касалось. В эту историю мы влипли только из-за голубей, а
Кожаный с голубями не был связан.
- Смотри же! Смотри! - говорил Крендель, боком двигаясь
вслед за Моней. - Узнаешь или нет? Надо в Карманов звонить.
Так и так - Кожаный на Таганке. Да узнаешь ты его или нет?
Я узнавал, но это-то и удивляло меня. Казалось, никак,
никаким образом Кожаный не мог очутиться в Москве. Я давно
понял, что между Москвой и городом Кармановом огромная
разница. И те события, которые происходят в Карманове, никак
не могут происходить в Москве. И все-таки факт оставался
фактом: в Москве, на Таганской площади, мы попали в совершенно
кармановское положение.
Дунул ветер, и я почувствовал, как запахло в воздухе
пивом, подсолнечными семечками, мишенями из тира "Волшебный
стрелок". К этим запахам подмешался какой-то острый,
неприятный запах, от которого я немедленно чихнул. И Крендель
чихнул, и некоторые прохожие тревожно зачихали.
- Идти за ним или нет? - говорил Крендель, прибавляя
шагу. - А вдруг он оглянется? Возьмет да и зарежет, что тогда?
Но Кожаный не оглядывался и только у Тетеринского
переулка остановился, вынул руку из кармана и высыпал на
асфальт пригоршню какой-то трухи. Постоял с минуту и свернул в
переулок.
Я всегда любил Тетеринский переулок. Здесь было тихо,
тенисто, прохладно. Высокий, битый молниями тополь склонился
над входом в переулок. Ранним летом, в начале июня, пух
тетеринского тополя - белоснежный, сухой, как порох, не пух, а
высушенные на солнце снежинки - заваливал подворотни, накрывал
лужи хрустящей шапкой, стаями кружил у бочки с квасом, с весны
до осени стоящей под тополем. Любителю кваса сдувать
приходилось тополиный пух вместе с пеной.
Спрятавшись за бочкой, мы следили, как идет Кожаный по
переулку, потом перебежали на другую сторону и укрылись за
солидные спины двух мужчин, которые медленно шли в том же
направлении. У каждого из них в руке был березовый веник, в
другой - портфель.
- Коль, у тебя чего в портфеле? - спросил один.
- Хамса, - коротко, но достойно ответил Коля.
- А у меня - копчушка, - нежно прошептал спутник и так
нажал губами, когда говорил "чуушшка", что от этого стала его
копчушка еще копченей, еще сочней.
В Тетеринском переулке всегда пахло рыбой.
Помахивая вениками, обсуждая, что вкусней, хамса или
копчушка, приятели подошли к мрачному, казенному на вид
трехэтажному дому, сложенному из черно-красного кирпича. Из
потных его окон валил влажный, тяжелый пар, а на вывеске, что
висела над дверью, белым по голубому, будто паром по воде,
было написано:
ТЕТЕРИНСКИЕ БАНИ
Из-за солидных спин мы видели, как Моня вошел в баню, а
следом - и хамса с копчушкой.
Крендель остановился, потоптался на месте, вдруг взял
меня за плечи и поглядел прямо в глаза.
- Надо его задержать! - сказал он и вздрогнул от
собственных слов.
Я закашлялся, махнул рукой, стараясь отогнать от нас эту
явную кармановщину, но Крендель крепко держал меня за плечи.
Тут от дверей оттеснили нас сразу человек пять с портфелями,
раздутыми от снеди, с авоськами, в которых виднелась и вобла,
и мочало, и пиво в трехлитровых банках. Размахивая вениками,
смеясь и разговаривая, они ворвались в баню. А навстречу им
повалили люди, отсидевшие свой банный срок. Сумки и портфели
их похудели, банки опустели, зато щеки у них были такие
красные, каких не бывает нигде на свете. Над щеками сияли
сонные глаза, в которых было написано счастье. Шагов за десять
пахло от них распаренным березовым листом, и этот запах, запах
березового листа, был главным запахом Тетеринского переулка.
Но вдруг к этому лесному и деревенскому запаху
подмешалось что-то едкое. Глаза у меня зачесались, нос
наморщился, а Крендель тут же чихнул.
- Пошли, - сказал он, подтолкнул меня, и, пригибаясь, мы
незаметно юркнули в массивные двери Тетеринских бань.
Т.Б.
В кафельном зале на первом этаже мы увидели две огромные
скульптуры цвета пельменей. Первая изображала женщину в
гипсовом купальном костюме с ногами бочоночной толщины. Рядом
стоял и гипсовый мужчина в трусах. Руки у него были не тоньше,
чем ноги женщины. Играя мускулами, мужчина сильно держал в
руке кусок мыла.
"Если будете мыться в бане - станете такими же здоровыми,
как мы" - как бы говорили эти скульптуры.
Под ногой женщины мы купили билеты и талоны на простыни,
поднялись на четвертый этаж. У входа в парильное отделение
первого разряда пластом лежал на лестнице ноздреватый пар.
Пахло мочалом и стираными простынями.
Бочком, бочком проскочили мы в дверь и оказались в сыром
раздевальном зале, который был перегорожен несколькими рядами
кресел. С подлокотниками, высокими спинками тетеринские кресла
напоминали королевские троны, боком сцепленные друг с другом.
В том месте, где обычно прикрепляется корона, были вырезаны
две буквы:
Т.Б.
Голые и закутанные в простыни, бледные и
огненно-распаренные сидели на дубовых тронах банные короли.
Кто отдыхал, забравшись в трон с ногами, кто жевал тарань, кто
дышал во весь рот, выкатив из орбит красные от пара глаза, кто
утомленно глядел в потолок, покрытый бисером водяных капель.
Человек в халате цвета слоновой кости ходил меж рядов, собирая
мокрые простыни.
- Давно не был, Крендель, - сказал он глухим, влажным от
пара голосом. - В Оружейные ходишь?
- В Воронцовские, Мочалыч, - ответил Крендель. - Там
народу меньше.
- А парилка плохая, - заметил старик Мочалыч, взял у нас
билеты и выдал чистые простыни. - Идите вон в уголок. Как раз
два места.
В уголок, куда указывал Мочалыч, идти надо было через
весь зал, и Крендель стал на ходу раздеваться, натянул на
голову рубашку.
Мы устроились рядом с человеком, который с ног до головы
закутался в простыню. Он, очевидно, перепарился - на голове
его, наподобие папахи, лежал мокрый дубовый веник. Из-под
веника торчал розовый, сильно утомленный рот.
- Вам не плохо, гражданин? - спросил Мочалыч, трогая
перепаренного за плечо. - Дать нашатыря?
- Дай мне квасу, - сипло ответил перепаренный. - Я
перегрелся.
- Квасу нету, - ответил Мочалыч и отошел в сторону,
обслуживать клиентов.
Мы быстро разделись, забрались каждый в свой трон и
замерли.
Напротив нас сидели двое, как видно только что пришедшие
из парилки. Простыни небрежно, кое-как накинуты были у них на
плечи. На простынях черною краской в уголке было оттиснуто:
Т.Б.
Эти буквы означали, что простыни именно из Тетеринских
бань, а не Оружейных или Хлебниковских.
- Ну, будем здоровы, - сказал человек, у которого буквы
"Т.Б." расположились на животе.
- Будь, - отозвался напарник. У этого буквы "Т.Б."
чернели на плече.
Приятели чокнулись стаканами с лимонадом, поглядели друг
другу в глаза и дружно сказали: "Будем!"
Между тем здоровья у обоих и так было хоть отбавляй. Во
всяком случае главные признаки здоровья - упитанность и
краснощекость - так и выпирали из простыней. Один из них похож
был даже на какого-то римского императора, и буквы "Т.Б.",
расположенные на кругленьком животе, намекали, что это,
очевидно, Тиберий. Второй же, с явной лысиной, смахивал скорей
на поэта, а буквы подсказывали, что это - Тибулл.
- Я люблю природу, - говорил Тибулл, - потому что в
природе много хорошего. Вот этот веник, он ведь тоже частичка
природы. Другие любят пиво или кино, а я природу люблю. Для
меня этот веник лучше телевизора.
- По телевизору тоже иногда природу показывают, -
задумчиво возразил Тиберий.
- А веник небось не покажут!
- Это верно, - согласился Тиберий, не желая спорить с
поэтом. - Давай за природу! - И древние римляне снова
чокнулись.
- Как ты думаешь, для чего люди чокаются? - спросил через
некоторое время Тибулл, как всякий поэт настроенный слегка на
философский лад.
- Для звону!
- Верно, но не совсем. Когда мы пьем лимонад, это - для
вкуса. Нюхаем - для носа. Смотрим на его красивый цвет - для
глаза. Кто обижен?
- Ухо, - догадался Тиберий.
- Вот мы и чокаемся, чтоб ухо не обижалось.
- Ха-ха! Вот здорово! Ну, объяснил! - с восторгом сказал
Тиберий и, сияя, потрогал свое ухо, как бы проверяя: не
обижается ли оно? Но ухо явно не обижалось. Оно покраснело,
как девушка, смущенная собственным счастьем.
Тибулл тоже был доволен таким интересным объяснением, с
гордостью потер свою лысину, повел глазами по раздевальному
залу, выискивая, что бы еще такое объяснить. Скоро взгляд его
уткнулся в плакат, висящий над нами:
КОСТЫЛИ МОЖНО ПОЛУЧИТЬ У ПРОСТРАНЩИКА.
Плакат этот действительно объяснить стоило, и Тибулл,
выпятив нижнюю губу, раздумывал некоторое время над его
смыслом.
- Ну, костыли, это понятно, - сказал наконец он. - Если
тебе нужны костыли, можешь получить их у пространщика. Но что
такое пространщик?
- Да вон старик Мочалыч, - простодушно ответил Тиберий. -
Он и есть пространщик. Простынями заведует.
- Если простынями - тогда простынщик.
- Гм... верно, - согласился Тиберий. - Если простынями,
тогда простынщик.
- То-то и оно. А я, ты знаешь, люблю докапываться до
смысла слов. А тут копаюсь, копаюсь, а толку чуть.
- Сейчас докопаемся, - пообещал Тиберий и крикнул: - Эй,
Мочалыч, ты кем тут работаешь?
- Пространщиком, - ответил Мочалыч, подскакивая на зов.
- Сам знаю, что пространщиком, - недовольно сказал
Тиберий. - А чем ты заведуешь?
- Пространством, - пояснил Мочалыч, краснея.
- Каким пространством? - не понял император.
- Да вот этим, - ответил Мочалыч и обвел рукой
раздевальный зал со всеми его тронами, вениками, бельем,
голыми королями. В худенькой невзрачной его фигуре мелькнуло
вдруг что-то величественное, потому что не у всех же людей
есть пространство, которым бы они заведовали.
Я невольно повел глазами, оглядывая пространство,
которым заведовал Мочалыч, и вдруг резко похолодел.
Окутанный облаком пара, красный, ошпаренный, как рак, из
двери мыльного зала вышел Моня Кожаный. Хлопая себя ладонями
по животу, он развалился на троне рядом с Тиберием и Тибуллом.
В глаза бросалась татуировка, наколотая у Мони на ногах.
На левой ноге написано было: ОНИ.
На правой: УСТАЛИ.
Именно эта надпись напугала в первую минуту. Что-то
зловещее, загадочное было в ней. Я не мог понять, кто это -
они? Неужели ноги?
Небрежно, двумя пальцами Моня приподнял тетеринскую
простыню, брезгливо накинул ее на плечи, как бы сожалея, что
она не кожаная, и оглядел зал. Глаза его от пара грозно
выкатились к переносице, и буквы "Т.Б.", оказавшиеся у него
под мышкой, хотелось прочитать так: "Типичный Бандит".
Кожаные брюки
Я так закутался в простыню, что уж не знаю, на что был
похож со стороны. Изнутри же казалось, что похож я на мотылька
или на червячка в коконе, который не собирается вылезать на
белый свет. В узкую щелочку, которую я оставил для глаз, не
было видно ни Тиберия, ни Тибулла, только надпись "Они устали"
вползала, как змея, в поле зрения.
Судя по надписи, Кожаный сидел спокойно, ногами не
дрыгал. В хлюпающем гуле, который наполнял баню, слышалось его
хриплое, надсадное дыхание.
- Извиняюсь, дорогой сосед, я вам не мешаю? - сказал
Тибулл.
Я испуганно выглянул из простыни, но тут же спрятался.
Тибулл разговаривал с Моней.
