по-собачьи. Кто-то проследил и подслушал, как лает Туголуков. Такая уж была
ерунда и ерундой бы осталась, бог с ними, с коровенками, но был и Николай
Могилев с разодранным горлом.
14
Яблоко по-прежнему лежало у него в кармане.
Зачем он говорит? Сгрыз бы яблоко. Не люблю, когда люди в лесу говорят.
Говорить они должны в деревне, а в лесу -- кричать. Они всегда в лесу кричат
или шепчутся.
Он говорил недолго и скоро замолчал, и я вдруг вспомнил тот крик. Тогда
кричал случайныи челокст, кк которого прыгнула Сосновая Собака. Тогда был
такой крик, что все разбежались, а кое-кто пошел на крик. И я пошел. Близко
я не подходил, но знал, что случилось. Сосновая Собака прыгнула на
случайного. Она оказалась тогда у нас, она приходит редко, а тогда
оказалась.
Она лежала над тропой на сосновой ветке и поджидала когонибудь. Все
знали, что она там лежит, и никто не пошел по тропе. Она лежала несколько
дней и думала, что все позабыли, что она ждет. Но все помнили.
Тогда и появился случайный, и Собака и" выдержала. Прыгнула.
На меня-то не прыгнет, но я все равно никогда не пойду туда, где лежит
Сосновая Собака.
Сосновая Собака прыгнула на случайного и потом сразу ушла. Он долго
лежал в лесу, и туда никто не подходил. На всякий случай и я ушел на Цыпину
Гору, а когда вернулся -- его уже не было.
15
Но был и Николай Могилев с разодранным горлом.
Говорили, говорили, что ходит Сухолапый за людьми, что за следом
одиночным не раз видели и след Сухолапого. Ходит за спиной и вперед
забегает. А зачем?
Ладно, хватит мне 6егать. Теперь уж я не сдвинусь с места. Буду ждать у
костра.
Сухолапый шел за мной и вперед зобегал. Он ненавидел меня. Не только
Туголукова, а всех вообще, любого человека. И меня. Он вперед забегал и ждал
темноты.
Прижавшись к елке спиной, я глядел на костер. Он горел мелко, жалобно.
Синие и желтенькие язычки лизали мокрые сучья, и несуразный дым стелился над
маленьким огнем.
-- Яблоко! -- вспомнил я. -- Что ж я его таскаю целый день2
Я достал из кармана яблоко. Это была крепкая скуластая антоновка, с
зеленцой.
Никогда в жизни я не был особенным любителем яблок. Я знаю людей,
которые только и думают, как бы яблочка куснуть, а я к ним спокоен. По
случаю купил полмешка и день за днем -- яблоко по яблоку -- выбирал свои
полмешка. Говорят, если каждый день съедать по яблоку, будешь потом
когданибудь очень здоров.
Я куснул яблоко и услышал невдалеке -- скрлллл... -- так скрипит
надломленное дерево -- скрлллл...
Скрип заглох, и я задумался -- куснуть ли еще разок, и снова --
скрлллллл...
Бог мой, неужели скрллл?..
Скирлы, скирлы? На липовой ноге?
Скрипи, моя нога,
Скрипи, липовая.
И вода-то спит,
И земля-то спит,
И по селам спят,
По деревням спят...
-- Сходи, старик, сходи по дрова.
И пошел старик по дрова.
А навстречу -- меднедь.
-- Давай, старик, бороться.
Стал медведь старика ломать, а старик взял да и отрубил ему топором
лапу.
Напугался медведь, что старик его всего порубит, и убежал в лес.
А старик принес медвежью лапу домой.
-- Сварим, старуха, суп.
Содрали они с лапы кожу и сварили суп.
А медведь надумался и сделал себе липовую ногу.
Пошел в деревню.
Скрипи, моя нога, скрипи, липовая...
Напугались старик и старуха и спрятались под черные рубахи.
Спрятались под черные рубахи.
16
... А когда вернулся -- его уже не было.
На дне оврага снова послышался треск, и я увидел, как человек с яблоком
в клрмане сквозь кусты продирается ко мне. Я отошел, а он вдруг начал ломать
ветки, резать ножом березу. Потом появился дым.
Ветра не было, и дым передавался по каплям, мельчайшим каплям, которые
пронизали воздух. Не люблю мокрый воздух. Вроде и дышишь и пьешь.
Снова заныла лапа, не от дыма, конечно, а сама по себе, и все это
вместе -- мокрый снег и сырой дым, боль в лапе -- раздразнили меня.
Не ожидал я этого дыма. Человек с яблоком в кармане редко раскладывал
костер -- и то на опушке или у реки, а в глубине-то леса кому нужен огонь?
Наверно, это огонь против меня.
А я не боюсь огня. Конечно, неприятно, если тебе в морду сунут горящую
головешку. Но попробуй-ка сунь. Это еще надо успеть сунуть мне в морду
горящую головешку.
В несколько прыжков приблизился я к костру, да зацепился случайно за
скрипящую осину. Давно уже упала она и держалась на ветках сосны. Под ветром
они раскачивались вдвоем -- сосна и осина -- мертвая и живая, терлись
боками, и нудный такой, тоскливый звук раздавался в лесу.
Мне этот звук приятен. Я бы давно вывернул и сосну и осину, если бы мне
не нравился звук. И лапа ноет, и осина скрипит -- это как-то связано.
Я зацепился -- и заскрипела осина. Раньше я не думал, что можно так
дернуть ствол -- и осина заскрипит. Я думал, это может только ветер.
Я попробовал еще раз, дернул -- и она заскрипела.
Зря я так скрипел -- ясно ведь, что ветра нет, и все-таки я еще
поскрипел немного.
Потом осторожно пошел к огню.
Огонь был слабый, а дым огромный. йногда за дымом уа-жъ не мелькало
пламени.
Человек с яблоком в кармане стоял, прижавшись спиной к елке. Он достал
из кармана яблоко и жевал его. Ружье стояло у елки стволами вверх.
Сейчас ни ружья схватить, ни головешки сунуть он не успеет.
17
Спрятались под черные рубахи.
А медведь нашел их, взял да и съел.
Скрлллл... осина скрипит. Это не липовая нога, это -- осина, гнилая
дуплистая осина, которая упала, но не достигла земли, зависла в сосновых
ветках. Я видел ее раньше и слыхал, как скрипит она под ветром.
Только сейчас-то к чему осине скрипеть? Ветра-то нет. Неужто Сухолапый7
Скирлы, скирлы на липовой ноге и, главное, черные рубахи, под которыми
надо прятаться. Да ведь не спрячешься- от ужаса под черную рубаху.
Костер разгорался туго, но жар его охватил мое лицо, пар пошел от
мокрой телогрейки.
Я отставил в сторону ружье и стал доедать яблоко. Из головы никак не
выходила осина, скрипящая без ветра. Что-то еще в этой осине было, кроме
скрипа, а что, я не мог понять или вспомнить.
Боже мой, да ведь я давно знаю эту осину. Где же я заблудился? От осины
с полкилометра до опаленных бугров, а там рядом и кишемская тропа.
Я даже засмеялся. Заблудился! Где я заблудился? Осина-то вот она. Пошел
обратно по своим следам! Это, конечно, зима такая -- тупая голова.
Если б я не поворотил с гривки назад -- и не увидел бы следов
Сухолапого.
Постой, как же так? Как Сухолапый догадался, что я блуждаю? Как он
узнал, что я пойду обратно по сйоему следу7 Нет, ан не знал, он никак не
знал, что я поверну назад. А может, он вовсе и не преследовал меня, а,
напротив, от меня убегал?
Я его стронул, поднял, и он пошел туда, откуда я пришел. Там было тише,
спокойней.
Шагов через двести он снова случайно попал на мой старый след, и в этот
момент я уже шел обратно. Не шел -- бежал!
Он услышал, как хрустят сучья у меня под ногами, -- и сам побежал от
меня. Неужели он побежал от меня?
В овраг он скатился на полном ходу -- иначе не йыло бы таких глубоких
борозд. Зачем ему спешить? С тремя лапами овраги надо пересекать осторожно.
Убегал!
Хорошо, что я положил костер, теперь-то Сухолапый понял, что я
успокоился. Сейчас он, наверное, спокойно возвращается на гривку, туда,
поближе к берлоге.
Костер? А зачем мне костер? Мне он теперь не нужен.
Я быстро разбросал дымящиеся ветки, затоптал, завалил снегом головешки.
Закинув за плечо ружье, отошел от костра.
18
Сейчас уж ни ружья схватить, ни головешки сунуть он не успеет.
Он стоял по-прежнему у елки и протягивйл к костру то одну руку, то
другую. Вдруг он засмеялся и замахал руками. Схватил горящую ветку, отбросил
в сторону, потом другую схватил ветку, сунул в сиег. Пар и дым смешались,
запахло мокрой гарью. Ногами разбрасывал он костер.
Схватив ружье, он отошел от костра. Он шел быстро, спокойно и уверенно,
и шел прямо на меня. Я бы мог отойти в сторону, успел бы, но я не отошел.
Я встал на задние ланы, выпрямился.
Он увидел меня и должен был сейчас стрелять.
А яблоко-то свое он все-таки успел сгрызть. Глупо это -- таскать целый
день яблоко в кармане и ни разу не откусить.
19
Закинув за плечо ружье, я отошел от костра.
Я шел прямо к скрипящей сосне и вдруг увидел Сухолапого. Кажется, я
заметил его первым.
Нет, не багровой в сумерках была его голова. Мне она показалась
темно-зеленой, а глаза светлымм. Желтенькие, что ли?
Сухолапый вздрогнул и поднялсм на дыбы.
Я тут же оборотился к нему спиной и похиел к скрипящей осине. Было
всего несколько шагов. Раз, даа, три, четыре... я дашагал, до осины. Я не
знал, остановиться мне или нет. Я остановился. Тронул осину рукой. Нет, не
скрипит. Привалился к ней плечом, и слабо, слабо скрипнула где-то наверху ее
макушка.
От осины я пошел дальше к опаленным буграм. Я не оглядывался.
Сумерки все тякулись, когда я оказался на кишемской тропе, и только
когда вышел из леса, в поле настигла меня ночь.
Я уже перешел поле, когда услыхал далекий осиновый скрип.
20
Глупо это -- таскать целый день яблоко в кармане и ни разу не откусить.
Юрий Коваль.
Расказы (из книги "Опасайтесь лысых и усатых")
* Подготовка электронного текста -- Сергей Виницкий, 1999.
* В книгу Ю. Коваля "Опасайтесь лысых и усатых" (М., "Книжная палата", 1993)
вошли повесть "Самая лёгкая лодка в мире" и рассказы "Чайник", "Картофельная
собака", "Капитан Клюквин", "Белозубка", "Нулевой класс", "Ножевик",
"Когда-то я скотину пас...", "Солнечное пятно", "Четвертый венец", "Красная
сосна", "Сиротская зима", "От Красных ворот", "Слушай, дерево", "Веселье
сердечное", "На барсучьих правах", "Клеенка", "Нюрка", "Стожок", "Выстрел",
"Чистый дор", "Вода с закрытыми глазами", "Сэр Суер-Выер (Фрагменты
пергамента)", а также рисунки автора.-- С. В.
---
* Предисловие к книге "Опасайтесь лысых и усатых":
О книге друга
Вам предстоит сейчас увлекательное чтение.
Перу Юрия Коваля принадлежит одна из моих любимых книг -- "Недопёсок"
-- история молодого песца, убежавшего со зверофермы "Мшага" ранним утром 2
ноября.
Другой его роман, "Пять похищенных монахов", также занимает почетное
место на наших книжных полках.
Новая книга Юрия Коваля проникнута свойственным писателю светлым
юмором. Я читал ее, испытывая восхищение перед ярким и своеобычным
дарованием автора.
"Самая легкая лодка в мире" -- вещь необычного жанра.
В ней есть мечта, в ней есть сказка.
А сказка, которая живет в нас с детства, никогда не умирает.
Спасибо писателю за новый подарок, который он преподносит и юному
читателю, и тому, кто, читая эту книгу, снова переживает свою молодость.
Арсений Тарковский
* Слушай, дерево *
Корней Иванович был в огромных валенках. Я таких никогда не видывал.
Валенки, наверно, валяли на заказ, специально для него.
-- У вас, Корней Иванович, валенки сотого размера,-- сказал я.-- Я
таких никогда не видывал.
-- Восемьдесят четвертого,-- сказал Чуковский.-- Мне сейчас как раз
восемьдесят четыре года, а я на валенки в год по размеру набавляю.
Была зима 1966 года.
Корней Иванович шагал впереди меня по узкой тропинке, пробитой в
глубоком снегу. Я семенил за ним. Вдвоем на тропинке уместиться мы никак не
