Юрий Иосифович Коваль.
Пять похищенных монахов
По изданию "Пять похищенных монахов", 1977, М., "Детская литература".
Перепечатка и spellcheck М.Филипповой
Возле дома номер семь гражданин Никифоров приостановился.
Он закинул на плечо сельскохозяйственные грабли, которые
обычно носил с собой, и оглядел толпу, собравшуюся у ворот.
Толпа эта увлекала, притягивала к себе. В ней были мужчины и
женщины, которые шептались и выкрикивали.
Если б это была молчаливая мужская толпа, гражданин
Никифоров ни секунды бы не задержался, а тут захотелось
затесаться в толпу, пошептаться с кем-нибудь, крикнуть свое.
Гражданин затесался с краешку, и сразу же какой-то
небритый шепнул ему на ухо:
- И что ж, их прямо в рясе повели?
- Не знаю, - вздрогнул гражданин. Его напугали эти
неприятные слова. Слова "ряса" он недопонял, а что такое
"повели", сразу догадался.
- Ага, в рясе, - громко сказал верзила без шляпы. - Идут
рядышком пять монахов, а руки цепями скованы.
- Вывели из подворотни и - в желтый фургон.
- Чего ты болтаешь! Какой фургон! У них денег полный
чемодан!
- Да разве вы не слыхали? В Перловке монахи черные
объявились, три мешка золота унесли.
- Какие монахи! Какое золото! У нас монахи только у
Кренделя, а у него их всех сперли.
- Кого?
- Монахов! Сперли и в корзинке унесли!
- Да разве они залезут в корзинку?
- Тьфу! - плюнул гражданин Никифоров и подумал про себя:
"Не надо было мне сюда затесываться. Тут можно в историю
влипнуть". Он сделал шажок в сторону и наткнулся на старушку,
пристально его разглядывающую.
- А ну-ка постой, голубок, - сказала старушка, плечом
загораживая дорогу. - А не ты ли лазил в буфет? Зачем ты
бледнеешь?
Смертельно тут побледнел гражданин Никифоров и побежал со
всех ног.
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПЯТНИЦА *
Дорогу новому
Был синий весенний день, который клонился уже к вечеру.
От асфальта, нагретого солнцем и омытого дворниками,
пахло черемухой.
Все окна в нашем доме были распахнуты, и кое-какие жильцы
выглядывали во двор. Одно окно во втором этаже было крепко
заперто шпингалетами, и оттуда сквозь светлое стекло глядела
на улицу пыльная собака Валет.
Из окна на первом этаже, которое сплошь заросло зеленым
луком, послышался голос:
- Где моя курица?
- Она висит между дверями, - раздраженно ответили из
глубины квартиры.
- Вечно она вешает курицу между дверями, - сказал
Крендель. - По-моему, это глупо.
- Еще бы, - ответил я.
Мы стояли посреди двора, под американским кленом, на
ветвях которого качался коричневый чулок.
- А ты, Крендель, молчи! - крикнула Райка Паукова,
высовываясь из-за зеленого лука. - Вот дом снесут и буфет
сломают!
Крендель посерел. Буфет был его больным местом.
- Как хотите, а я не выселюсь! - крикнула тетя Паня с
пятого этажа.
- Второй год сижу на чемоданах, - сказала Райка. - Еще и
не знаю, куда переселят. Загонят в Бирюлево.
- А я в Бирюлево не поеду, - сказала тетя Паня. - Там все
дома белые.
- Дом подлежит сносу, - подал голос дядя Сюва с третьего.
- А раз подлежит - следует его сломать. Старое на слом! Надо
дать дорогу новому.
- Мне и в старом хорошо, - высказалась тетя Паня.
- Кому это нужно сносить наш дом? У нас даже лифт есть, в
первом подъезде.
- И кабина совсем новенькая! В ней можно на Марс улететь.
- А вдруг не снесут? - сказал Крендель. - Вдруг
передумают? Обещались к маю снести, а не сносят.
- Снесут, снесут, и буфет с крыши скинут, - добавила
Райка, мстительно выглянув из окна.
Крендель недовольно глянул вверх. Там, на крыше, прямо
под облаками, стоял старинный резной буфет. Он хорошо был
виден с тротуара, и прохожие подолгу раздумывали, в чем его
смысл. Но когда появлялся на крыше Крендель, распахивал дверцы
- в небо вылетали пять голубей.
- Голубятня! - удивлялись прохожие. - Уголок старой
Москвы!
- Надо дать дорогу новому, - толковал дядя Сюва. - Новое
идет на смену старому.
- А в новых домах, - сказала Райка, - голубей держать не
разрешается.
Она нервно наломала зеленого лука и спряталась в глубине
квартиры.
- А я на балконе буду держать. На балконе-то, наверно,
можно. Верно, Юрка?
- Еще бы, - ответил я.
Крендель повеселел и достал из кармана губную гармошку
"Универсаль".
- Что это все - гитара да гитара, - сказал он. - Есть
ведь и другие музыкальные инструменты.
Он приложил гармошку к губам. Казалось, он примеривается
съесть ее, как сверкающее пирожное.
- Сыграй что-нибудь душевное, Кренделек, - сказал дядя
Сюва, и Крендель дунул в басы.
Шипящее, гудящее дерево музыки выросло рядом с
американским кленом, и сразу же Райка прикрыла окно, дядя Сюва
стал смешно дирижировать толстыми пальчиками, а возле третьего
подъезда остановился Жилец из двадцать девятой квартиры,
только что вошедший с улицы во двор.
"Некому березку заломати..."
Об этом Жильце надо бы рассказать поподробней, потому что
в первую очередь подозрения упали на него. Но упали они
немного позднее, примерно через час, а в тот момент Жилец из
двадцать девятой квартиры стоял у подъезда, слушал музыку и
был вне подозрений. Впрочем, стоял он понуро, плечи его были
опущены, голова в плечи втянута, будто он боялся, что на него
что-нибудь упадет.
Вдруг он расправил плечи, более гордо поднял голову и
пошел прямо к нам. Однако подойти к нам было не просто. Уже не
дерево, а заросли музыки, колючие кусты вроде шиповника
выдувал Крендель из губной гармошки. Жилец с трудом продирался
через них, трещал его плащ, а Крендель играл все сильнее,
стараясь превратить эти заросли в джунгли.
- Разрешите, - сказал Жилец и протянул руку.
- Что такое? - не понял Крендель, отрывая гармонь ото
рта.
- Музыка утоляет печаль, - сказал Жилец и мягко отобрал
музыкальный инструмент. Вынул из кармана носовой платок с
фиолетовыми цветочками, аккуратно протер им гармонику и после
приложил ее к губам. Он не всунул ее грубо в рот, как это
делал Крендель, а сложил губы бантиком и бантик приблизил к
ладам-окошечкам. Гармошка удивленно прошептала:
"Финкельштейн".
Жилец недовольно покачал головой и снова принялся
протирать и продувать гармошку. Затем сложил из губ еще более
красивый бантик, глаза его увлажнились, и тихо-тихо, тоскливо
и томительно он заиграл: "Некому березку заломати..."
И джунгли Кренделя сразу увяли, кусты поникли, листья
опали, улеглись под американским кленом, и как-то само собой
возникло вокруг нас золотое поле пшеницы и березка, трепещущая
на ветру. Играя, Жилец глядел в небо, слегка раскачивался и в
своем зеленом плаще был похож, в конце концов, на березку,
которую никто не любит и не хочет почему-то заломати.
Тетя Паня свесилась из окна поглядеть, кто это играет,
опечалилась за стеклом собака Валет, и даже Райка хмуро
глянула из-за зеленого лука, оправив волосы. Замахал под
музыку ветвями американский клен - единственное наше дерево, а
дом наш, старый, пятиэтажный, помрачнел, раздумывая над словом
"заломати".
- Прямо за душу берет, - сказал дядя Сюва, - и держит.
Он сморщил лицо и сжал рукой лицо.
- Всю душу изранил, - сказал он. - Ну не бери же ты меня
так за душу! Прошу: не бери!
Ласково, как плющ, музыка оплетала этажи, и под ее
аккорды во двор с улицы вошла сухонькая старушонка в черном
пальто. Она остановилась посреди двора и подняла к небу
указательный палец.
Это была бабушка Волк.
Бабушка Волк
В роговых очках с толстыми линзами, в длиннополом пальто,
с авоськой, из которой торчали коричневые макароны, бабушка
Волк казалась на первый взгляд той старушкой, про которую
сказано "божий одуванчик". Но дунуть на этот одуванчик никто
не решался и особенно мы с Кренделем, потому что бабушка Волк
глядела за нами.
Когда родители уезжали на Север, они договорились с
бабушкой, что она за нами приглядит. Собственных родственников
у нее не было, всю жизнь она глядела за чужими и достигла в
этом деле таких вершин, что за нами уже глядела почти не
глядя.
Войдя во двор, бабушка придирчиво осмотрела Жильца, и тот
поперхнулся. Остатки музыки, как мыльные пузыри, улетели в
небо.
Выставив указательный палец им вдогонку, бабушка Волк
сказала:
- Пакуйтесь!
- Что такое? - заволновались жильцы.
- Снесут через неделю! Пакуйтесь и увязывайтесь.
- Старое на слом! - крикнул дядя Сюва. - Надо дать дорогу
новому!
- А ты, Крендель, - сказала Райка, - продавай голубей,
пока не поздно.
- Пакуйтесь! - в последний раз сказала бабушка и
направилась к первому подъезду, как бы собираясь немедленно
паковаться.
- По машинам! - крикнул дядя Сюва.
Хлопнув парадной дверью, бабушка вошла в подъезд. Со
двора слышно было, как она нажала кнопку - и лифт загремел,
опускаясь на первый этаж. Бабушка грохнула дверью лифта,
нажала другую кнопку, лифт завыл, медленно поднимаясь вверх.
Вдруг он прыгнул, закашлял и заглох.
- Опять, - сказал дядя Сюва, прислушиваясь из своего
окна. - Опять застрял!
- Энергия кончилась! - крикнула тетя Паня.
- При чем здесь энергия? Я вам говорю: старое на слом, а
вы не верите.
Дядя Сюва захлопнул окно и раздраженно вышел во двор.
Лифт, в котором сидела бабушка, прочно застрял между
вторым и третьим этажами, и несколько минут мы бегали с этажа
на этаж, стучали в двери ногами и нажимали кнопки. Постепенно
в подъезде собрались жильцы, которые кричали и волновались.
- Надо звонить в лифтремонт! - кричал кое-кто. - Энергия
кончилась.
- При чем здесь энергия? Дом перекосился - вот лифт и
заклинивает, - сказал дядя Сюва и ударил в стену кулаком,
будто хотел выпрямить маленько дом.
От удара стена дрогнула, лифт дернулся, прополз немного и
остановился.
- Жми плечом, Кренделек, - сказал дядя Сюва.
- Бабуля! - крикнул Крендель. - Вы давите кнопку, а мы
будем в стены жать.
Дядя Сюва, Крендель и другие жильцы навалились на стену,
а я стучал по ней каблуком. В тишине из каменной шахты
послышался скрежет, медленно, толчками лифт пополз к третьему
этажу.
- Ну! Ну! Еще немного! - кричал Крендель. Казалось, он
двигал лифт силою своей воли.
По сантиметру, по два мы выдавили лифт к третьему этажу.
Крякнув, как утка, железная дверь открылась, бабушка Волк
вышла на лестничную площадку.
- Бабуля! - заорал Крендель. - Я уж стены хотел долбить!
- "Стены"! - недовольно повторила бабушка. Математику
тебе надо долбить, а не стены.
- Каникулы же, - растерялся Крендель.
- Хороший ученик и в каникулы смотрит в учебник. Никогда
ты не слушаешь старших.
- Да что это вы, бабушка, - заступился дядя Сюва. -
Пускай погуляет подросток.
- Тебе легко говорить, - сказала бабушка. - А я глядеть
за ним должна. А как я могу глядеть, когда он не слушает
старших.
- Почему не слушаю? Я слушаю.
- Это ты-то слушаешь? - сказала Райка.
- Да что вы ко мне привязались! Все время придирки:
"Крендель, так, Крендель, не так".
Голос у него задрожал, он опустил голову и побежал вверх
по лестнице, на чердак.
- Стой, Крендель! - крикнула бабушка. - Стой, говорю...
Ну вот, видите? Совершенно не слушает старших.
Почему-то в нашем дворе все считали, что Крендель не
слушает старших. У него был такой вид - вид человека, который
не слушает старших.
Конечно, Крендель понимал, что старших нужно слушать, но
