Поешьте и сами, а потом ложитесь. Завтра не надо рано вставать. Все будет
очень хорошо.
- Да, нелегко с ним, - сказал Димбл на следующий день.
- Ты очень устал, Сесил, - забеспокоилась его жена.
- Он... с ним трудно говорить. Понимаешь, эпоха важнее, чем мы
думали.
- Я заметила, за столом. Надо было догадаться, что он не видел
вилки... Сперва мне было неприятно, но он так красиво ест...
- Да, он у нас джентльмен в своем роде. И все-таки... нет, ничего.
- А что было, когда вы разговаривали?
- Все приходилось объяснять, и нам, и ему. Мы еле втолковали, что
Рэнсом не король и не хочет стать королем. Потом, он никак не понимал, что
мы не британцы, а англичане... он называет это "саксы". А тут еще Макфи
выбрал время, стал объяснять, в чем разница между Шотландией, Ирландией и
Англией. Ему кажется, что он - кельт, хотя он такой же кельт, как
Бультитьюд. Кстати, Мерлин Амвросий изрек о нем пророчество.
- Какое?
- Что еще до Рождества этот медведь совершит то, чего не совершал ни
один медведь в Британии. Он все время пророчествует, кстати и некстати.
Как будто это зависит не от него... Как будто он и сам больше не знает...
просто поднялась в голове заслонка, он что-то увидел, и она опустилась.
Довольно жутко.
- С Макфи они ссорились?
- Да нет. Мерлин не принимает его всерьез. Кажется, он считает его
шутом Рэнсома. А Макфи, конечно, непреклонен.
- Говорили вы о делах?
- Более или менее. Нам очень трудно понять друг друга. Кто-то сказал,
что у Айви муж в тюрьме, и он спросил, почему мы не возьмем тюрьму и не
освободим его. И так все время.
- Сесил, а будет от него польза?
- Боюсь, что слишком большая.
- То есть как это?
- Понимаешь, мир очень сложен...
- Ты часто это говоришь, дорогой.
- Правда? Неужели так же часто, как ты говоришь, что у нас когда-то
были пони и двуколки?
- Сесил! Я сто лет о них не вспоминала.
- Дорогая моя, позавчера ты рассказывала об этом Камилле.
- О, Камилле! Это другое дело. Она же не знала!
- Допустим... ведь мир исключительно сложен...
Оба они помолчали.
- Так что же твой Мерлин? - спросила м-сс Димбл.
- Да, ты замечала, что в мире абсолютно все утончается, сужается,
заостряется?
Жена ждала, зная по опыту, как разворачивается его мысль.
- Понимаешь, - продолжал он, - в любом университете, городе, приходе,
в любой семье, где угодно, можно увидеть, что раньше было... ну, смутнее,
контрасты не так четко выделялись. А потом все станет еще четче, еще
точнее. Добро становится лучше, зло - хуже; все труднее оставаться
нейтральным даже с виду... Помнишь, в этих стихах, где небо и преисподняя
вгрызаются в землю с обеих сторон... как это?.. "пока не туру-рум ее
насквозь". Съедят? Нет, ритм не подходит. "Проедят", наверное. И это с
моей памятью! Ты помнишь эту строку?
- Я тебя слушаю и вспоминаю слова из писания о том, что нас веют, как
пшеницу.
- Вот именно! Быть может, "течение времени" означает только это. Речь
не об одном нравственном выборе, все разделяется резче. Эволюция в том и
состоит, что виды все меньше и меньше похожи друг на друга. Разум
становится все духовней, плоть - все материальней. Даже поэзия и проза все
дальше отходят одна от другой.
С легкостью, рожденной опытом, Матушка Димбл отвела опасность, всегда
грозившую их беседам.
- Да, - сказала она. - Дух и плоть. Вот почему таким людям, как
Стэддоки, не дается счастье.
- Стэддоки? - удивился Димбл. - Ах, да, да! Это связано, конечно...
Но я о Мерлине. Понимаешь, в его время человек мог то, чего он сейчас не
может. Сама Земля была ближе к животному. Тогда еще жили на Земле
нейтральные существа...
- Нейтральные?
- Конечно, разумное сознание или повинуется Богу, или нет. Но по
отношению к нам, людям, они были нейтральны.
- Это ты про эльдилов... про ангелов?
- Слово "ангел" не однозначно. Даже ойярсы не ангелы в том смысле, в
каком мы говорим об ангеле-хранителе. Строго терминологически, они - силы.
Но суть в другом. Даже эльдилов сейчас легче разделить на злых и добрых,
чем при Мерлине. Тогда на Земле были твари... как бы это сказать?..
занятые своим делом. Они не помогали человеку и не вредили. У Павла об
этом говорится. А еще раньше... все эти боги, феи, эльфы...
- Ты думаешь, они есть?
- Я думаю, они были. Теперь для них нет места, мир сузился. Наверное,
не все они обладали разумом. Одни из них были наделены очень смутным
сознанием, вроде животных. Другие... да я не знаю! Во всяком случае, среди
них жил такой вот Мерлин.
- Даже страшно становится...
- Это и было страшно. Даже в его время, а тогда это уже кончалось,
общение с ними могло быть невинным, но небезопасным. Они как бы
сортировали тех, кто вступал с ними в контакт. Не нарочно, они иначе
просто не могли. Мерлин благочестив и смирен, но чего-то он лишен. Он
слишком спокоен, словно ограбленная усадьба. А все потому, что он знал
больше, чем нужно. Это как с многоженством. Для Авраама оно грехом не
было, но мы ведь чувствуем, что даже его оно в чем-то обездолило.
- Сесил, - спросила м-сс Димбл, - а это ничего, что Рэнсом использует
такого человека? Не выйдет ли, что мы сражаемся с Беллбэри их же оружием?
- Нет, - сказал Димбл. - Я об этом думал. Мерлин и Беллбэри
противоположны друг другу. Он - последний носитель старого порядка, при
котором, с нашей точки зрения, дух и материя были едины. Он обращается с
природой, словно с живым существом, словно улещивает ребенка или понукает
коня. Для современных людей природа - машина, которую можно разобрать,
если она плохо работает. Но еще современней - институт. Он хочет, чтобы
ему помогли с ней управляться сверхъестественные... нет,
противоестественные силы. Мерлин действовал изнутри, они хотят ворваться
снаружи. Скорей уж Мерлин воплощает то, что мир давно утратил. Знаешь, ему
запрещено прикасаться заостренным орудием к чему бы то ни было живому.
- Ах, Господи! - воскликнула м-сс Димбл. - Шесть часов! А я обещала
Айви придти на кухню в четверть шестого. Нет, ты не иди.
- Удивительная ты женщина, - покачал головой Димбл. - Тридцать лет
вела свой дом, а как прижилась в этом зверинце!
- А что тут такого? - удивилась м-сс Димбл. - Дом и Айви вела, а ей
хуже. У меня хоть муж не в тюрьме.
- Ничего, - утешил ее Димбл. - Подожди, пока Мерлин Амвросий начнет
действовать.
Тем временем Мерлин и Рэнсом беседовали в синей комнате. Рэнсом лежал
на тахте, Мерлин сидел в кресле, ровно поставив ноги и положив на колени
большие бледные руки, словно деревянная статуя короля. Одежд он не снял,
но под ними ничего не было - он страдал от жары и боялся брюк. После
купания он потребовал благовоний, и ему купили в деревне бриллиантин.
Теперь его борода и волосы испускали сладкий запах. Мистер Бультитьюд так
упорно стучался в дверь, что ему открыли, и он сидел поближе к волшебнику,
жадно поводя носом.
- Сэр, - говорил Мерлин, - я не могу постигнуть, как ты живешь.
Купанью моему позавидовал бы император, но никто не служил мне. Постель
моя мягче сна, но я одеваюсь сам, словно смерд. Окна столь прозрачны и
чисты, что я вижу небо, но я живу один, как узник в темнице. Вы едите
сухое и пресное мясо, но тарелки ваши глаже слоновой кости и круглее
солнца. В доме тихо и тепло, как в раю, но где музыканты, где благовония,
где золото? У тебя нет ни псов, ни соколов. Вы живете не как лорды и не
как монахи. Я говорю это сэр, ибо ты спросил меня. Важности в этом нет.
Теперь, когда нас слышит последний из семи медведей Логриса, время
говорить об ином.
Он смотрел на Рэнсома, и вдруг наклонился к нему.
- Рана снова терзает тебя? - спросил он.
Рэнсом покачал головой.
- Нет, - сказал он, - дело не в этом. Нам придется говорить о
страшных вещах.
- Сэр, - мягче и глуше произнес Мерлин, - я могу снять боль с твоей
пяты, словно смыть ее губкой. Дай мне семь дней, чтобы я осмотрелся в этом
краю, обновил старую дружбу. И с лесами этими, и с полями мы побеседуем о
многом.
Говоря это, он подался вперед, и лицо его было вровень с мордой
медведя, словно и они беседовали о многом. Взгляд у него стал, как у зверя
- не хищный и не хитрый, но исполненный терпеливого, безответного
лукавства.
- Я могу, - продолжал Мерлин, - освободить тебя от мучений. Хотя он и
вымылся и умаслился бриллиантином, от него все сильнее пахло мокрым
листом, стоячей водой, илом, камнями. Лицо его становилось все отрешенней,
словно он вслушивался в едва уловимые звуки - шорох мышей, шлепанье
лягушек, журчанье струй, похрустывание сучьев, мягкие удары лесных орехов
о землю, шелест травы. Медведь закрыл глаза, комната как бы засыпала под
наркозом.
- Нет, - проговорил Рэнсом и поднял голову, склонившуюся было на
грудь. Выпрямился и волшебник. Медведь открыл глаза.
- Нет, - повторил Рэнсом. - Тебя не для того извлекли из могилы,
чтобы ты утишил мою боль. Наши лекарства сделали бы это не хуже, но я
должен претерпеть до конца. Больше мы об этом говорить не будем.
- Я повинуюсь тебе, сэр, - произнес друид, - но зла я не мыслил.
Былая дружба поможет мне исцелить королевство.
И снова послышался густой, сладкий запах.
- Нет, - еще громче проговорил Рэнсом. - Теперь этого делать нельзя,
вода и лес утратили душу. Конечно, ты можешь разбудить их, но королевству
это не поможет. Ни буре, ни наводнению не одолеть нашего врага. Оружие
сломается в твоей руке, ибо мерзейшая мощь стоит перед нами, как в дни,
когда царь Нимрод хотел достигнуть небес.
- Господин мой, - промолвил Мерлин, - разреши мне пробудить скрытые
силы...
- Я запрещаю тебе, - ответил Рэнсом. - Это против закона. Быть может,
скрытые силы еще и дремлют в земле, но будить их ты не станешь. Даже и в
твои дни это было не совсем законно. Вспомни, мы думали, что ты встанешь
на сторону врагов. Каждое Свое дело Господь творит ради каждого. Ты
проснулся и для того, чтобы спасти душу.
Мерлин откинулся на спинку кресла, и медведь лизнул его руку.
- Сэр, - тихо сказал Мерлин, - если мне не дозволено служить вам
своим искусством, ты взял в свой дом никчемную груду плоти. Сражаться я не
могу.
- И не надо, - улыбнулся Рэнсом и немного помолчал. - Земная сила не
справится с нашим врагом.
- Что ж, будем молиться, - заключил Мерлин. - Меня называли
чернокнижником. Это ложь, но я не знаю, сэр, зачем я проснулся.
- Молиться мы будем, - согласился Рэнсом, - но я говорю не о том.
Тайные силы есть не на одной Земле.
Мерлин молча глядел на него.
- Ты знаешь, о чем я говорю, - продолжал Рэнсом. - Разве я не сказал
тебе сразу, что мои господа - ойярсы?
- Сказал, - кивнул Мерлин. - Потому я и понял, что ты посвящен в
тайны. Ведь по этому слову мы узнаем друг друга.
- Вот как? - удивился Рэнсом. - Я и не знал.
- Почему же ты сказал так?
- Потому что это правда.
Волшебник облизнул побледневшие губы, потом простер руки.
- Ты мать и отец, - сказал он, глядя на Рэнсома, словно испуганный
ребенок. - Дозволь мне говорить, или убей меня, ибо я - в твоей деснице.
Когда-то я слышал, что есть люди, беседующие с богами. Власий, мой
учитель, помнил несколько слов их языка. Но ты знаешь и сам, что даже то
были не сами ойярсы, а их земные тени. Земная Венера, земной Меркурий, но
не Переландра, и не Виритрильбия...
- Я говорю не о земных тенях, - прервал его Рэнсом. - Я стоял перед
Марсом и перед Венерой в их собственном царстве. Врага одолеют они и те,
