кепочке, сдвинутой на нос, в рубашке с расстегнутым
воротником, откуда выглядывала тельняшка, он шел сквозь толпу,
и походку его хотелось назвать разгильдяйской. Вздорный нос
торчал из-под кепки, и по этому носу ясно было, что владелец
его готов каждую секунду кинуться в драку.
Голуби, мои вы милые,
Голуби, вы сизокрылые, -
напевал покупатель-разгильдяй, и слово "сизокрылые" он говорил
с таким упором, что получалось - "шизокрилые".
- Монахи? - спросил он, бесцеремонно обрывая песню и
указывая пальцем в садок.
- Три с полтиной хвостик, - немедленно ответил
Похититель.
- Два хвост, полтинник глазки, - сказал покупатель и
разгильдяйски поковырял в хулиганском своем носу.
- Монах доброкачественный, - пояснил Похититель.
Разгильдяй сомнительно покачал головой, присел на
корточки и ткнул пальцем сквозь прутья садка.
- У кого украл? - тихо спросил он.
Похититель вздрогнул, но тут же понял, что перед ним
человек очень опытный, бояться нечего.
- Далеко отсюда, в Вышнем Волочке. Крылья подрежешь,
подержишь месячишка, а там - выпускай.
- Беру по трояку.
- С тебя - пятнадцать, - согласился Похититель.
- Подставляй лапу, - сказал разгильдяй.
Похититель подставил лапу, на ладонь его лег небольшой и
круглый, похожий на монету, серебряный предмет. Это была
железнодорожная пуговица.
В первую секунду Похититель не узнал ее, но вдруг дрожь и
холод схватили его за плечи. Сжав пуговицу, он запустил ее
прямо в нос покупателю-разгильдяю и, забыв про монахов,
бросился бежать.
Виляя вправо-влево, он продрался через толпу, проскочил в
задние ворота рынка и мимо кармановского мостика, тира
"Волшебный стрелок" выскочил на шоссе и побежал вон из города
Карманова.
Плач похитителя
Слезы текли по щекам Похитителевым и блестели на солнце.
Километров десять отмахал он от Карманова и теперь,
задыхаясь, сидел в придорожной канаве, глядел на автомобили,
которые проносились мимо, и плакал.
"Неужели я попался? - думал он и с дрожью вспоминал
разгильдяйского покупателя, в котором сам черт не разобрал бы
работника милиции. - Нет, нет, не может быть! Про телевизоры
никому ничего не известно. Наверно, я попался только по
голубиной линии, а по телевизионной все пока в порядке".
Похититель успокаивал себя, но успокоиться не мог. Слезы
текли из глаз его непрерывным потоком, и в солнечном свете
казалось, что лицо Похитителя усыпано драгоценными каменьями.
Скосив глаза, пытался он рассмотреть свои слезы. Потом достал
из кармана зеркальце и, увидев утомленное лицо с черными
кругами под глазами, зарыдал еще сильней.
Одна слеза долго висела на кончике его носа, а повисев,
отпала наподобие капли из водопроводного крана. На ее месте
возникла новая, похожая на хрустальную подвеску из люстры
Большого театра. Она упала на лист подорожника и разлетелась
вдребезги.
"Надо начинать новую жизнь, - думал Похититель. -
Поступлю на работу, как все люди, буду иногда кататься на
лыжах. А телевизоры верну владельцам. Вот, скажу, было дело,
крал, а теперь возвращаю, потому что решил начать новую жизнь.
Вот будет здорово! Может, даже в газетах про меня напишут
статью под названием "Золотой человек". Пускай бы эта статья
так начиналась: "У этого человека самое главное - душа. Она у
него - золотая. Да, он был вором, но воровали его талантливые
руки, а душа рвалась им помешать. Руки и душа вступили в
борьбу, и вот наконец душа победила и направила руки на
служение общему делу. Так да здравствует душа, и да
здравствуют руки, и да здравствует же общее наше дело!"
Прикрыв глаза, Похититель ясно различал газетную
страницу, на которой напечатана статья, читал ее с горькой
радостью и плакал, чувствуя, как в груди его золотится душа,
а в карманах тяжело лежат талантливые руки.
"Надо, надо, - думал он. Надо начинать новую жизнь. И для
начала - брошу воровать. Но, конечно, не сразу брошу, а
постепенно. Сразу никто ничего не бросает. Даже курить и то
бросают не сразу. Брошу воровать голубей, а телевизоры пока
еще буду. Но немного. Раз в неделю. Этого мне пока хватит.
Потом - раз в месяц, а то сразу отвыкнуть трудно. Все-таки
телевизор - приятная вещь, включишь и глядишь. Да и для
будущей книги о преступных деяниях надо набрать побольше
материала".
Все эти мысли слегка успокоили Похитителя, он отер слезы,
выскочил из канавы на шоссе.
Вернувшись в этот день домой, Похититель достал "Краткую
опись" и записал:
"Сегодня пережил тяжелое душевное потрясение. Температура
моего тела - 37 и 2. Решить взять в руки штурвал своей жизни и
начать новую, совсем новую жизнь, потому что влачить старую
больше нету сил".
Одинокий голубь
Наш двор - колодец. И в колодце этом рано начинался вечер,
потому что солнечные лучи не могли проникнуть внутрь двора.
Они натыкались на пятиэтажные стены, и только буфет, стоящий
на крыше, да верхушка американского клена были освещены.
Бабушка Волк сидела, как всегда, под американским кленом
и, когда мы вышли во двор, сказала:
- Хочешь, Крендель, я тебе шифоньер отдам?
- Конечно, чего там! - крикнул дядя Сюва. - Бери
шифоньер, Крендель, купишь новых голубей. А сейчас сыграй
что-нибудь, душа просит. Воскресенье ведь.
Крендель вынул из кармана гармонику, безвольно дунул в
лады - жалобный, щемящий, печалящий душу звук выполз из нее и
поник в нижних ветках американского клена. Дядя Сюва
нахмурился.
- Ладно, Крендель, - сказал он. - Подкину тебе трояк на
голубей.
- "Трояк"! - встряла Райка. - Взялся давать - давай, а то
- "трояк"!
- Откуда у меня больше? - обиделся дядя Сюва. - Сама
знаешь, какая у меня пенсия. Даже телевизора нет.
- На лимонад хватает, - сказала Райка. - Только об своем
роту и думаешь. Я бы Кренделю и пятерку дала, если б он много
не воображал.
- Эх, - сказала бабушка Волк, - сейчас бы селедочки
баночной.
- Да что ж вы, бабушка! - крикнул дядя Сюва. - Сегодня на
Таганке селедку давали. С красными глазами.
- С красными всю разобрали! - крикнула сверху тетя Паня.
- Осталась только с голубыми!
- Люблю красноглазку, - сказала бабушка Волк.
- И правильно, - заметил дядя Сюва. - Если у селедки
красный глаз, значит, она посолена как надо, а если голубой -
пересол.
- Слазим на голубятню, - сказал Крендель, убирая гармошку
в карман. - Поглядим, может еще след найдем. А что? Так
бывает.
По пожарной лестнице через чердак вылезли мы на крышу.
Крендель стал шарить вокруг голубятни, а я и не искал никаких
следов, а я давно понял, что все эти поиски ни к чему. И
Крендель чувствовал это, но поиски как-то успокаивали.
Конечно, он переживал все сильней меня, но и он, в конце
концов, понимал, что не так уж велика беда, бывают в жизни
печали пострашней.
- Если б это были не голуби, а телевизор, я бы и не
волновался, - сказал Крендель. - Но голуби-то живые, сам
понимаешь.
- Еще бы, - сказал я.
- И летают, - добавил Крендель, глянув в пустое небо.
С крыши нашей не было видно так далеко, как с
кармановского мостика, но все-таки мы видели почти всю Москву.
Серые шпили высотных домов. Ново-Спасский, Андроньевский и,
конечно, весь наш Зонточный переулок лежал под нами. Рыбами
плавали по крышам предзакатные блики, соскальзывая вниз,
ныряли на дно переулка.
Как огромный зонт, с одной стороны пасмурный, с другой -
ослепительный, стояло небо над Зонточным переулком. Вдали, у
Крутицкого теремка, кто-то гонял голубей, и они совершали по
небу широкий круг от Москвы-реки до Крестьянской заставы.
- Чьи это голуби?.. - задумался Крендель, стараясь по
манере полета угадать, кому принадлежит стая. -
Широконосовы... - ответил он сам себе. - А это чей?
Одинокий голубь шел по небу и был еще далеко от нас, над
Вековой улицей. Светлой точкой, иголочным ушком светился он в
огромном небе.
- Одинокий, - печально сказал Крендель.
Да, бывают такие - одинокие голуби. Не дикие, не
домашние. Хоть и вывелись они в городе, на голубятне, а все
равно летают и живут одиноко - ни к сизарям не могут пристать,
ни к витютням, ни к домашним стаям. Что-то в них есть такое,
от чего они мучаются всю жизнь. Тянет дикая стая, но и от
дома, от города, где родились, не могут они оторваться. Так и
мечутся меж теплым городом и дальними лесами.
"Вот так же и я, - думал в это время совсем нами
позабытый жилец Николай Эхо. Он стоял у окна в двадцать
девятой квартире и тоже глядел на одинокого голубя. - Вот так
же и я, - думал он. - Такой же одинокий голубь - летаю, парю,
порхаю, а что толку?"
Жилец перегнулся через подоконник и глядел то на
одинокого голубя, то на окна Райки Пауковой. Глаза его
отчего-то покраснели, и сердце билось мягкими толчками.
"Куда ты летишь, мой пернатый друг?!" - хотелось крикнуть
Жильцу, но он удержался.
Одинокий голубь обошел Крестьянскую заставу, далеко
вверху, очень высоко пролетел над Широконосовой стаей и вдруг
остановился в воздухе, сложил крылья и вниз головой стал
падать на землю.
Перекувыркнувшись пятнадцать раз, он раскрыл крылья и
мягко опустился на резную буфетную верхушку.
Почта похитителя
День неумолимо клонился к вечеру. Солнце утопало в
оврагах за дальними кооперативными домами. Закатные полосы
бродили по стенам Похитителевой квартиры, по мертвым еще
экранам телевизоров, по глянцевым лицам киноактрис.
Похититель сидел в кресле, держа в руках журнал. Он
разглядывал в журнале две картинки, на вид совершенно
одинаковые. На одной был нарисован барсук, и на другой -
барсук. Под барсуками было напечатано мелким шрифтом: "Найдите
на этих картинках шестнадцать различий".
Прицеливаясь взглядом то в одного барсука, то в другого,
Похититель искал различия.
"Ага, - думал он, - у этого барсука две ноги, а у этого
три. Вот вам и различие".
Довольно скоро Похититель справился с этим нехитрым делом
и вдруг неожиданно для себя обнаружил семнадцатое.
"Что за чертовщина! - подумал Похититель и принялся
раздраженно подсчитывать различия, загибая пальцы. - Так точно
- семнадцать!"
Похититель отбросил журнал, достал лист бумаги и ручку.
Он решил немедленно написать письмо в редакцию и обругать
сотрудников покрепче. Некоторое время сидел он задумавшись.
Хотелось сразу же, с первой строчки, уязвить редакцию, но
ничего особо хлесткого он придумать не мог и начал так:
"Дорогие товарищи! Недавно я смотрел тут на ваших
барсуков..."
Похититель остановился, перевел дух и только хотел
сильней нажать на перо, как вдруг раздался звонок в дверь.
Похититель на цыпочках подошел к двери, заглянул в щель,
но ничего определенного не увидел. За дверью что-то чернелось,
а что именно, он не мог понять.
- Кто там? - аккуратно спросил Похититель.
- Почта, - ответили за дверью.
Похититель отворил, принял от почтальона заказное письмо,
расписавшись в синей почтовой книге.
Вернулся в комнату, неторопливо распечатал конверт,
достал письмо и только лишь глянул на него, побледнел
совершенно смертельным образом. На листе было изображено
следующее:
Меня <раскололи.> Скорей <бодай телевизоры.>
И рви <когти.>
От ужаса Похититель немедленно сунул письмо в рот и стал
его жевать, потом вынул и снова перечитал. Письмо было,
