развития.
Вызывает сомнение и его классификация функций дружбы. В самом деле,
можно ли достаточно определенно разграничить функции "экономической" и
"социально-политической" поддержки? Ведь воинская дружба обычно сочетала
в себе и то и другое. Еще сложнее вопрос о соотношении "социально-поли-
тической" и "эмоциональной" поддержки.
Длительное сотрудничество в достижении каких-то совместных целей само
по себе способствует эмоциональному сближению, поскольку вряд ли оправ-
данно считать экспрессивные функции дружбы поздним продуктом культуры.
Другой вопрос - формы этой эмоциональной поддержки, которая может осу-
ществляться и путем неформальных контактов, то есть вне рамок институци-
онализированных социально-политических отношений.
Акцент на эмоционально-экспрессивных функциях дружбы в общественном
сознании появляется, вероятно, лишь на такой ступени развития общества и
личности, когда многообразные межличностные отношения уже не вмещаются в
традиционные институционализированные формы. Впрочем, даже и там, где
инструментальные (деловые) и эмоционально-экспрессивные функции дружбы
признаются одинаково важными, институционализируются обычно только пер-
вые. Общество заинтересовано в безусловном выполнении социально значимых
обязанностей, но оно не может предписывать людям испытывать те или иные
чувства. Внутренний мир человека поддается более тонким способам регули-
рования, таким, как нравственные идеалы, поэтизация одних видов общения
в противоположность другим и т. п.
Современному человеку договорные отношения и индивидуальная дружба
кажутся несовместимыми, противоположными. Но исторически они восходят к
одному и тому же источнику. Разграничение и тем более противопоставление
инструментальных и экспрессивных функций общения - продукт лишь развито-
го классового общества. В любом доклассовом и раннеклассовом обществе
дружеское общение теснейшим образом связано с обменом дарами, участием в
совместных пиршествах. Именно такие отношения дружбы воспеваются в древ-
нем скандинавском эпосе:
Оружье друзьям и одежду дари - то тешит их взоры;
друзей одаряя, ты дружбу крепишь, коль судьба благосклонна.
Надобно в дружбе верным быть другу, отдарить за подарки...
Если дружбу ведешь и в друге уверен, и добра ждешь от друга,- откры-
вай ему душу, дары приноси, навещай его часто .
Инструментальные и экспрессивные ценности дружбы существуют здесь в
единстве. Одаривание было непременным ритуалом. Человек был обязан да-
вать дары, принимать их и снова отдаривать. Не случайно в индоевропейс-
ких языках понятия "давать" и "брать" первоначально обозначались одним и
тем же словом .
Отмечая "вещный", "инструментальный" характер дружеского общения, ос-
нованного на принципе do ut des ("даю, чтобы ты дал"), нельзя, однако,
упускать из виду его символический смысл. Дар был ценен не только сам по
себе, но и как персонификация человеческих отношений, то есть он имел
экспрессивный смысл. Для современного человека ритуал и эмоция - понятия
в какой-то мере взаимоисключающие. Что же касается наших древних пред-
ков, то для них характерно как раз "переплетение примитивного ритуала со
страстной эмоциональностью" .
Начиная с древнейших ритуалов одаривания и кончая сегодняшними ново-
годними подарками, обмен дарами имеет прежде всего символическое значе-
ние: вещь как бы заменяет слова, выражающие стремление к поддержанию
добрых отношений .
По мере дифференциации общественных отношений личные связи становятся
все более подвижными и гибкими. В любой макро- или микросоциальной среде
существуют неписаные правила типа:
Друг моего друга - мой друг.
Враг моего врага - мой друг.
Друг моего врага - мой враг.
Враг моего друга - мой враг.
Но эти правила могут быть более или менее жесткими. В более развитых
обществах расширяется нейтральная, промежуточная категория "не друг, но
и не враг", а сами дружеские отношения становятся все более неформальны-
ми и текучими, утрачивая свою былую ролевую определенность и жесткую
нормативность.
Личные связи выступают теперь как нечто принципиально отличное от со-
циальных отношений, поэтому чисто социологические классификации, игнори-
рующие ценностно-мотивационные аспекты, оказываются применительно к ним
малопродуктивными.
В историко-этнографических исследованиях институт дружбы часто расс-
матривается в контексте эволюции родственных отношений с соответствующей
терминологией. Понятие родства не менее многозначно, чем понятие дружбы.
Хотя в первобытном обществе отношения "свой - чужой", "близкий -
дальний" чаще всего символизировались как родственные, люди уже в глубо-
кой древности отличали прирожденное, кровное родство от искусственного,
создаваемого посредством особого социального ритуала. Характерна в этом
смысле противоречивость понятия свойства. По определению советского эт-
нографа Ю. И. Семенова, "свойство есть отношение, существующее между од-
ним из супругов и родственниками другого, а также между родственниками
обоих супругов" . С одной стороны, свойство является как бы расширением
круга родственных связей. С другой стороны, оно систематически противо-
поставляется "естественному" родству: свойственники - "чужие" люди,
ставшие "своими".
Социальное расстояние "свои - не-свои - чужие - враги" не может быть
полностью выражено в терминах родства, предполагающих иную логику диффе-
ренциации и социальных отношений: "родство - не-родство - антиродство
(категория людей, с которыми никак нельзя породниться, хотя они вовсе не
являются врагами) ".
Соотношение понятий дружбы и родства у разных народов зависит не
столько от уровня их социально-экономического развития, сколько от спе-
цифики их культурного символизма. У одних народов дружба считается про-
изводной от родства. Например, в традиционной культуре полинезийского
народа маори (Новая Зеландия) "друзьями" формально считаются только
родственники, хотя в неформальных отношениях признается также парт-
нерство, или дружба, не основанная на родстве (она обозначалась термином
"хоа"). А вот папуасы телефолмин (Новая Гвинея) даже свои отношения с
кровными родственниками предпочитают описывать в терминах дружбы, разли-
чая "друзей", с кем поддерживаются длительные тесные отношения, и "пос-
торонних", с кем таких отношений нет. В третьем случае, скажем, у мела-
незийцев тангу и орокаива (Новая Гвинея) термины родства и дружбы как бы
параллельны, независимы друг от друга.
Этнокультурные и лингвистические различия в области обозначения дру-
жественных отношений очень велики. Так, описанные Б. Малиновским тробри-
анцы (жители островов Тробриан, в настоящее время часть государства Па-
пуа - Новая Гвинея) имели для обозначения друга-соплеменника и дру-
га-иноплемеп ника два разных термина, которые никогда не смешивались. В
Бирме детская дружба обозначается одним словом, а взрослая - совсем Дру-
гим. Множество тонких лингвистических градаций существует в японской и
корейской терминологии дружбы.
Даже в пределах одного и того же общества разные этносоциальные груп-
пы могут следовать разным канонам дружбы. Например, в одном из городков
горной Гватемалы среди потомков испанских поселенцев, так называемых
"ладинос", преобладает "инструментальный" тип дружбы, основанной на вза-
имной выгоде, тогда как у местных индейцев дружба является высокоиндиви-
дуализированным эмоционально-экспрессивным отношением; эти виды дружбы
обозначаются разными терминами .
Очень велики и индивидуальные различия в форме дружеских отношений.
Так, у таусугов острова Джоло (этническая группа, населяющая архипелаг
Суду) они в целом укладываются в классификацию Коэна (здесь наличествуют
все четыре типа дружбы - неотчуждаемая, тесная, временная и дружба по
расчету), но разные типы дружбы не связаны с общественным положением лю-
дей, а, скорее, выражают разные социально-психологические потребности
одного и того же населения.
Этнография общения тесно связана с новой отраслью знания - проксеми-
кой {от лат. ргоximus-"ближайший"), изучающей пространственную организа-
цию человеческих отношений и влияние пространственных факторов на об-
щественную и личную жизнь. Какие это факторы? Во-первых, окружающие ин-
дивида личное пространство, территория, которую индивид считает своей и
на которую другие при нормальных обстоятельствах не входят. Во-вторых,
специфическая для разных ситуаций дистанция, на которой происходит обще-
ние. Она может быть интимной, на которой общаются только самые близкие
люди, личной, составляющей норму бытового общения лицом к лицу, соци-
альной, принятой в обращении с посторонними, и публичной, принятой в си-
туациях публичного общения. В-третьих, взаимная ориентация, местополо-
жешге партнеров по отношению друг к другу.
"Принцип территориальности" (персонализация пространства) существует
уже у животных, причем его проявления зависят от ситуации общения и от
статуса особи: более влиятельные особи, как правило, контролируют
большее пространство, занимают центральное положение в общении и т. д.
Знание культурно-специфических территориальных норм позволяет объек-
тивно оценить статус и степень психологической близости взаимодействую-
щих индивидов, даже не зная содержания их коммуникации.
Сравнительно-историческое изучение пространственных факторов общения
позволило также преодолеть ошибочное мнение, что обособление жизненного
мира личности начинается только в развитом обществе. Сегодня мы знаем,
что потребность в обособлении так же органически присуща человеку, как и
потребность в общении. Хотя индейцы мехинаку (Центральная Бразилия) не
имеют личной социальной автономии, живут в общих хижинах и вся их жизнь
проходит на глазах соплемен ников, у них существует сложная система тер-
риториального и психологического обособления. Территория семейной хижины
нераздельна, но посторонним вход в чужую хижину запрещен. Каждый человек
имеет в лесу свой "тайник", где может при желании уединиться. В племени
действуют строгие правила сегрегации мужчин и женщин, ритуальная изоля-
ция подростков в период инициации. Специальные правила запрещают расска-
зывать другим о своих чувствах и переживаниях и т. п. Такие соци-
ально-психологические барьеры, ограничивая свободу индивида, вместе с
тем позволяют ему поддерживать чувство своей индивидуальности. Аналогич-
ные механизмы существуют и в других обществах.
Таким образом, межкультурные различия в степени персонализации личных
отношений - фундаментальная проблема теории и истории дружбы! - являются
не просто количественными, а качественными, причем нормативная дифферен-
циация физического пространства перекрывается дифференциацией прост-
ранства социального.
Как и любые другие отношения, дружба имеет свой специфическии этикет,
производный от более общих норм культуры, которые предусматривают, кто,
с кем, когда, где, как и ради чего может, должен или не может и не дол-
жен поддерживать контакт или вступать в личные отношения.
У народов мира существуют многочисленные и весьма разнообразные пра-
вила избегания контактов, запреты общения между определенными категория-
ми людей. Запреты эти различаются как по степени строгости (одни катего-
рии людей не могут вступать друг с другом в брак или сексуальную связь,
другие не должны даже разговаривать друг с другом, третьи не смеют нахо-
диться в одном помещении, четвертым запрещается даже видеть друг друга),
так и по своей длительности (одни запреты действуют постоянно, всю
жизнь, другие - только на протяжении определенной фазы жизненного цикла
или в определенной ситуации). Субъектные (кто с кем?) и пространствен-
но-временные (где и когда?) ограничения и предписания контактов дополня-
