели чисто риторический смысл. В Других случаях
"дружба" служила заменой официальных связей (путем рекомендательных пи-
сем и т. п.). Но нередко она выступает и как форма эмоционального кон-
такта и духовного самораскрытия, преодолевающего границы места и време-
ни.
Своеобразной формой институционализации духовной дружбы были расп-
ространенные в Европе в VIII-IX вв. "молитвенные братства", напоминавшие
по форме воинские союзы, но имевшие своим главным содержанием совместные
или заочно возносимые молитвы друг за друга. Позже на этой основе возни-
кают, с одной стороны, воинствующие монашеские ордена, а с другой - фор-
мы общения, характерные для мистиков XII в.- эпохи, которую некоторые
исследователи даже называют "столетием дружбы". Черпая вдохновение у Ци-
церона и Сенеки, мистики (Бернар Клервоский, Ансельм Кентерберийский,
Петр Достопочтенный и др.) стремились соединить "любовь к богу" и "ес-
тественную дружбу", основанную на природном расположении и симпатии од-
ного человека к другому.
Настоятель монастыря в Рьеволксе (Англия) аббат Аэльред в трактате "О
духовной дружбе", написанном в период между 1150 и 1165 гг., осмелился
даже перефразировать слова Иоанна Богослова: "Бог есть любовь, и пребы-
вающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем". У Аэльреда это изречение
звучит так:
"Бог есть дружба, и пребывающий в дружбе пребывает в Боге, и Бог в
нем" . Таким образом, "любовь к богу" выводится из "естественной друж-
бы", что, конечно, выглядит оресью. Проблема соотношения дружбы и любви
к богу занимает важное место в позднейшей теологии (Фома Аквинский, Дунс
Скот и др.).
Отношение средневековой мысли к психологической интимности было неод-
нозначно. Хотя многие авторы XII-XIII вв. говорят о необходимости полной
откровенности с другом, глубокое самораскрытие, предполагающее на пря-
женный интерес к собственному Я, почиталось греховным.
Средневековый человек жил открыто, на глазах у своих соседей и близ-
ких, его быт не был отгорожен от быта остальных членов общины.
Не существовало и особых запретов на выражение сильных эмоций. Персо-
нажи героического эпоса не только гомерически хохочут и легко приходят в
ярость, но и публично, при всех, рыдают:
Сдержать не может слез великий Карл,
С ним плачет вся стотысячная рать...
Рвет бороду, сдержать не может гнев,
Рыдает он, и с ним бароны все...
Нет рыцаря и нет барона там,
Чтоб в грудь себя не бил и не рыдал...
Без чувств от горя многие лежат...
Над нею, сострадая, он заплакал .
Конечно, это не буквальное описание. "Песнь о Роланде" имеет свою
стилистику. Но, по-видимому, такое поведение не противоречило правилам
рыцарского этикета. В то же время более тонкие, внутренние переживания
были еще относительно неразвиты, для их выражения людям не хватало слов.
Да и вообще делиться своими переживаниями с кем бы то ни было, кроме бо-
га, считалось нескромным и даже неприличным. Не следует много говорить о
себе, "ибо нет человека, который бы правдиво и справедливо оценивал са-
мого себя, столь обманчиво наше самолюбие",- писал Данте. Откровенность
"Исповеди" Августина Данте оправдывает только ее назидательностью, "как
образцовое и поучительное превращение его жизни ил нехорошей в хорошую,
из хорошей в лучшую, а из лучшей в наилучшую..." . Признать потребность
в самовыражении достаточным оправданием "Исповеди" автор "Божественной
комедии" еще не решается.
В новое время положение резко изменилось. Быт постепенно (особенно в
XVII-XVIII вв.) индивидуализируется, люди отгораживаются друг от друга,
а потребность в коммуникации и самовыражении, напротив, усиливается. Од-
ним из проявлений этого было рождение новой концепции и канона дружбы.
Первый шаг в направлении секуляризации (освобождения от влияния рели-
гии) и индивидуализации человеческих отношений сделали гуманисты эпохи
Возрождения, прославляющие дружбу как самое естественное и высокое чело-
веческое чувство. Эта тенденция была тесно связана с возрождением антич-
ной традиции. Гуманисты часто обращаются к Аристотелю, Плутарху, Лукиа-
ну, Сенеке, Цицерону. В их личной переписке ощущается упоение дружеским
общением.
Среди историков культуры существует мнение, что дружба у гуманистов -
скорее литературный образ, чем личное переживание, так как в своей пере-
писке многие из них говорят не столько от собственного лица, сколько от
лица некоего искусственного "литературного Я", именуя "друзьями" едва ли
не всех своих корреспондентов.
Однако такую постановку вопроса вряд ли можно признать правильной.
Гуманисты называли свою дружбу "святой" или "божественной", вершиной
земного счастья. Но "литературность" выражения чувств и стилизация самой
жизни (позже нечто подобное наблюдалось у романтиков) не означает, что
эта жизнь неподлинна. Как справедливо замечает Л. М. Баткин, "личные от-
ношения имели для гуманистов надличный смысл, не переставая, однако, от
этого быть личными... Общение осуществлялось посредством топики, за ко-
торой, как и за любыми формулами общения в любые времена, могли в одном
случае скрываться искренние чувства, а в другом - ничего, кроме риту-
альных жестов" .
Тот факт, что в гуманистической концепции дружбы на первый план выс-
тупает интеллектуальное общение, означал разрыв с феодально-рыцарской
традицией. Важнейшей предпосылкой дружбы становится теперь не сословное
равенство или иерархическая взаимозависимость, а общность духовных инте-
ресов. Человек не чувствует больше необходимости оправдываться в своих
дружеских или любовных привязанностях; наоборот, он гордится ими. В жиз-
неописаниях и автобиографиях эпохи Возрождения друзья занимают все более
заметное место, а отношения с ними предстают значительно более многооб-
разными, чем в средневековых хрониках.
Все большую ценность приобретает экспрессивная сторона дружбы. Мон-
тень, например, ставит дружбу даже выше супружеской любви. Любовь -
"пламя безрассудное и летучее, непостоянное и переменчивое, это - лихо-
радочный жар, то затухающий, то вспыхивающий с новой силой и гнездящийся
лишь в одном уголке нашей души. В дружбе же - теплота общая и всепрони-
кающая, умеренная, сверх того, ровная, теплота постоянная и устойчивая,
сама приятность и ласка, в которой нет ничего резкого и ранящего". Брак,
которым завершается любовь, для Монтеня равноценен сделке, добровольной
лишь в момент ее заключения, ибо длительность ее навязывается партнерам
принудительно и не зависит от их воли. Дружба же абсолютно свободна и
добровольна, "в дружбе нет никаких иных расчетов и соображений, кроме
нее самой".
Монтень подчеркивает тотальность дружбы, ставящую ее выше всех "роле-
вых" отношений: "...та совершенная дружба, о которой я говорю, неделима:
каждый с такой полнотой отдает себя другому, что ему больше нечего уде-
лить кому-нибудь еще... В обычных дружеских связях можно свое чувство
делить: можно в одном любить его красоту, в другом - простоту нравов, в
третьем-щедрость; в том-отеческие чувства, в этом - братские и так да-
лее. Но что касается дружбы, которая подчиняет себе душу всецело и неог-
раниченно властвует над нею, тут никакое раздвоение невозможно".
Сходные мысли высказывает и Ф. Бэкон. Подчеркивая, что нужно выбирать
друзей "тщательно и разумно" , не поддаваясь страсти, он вместе с тем
видит в дружбе высшую форму человеческого общения. "Человек может гово-
рить со своим сыном только как отец; со своей женой - только как муж..."
Друг - единственный, с кем можно быть просто самим собой. Суть дружбы -
"раскрытие своего Я другу", а "главный плод дружбы заключается в облег-
чении и освобождении сердца от переполненности и надрыва, которые вызы-
вают и причиняют всякого рода страсти" Э.
Большинство мыслителей эпохи Просвещения склонны считать дружбу, в
противоположность любви, спокойным и рассудочным отношением, основанным
на соображениях разума и морали. Если любовь, по словам Д. Юма, беспо-
койная, переменчивая страсть, то "дружба - это спокойная и тихая привя-
занность, направляемая разумом и укрепляемая привычкой, возникающая из
долгого знакомства и взаимных обязательств...". По мнению П. Гассенди,
дружба - одновременно добродетель, благо и удовольствие; она завязывает-
ся обычно "с практической целью или ради какой-либо пользы", а затем
приходит взаимная любовь, которая поддерживает дружбу безотносительно к
ее первоначальной цели.
В этот период дружба все чаще начинает осмысливаться в аспекте ее
нравственной ценности. Так, К. Томазий считает любовь и дружбу наиболее
общими предпосылками морали. Немецкий просветитель X. Вольф расширяет
понятие дружбы до идеи всеобщей любви к человечеству, а английский фило-
соф А. Шефтсбери утверждает, что дружба к отдельному человеку невозможна
без более широкого чувства долга iio отношению к обществу: быть другом
конкретного человека - значит быть также другом человечества.
Новое антропоцентристское мировоззрение возводит дружбу в ранг симво-
ла "подлинно человеческих" отношений и делает ее предметом настоящего
культа. При этом границы должного и сущего сплошь и рядом стираются. По-
эты, начиная с Петрарки, воспевают ее в одах и лирических стихах. Алле-
горические изображения дружбы - одна из главных тем живописи и скульпту-
ры XVII-XVIII вв. Образы Ореста и Пилада многократно варьируются в драме
и в опере. Во второй половине XVIII в. многие княжеские парки украшаются
специальными "храмами дружбы" (один из лучших - в Павловском парке под
Петербургом, построенный по проекту Ч. Камерона. На фризе храма - изоб-
ражение символов дружбы, например дельфина).
Как символ человечности, дружба оказывается в оппозиции не только ре-
лигиозному аскетизму, но и сословному неравенству. Рождается глубоко
чуждая феодальному мышлению идея, что личные, индивидуальные привязан-
ности людей важнее их происхождения и сословного ранга. Хотя в дворянс-
кой культуре этот пасторальный мотив звучал приглушенно, не посягая на
социальную реальность, с течением времени, сливаясь с идеализированным
образом "естественного человека" философских сочинений, он станет одним
из критериев осуждения "извращенного" сословного строя.
Стремление к интимному душевному слиянию с другим человеком прорыва-
ется даже в сферу религиозного миросозерцания. В понимании пиетистов
(мистическое течение в протестантизме в XVI-XVIII вв.), бог не столько
грозный, таинственный вседержитель, сколько объект интимных излияний
одинокой, исстрадавшейся души. Но от наделения бога чертами интимного
друга только один шаг к обожествлению реального друга и самой дружбы.
Именно такие чувства испытывает герой одной немецкой пиетистской повести
начала XVIII в. к своему другу Титу: "...бог и Тит так близко сошлись в
его сердце, что часто ему было трудно решить, любит ли он Тита в боге
или бога в Тите" .
Та же тенденция проявляется в изобразительном искусстве, в частности
в портрет ной живописи. Первые парные портреты XV- XVI вв. изображали
людей только рядом друг с другом, никак не выражая их внутреннюю бли-
зость. Это характерно и для XVII в. Ван Дейк трижды рисовал одну и ту же
дружескую пару - графа Ньюпорта и лорда Горинга, и на всех трех портре-
тах они не соприкасаются и смотрят не друг на друга, а перед собой. В
портрете тонко выражена субординация возраста и ранга, но изображаемые
лица вполне самостоятельны. В парных портретах сентименталистов меняется
не только выражение лиц, но и подчеркивается их взаимосвязь. Друзья за-
няты каким-то общим делом (чтение книги, совместное музицирование) либо
